РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ И РИМ [1]
I
Ликвидация польско-литовской интервенции была в то же время и ударом для римско-католической агрессии. Папский двор и его агенты во время польско-литовской интервенции принимали столь активное участие в делах самозванцев и в походах Сигизмунда и Владислава, что с очищением Москвы и России от польско-литовских захватчиков папы никак не могли рассчитывать на успех в России латинских миссионеров. В сознании русских людей сложилось вполне устойчивое убеждение, что самозванец (Лжедимитрий I) желал не только «похитити царство московское», но и «православную христианскую веру истребити, а ввести проклятую латинскую папежскую веру» [2]. Призыв к освобождению «Нового Рима» — Москвы «толикого многонародного государства христианского верою святаго греческого от Бога данного закона исполненного», звучал одновременно с призывом ополчиться и за христианскую веру, «чтобы она от врагов наших и губителей не погибла». В царствование Михаила Романова (1613—1645) или, точнее сказать, в правление «великого государя» Патриарха Филарета (1619—1633), мы не только не замечаем каких-либо попыток к сближению Православной и Римско-католической Церквей, но под подозрение взято было даже само крещение католиков. При Патриархе Филарете приходящих «от римской веры и от униат» постановлено было «совершенно крестити в три погружения». Были заподозрены как «несовершенно крещенные» и «обливанцы», даже православные белоруссы и украинцы [3].
Само собой понятно, что при создавшихся условиях нечего было и думать о соединении Церквей. Римско-католическая пропаганда должна была, по крайней мере, на время приостановить свои действия в отношении Русской Православной Церкви. Но соприкосновение с католическим миром происходило по другому поводу. В царствование Михаила Романова усилился приток в Россию из западно-европейских государств разного рода специалистов и главным образом военных. Одни из них приезжали по собственному почину, другие по специальному приглашению. Русское правительство старалось получить действительно нужных лиц и отводило авантюристов. Но при отборе принимаемых на службу играл роль и вероисповедный вопрос. Относясь терпимо к иноземцам, протестантам всех разветвлений, русское правительство настороженно держалось в отношении к иноземцам-католикам и вообще предпочитало не пользоваться их услугами. Не трудно объяснить себе причину такого недоверия к лицам католического вероисповедания.
Протестанты занимались прямым своим делом, не интересуясь пропагандой свого вероучения. Совсем по другому держали себя католики. Под маской военных и всяких других специалистов приезжали (и не редко) тайные и даже явные иезуиты, которые тут же, с места в карьер, переходили к пропаганде католичества и вербованию духовных чад Рима из среды русского православного населения. Как ни старались в Москве не пропускать на Русь иноземцев-католиков, но те все же попадали в Москву разными способами: «и входя через дверь и перелазая инде». Естественно, возникал вопрос о молитвенных зданиях для лиц римско-католического вероисповедания и католических ксендзах. При царе Михаиле и Патриархе Филарете правительство не давало разрешения на постройку в Москве костелов. Когда в 1627 г. посол Людовика XIII Людвиг Гай (Louis des Hoyes) просил разрешения построить в Москве католическую церковь для французских подданных, то встретил решительный отказ. Несколько позднее а договоре, заключенном московским правительством с голштинцем Олеарием о транзитной торговле с Персией, было точно оговорено, что проезд через русскую территорию лицам католического вероисповедания строго воспрещается [4].
До конца XVII в. иностранцам-католикам дозволялось только временное проживание в Москве и не разрешалось строить костелы. Когда заинтересованные лица особенно рьяно добивались разрешения построить в Москве костелы, со стороны московского правительства обычно следовал такой ответ: «...в Риме строения благочестивых церквей православных христианских нет же»... [5].
II
В середине XVII в. внимание Римского папского двора было отвлечено от России событиями на Украине. Как отмечалось еще современниками, восстание украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого вызвано было не только классовыми и национальными, но также и религиозными преследованиями украинского народа [6]. Выступление украинского народа, в числе прочих своих лозунгов, поставившего защиту «старожитной религии греческой и уничтожение церковной унии, как средства полонизации и духовного порабощения украинского населения», естественно, волновало и тревожило находившихся в Польше представителей папского престола — папских нунциев. В своих «реляциях» в Рим они давали самые подробные, но и тревожные сведения о развивавшихся в Польше событиях. Папским нунцием в Польше в первые годы освободительной войны украинского народа был архиепископ Адрианопольский Иоанн де Торрес (1648—1652 гг.). До нас дошли обстоятельные письма этого папского агента, дающие очень много ценного материала для изучения событий на Украине в 1648—1652 гг. Последующие события нашли отражение в «реляциях» другого папского нунция, Лодийского епископа Петра Видони.
В самом начале выступления Хмельницкого папский нунций Иоанн де Торрес еще не верил в успех восстания. «Первоначально казалось, — пишет он 8 июля 1649 г. в Рим из Варшавы, — что можно мало придавать значения возмущению против королевства. Потом же, развиваясь с каждым днем все больше и больше, оно дошло до того, что если Господь не поможет нам, то я чрезвычайно боюсь такой катастрофы, которую не легко выразить (в словах)... Самое восстание украинского народа Торрес характеризует как бунт (rebellia), а восставших называет бунтовщиками (rebelli), еретиками (heretici), отщепенцами (schismatici). Автор не щадит по адресу восставших самой грубой брани, характеризуя их, как врагов религии и господ. В духе ненависти к восставшим говорит о событиях на Украине и папский нунций Петр Видони. Впрочем ни Торрес, ни Видони не могут отрицать того, что восстание на Украине и в Белоруссии вызваны чрезмерною «строгостью» владельцев. О религиозных преследованиях в Речи Посполитой оба нунция красноречиво молчат [7].
Рим не оставался безучастным зрителем развивавшихся на Украине событий. После Зборовской битвы 6/16 августа 1649 г., успешной для украинского казачества, король Ян Казимир заключил мирный договор с Хмельницким («Зборовська угода»). В числе условий этого договора было и то, что уния должна быть уничтожена в Польше и Литве. Захваченное католиками и униатами имущество должно быть возвращено прежним владельцам — православным. Киевский православный Митрополит должен иметь кресло в сенате [8].
Зборовский договор встретил самое враждебное отношение со стороны римско-католического духовенства и польской шляхты. Статья, касающаяся ликвидации церковной унии и уравнения в правах православных с католиками, сильно встревожила католическое и униатское духовенство. Папский нунций Иоанн Торрес стал бить тревогу, считая заключенный под Зборовом договор вредным для Римско-католической церкви. Впрочем, литовский подканцлер Казимир Лев Сапега писал (4/14 сентября) нунцию, чтобы тот не тревожился, так как договор составлен в осторожных выражениях, и на будущем сейме схизматики не добьются ничего в свою пользу [9].
Папа Иннокентий X писал (5/15 октября 1649 г.) королю Яну Казимиру, что он с грустью узнал, что «казаки на основании мирного договора с королем требуют от него и сейма уступок и пактов, которые поддерживают их заблуждения и прямо противоречат католической религии и общественному благу Польши». Хотя папа выражает уверенность в благочестии и благоразумии короля и сейма, но тем не менее считает нужным просить короля, чтобы он не допустил столь тяжелых беззаконий и не допустил умаления достигнутых им в этой войне успехов [10]. В таком же духе и в подобных же выражениях писал папа Иннокентий и польским сенаторам. Папа выражал пожелание, чтобы в заседаниях «ревнующего о законе Божием» сейма возгорелся огонь, уничтожающий ростки и плевелы нечестивых. По папскому поручению более специальные переговоры по поводу отношения сейма к Зборовскому договору должен был вести с польскими сенаторами папский нунций Иоанн де Торрес. Он должен был детально инструктировать польских сенаторов относительно поведения их на сейме, в частности, по униатскому вопросу.
Письма папы и инструкции де Торреса возымели свое действие. Вопрос об унии был отложен до будущего сейма [11]. Приезд в Варшаву Митрополита Киевского Сильвестра (Коссова), который по Зборовскому договору должен был занять место в сенате, вызвал бурю возмущения среди польской шляхты и католического духовенства. Католические епископы грозили покинуть помещение сената, если в нем окажется «митрополит-схизматик». Последнему пришлось уехать из Варшавы. Зборовский договор оказался не реальным. Польская шляхта не стала выполнять его. Снова возгорелась война украинского народа с польской шляхтой. Рим не мог и не желал держать себя безучастно. В 1651 г. в г. Люблин, где под королевскими знаменами должно было собраться «посполитое рушенье», прибыл известный уже нам папский нунций Иоанн де Торрес. Денег, о которых польское правительство просило папу и которые больше всего нужны были королю на ведение войны, нунций не привез, но зато он привез папское благословение, отпущение грехов идущим в поход, королю освященный на гробе апостола Петра меч, а королеве золотую розу. Король, в свою очередь, обнародовал, что предпринимаемый нм поход ставит своею целью защиту Римско католической Церкви [12].
Православное духовенство не относилось безучастно к развертывавшимся событиям. При Хмельницком находились Коринфский Митрополит Иоасаф и Назаретский Митрополит Гавриил. Эти иерархи являлись посредниками между восставшим украинским народом и правительством царя Алексея. Константинопольский Патриарх Парфений обратился к Хмельницкому со специальною грамотой, призывающей на него Божие благословение, восхваляющей его благочестие и одобряющей предпринятую им за православную веру войну. По городам и селам Украины разошлись отряды афонских монахов, призывающих народ выступить в защиту своей веры [13]. Главное сражение между польско-шляхетскими войсками и казацко-крестьянским войском произошло у местечка Берестечко (20/30 июня 1651 г.). Мы не будем описывать события, предшествовавшие битве под Берестечком. Отметим лишь интересующие нас церковные моменты.
Утро 20/30 июня... От реки Стыри поднимается густой туман. Сквозь туманную завесу еще нельзя было различать движений во вражеском лагере, но до казаков долетали слова церковных песнопений: «О, всепетая, Мати!». Это холмский униатский архимандрит (а с 1652 г. епископ) Яков Суша служил торжественный молебен о даровании победы польским шляхетским войскам над украинским народом пред чудотворным образом Холмской Божией Матери, специально доставленным в королевский лагерь из Холма [14]. Королевский канцлер, епископ Хелминский Лещинский с находившимся в королевском лагере католическим духовенством также совершал молебствие о победе над врагом и с крестом проходил среди рядов воинов-католиков. За ним следовал король. Аналогичные явления происходили и в украинском лагере. Здесь также раздавались трогательные аккорды гимна Пресвятой Богородицы. Брестская церковная уния разделила на двое украинский народ.
После молебна о ниспослании победы украинскому народу пред казацкими рядами верхом на лошади в архиерейском одеянии проехал Коринфский Митрополит Иоасаф, а за ним в парадном гетманском наряде, опоясанный освященным на гробе Господнем мечом, последовал гетман Хмельницкий.
Во время сражения крымский хан изменил Хмельницкому и оставил поле. Погнавшийся за ханом Хмельницкий был задержан в ханском лагере.
Отъезд гетмана комментировался на разные лады и внес дезорганизацию в казацкий лагерь. В казацком лагере появились вражеские агенты и сеяли панику. Ставший во главе казацкого войска — Иван Богун нашел себе деятельных помощников в лице Митрополита Иоасафа и других представителей православного духовенства, бывших в казацком лагере. Богун прежде всего решил вывести казацкое и крестьянское войска из берестечского лагеря, но сделать это нужно было незаметно для окружавших лагерь польских шляхтичей. Переправа предстояла через болото. Когда оставалось переправить уже незначительную часть казацкого лагеря, вдруг среди восставших началась паника. Каждый хотел пробраться раньше других и у переправы образовалась беспорядочная толпа. Возникший шум привлек внимание польского войска. Не растерялся Митрополит Иоасаф и обратился к казакам с убеждением притти в себя и спокойно в порядке перейти болото. Слова мужественного Владыки уже оказывали действие на паникеров. Чтобы устранить влияние Митрополита Иоасафа, какой-то озверелый шляхтич пронзил его мечом.
В освободительной войне украинского народа, как мы уже отметили, принимали активное участие как православное, так и католическое и униатское духовенство. Как показывает ход событий, Рим напрягал все усилия к тому, чтобы подавить выступление украинского народа. В свою очередь, православные первоиерархи оказывали восставшим моральную поддержку. Едва ли актом простой любезности являлся отзыв Хмельницкого о Главе Русской Церкви Патриархе Никоне, как о друге украинского народа, милостивом заступнике и ходатае к Московскому царю. Сопоставляя события, можно приходить к выводу, что «собинный друг» царя Алексея форсировал решение московского правительства о приеме Украины «под высокую государеву руку» [15].
III
Занятый событиями на Украине папский двор, однако, не забывал и о Московии. Неудавшаяся авантюра с Лжедимитрием не остановила Рим от дальнейших опытов в этом роде. В средине XVII в. Рим собирался вмешаться в новую авантюру. В это время в Польше объявился новый самозванец, некто Тимофей Акундинов [16], выдававший себя за никогда не существовавшего сына царя Василия Ивановича Шуйского. Польская шляхта оказывала поддержку Акундинову. Разыскания в римских архивах Конгрегации Пропаганды веры, произведенные П. Пирлингом, дают возможность установить еще одну деталь. Оказывается, что новым самозванцем был заинтересован и Рим и 27 апреля 1648 г. об Акундинове состоялся специальный доклад в Конгрегации Пропаганды. При этом отмечалась склонность его к католичеству. Постановлено было уточнить имеющиеся сведения об Акундинове и, в случае перехода его в католичество, испросить ему аудиенцию у папы Иннокентия X. Дальнейший ход этого дела нам неизвестен, но чрезвычайно показательным является уже тот факт, что судьба первого и второго Лжедимитрия не послужила для Рима назидательным уроком [17].
Очень зорко следил Рим и за событиями в Русской Православной Церкви. С 1652 по 1658 год патриарший престол занимал Никон [18]. Это был выдающийся человек, достигший высокого звания в силу своих исключительных дарований. Царь Алексей не мог не обратить внимания на Никона, когда тот был еще игуменом Кожеезерского монастыря. Переведенный по желанию Алексея в Москву архимандрит Новоспасского монастыря Никон стал «собинным другом» царя. Пользуясь своим привилегированным положением, еще будучи архимандритом, а потом Новгородским Митрополитом, Никон начал борьбу с опубликованным в январе 1649 г. «Соборным Уложением», ограничившим компетенцию церковного суда и стеснившим рост церковного землевладения. Он называл его «проклятой книгой» [19]. Кроме того, Никон выступил с теорией приматства церковной власти над светской [20]. Очень рано, во всяком случае не позднее 1653 г. Никону, уже Патриарху, по инициативе царя Алексея, усвоено было именование «великий государь» и до 1658 г. продолжалось его «государствование». Полный титул Патриарха Никона был таков: «Божиею милостию великий государь Святейший Никон, архиепископ царствующего града Москвы и всея Великия и Малыя и Белые России и всея Северный страны и Помория и многих государств Патриарх»... «Государствование» Патриарха Никона было не только в теории, но оно выражалось на практике. К Никону за разрешением разных вопросов обращались и гетман Хмельницкий со своим писарем Ив. Выговским и иноземные послы, просили его о защите и захваченные в крепостную неволю в войну 1654—1667 гг. крестьяне из польско-литовских уездов. Во время отъезда царя Алексея в 1654 г. на театр военных действий Никон оставался фактическим правителем государства. К нему являлись на прием даже старейшие бояре. Никон был достаточно колоритной фигурой, и Рим не мог не заинтересоваться им. Идея приматства Церкви, как града Божия, над государством, высказанная некогда блаженным Августином и развитая папой Иннокентием III, нашла, как мы видим, теоретическое обоснование и практическое применение в деятельности Патриарха Московского. Но можно с уверенностью утверждать, что Никон иначе, чем Иннокентий, понимал идею превосходства церковной власти над гражданской. Иннокентий мыслил папу, как раздавателя императорской и королевских корон, как высшего главу, наместника Христа, которому должны повиноваться император и король. Никон понимал церковное приматство, как моральную контролирующую силу, помощью и контролем которой должны руководиться светские правители. Несмотря на требование царя Алексея, Никон отказался отлучить от Церкви шляхтича Поклонского и Слуцкого архимандрита Феодосия (Василевича), находя требование царя необоснованным. Боярской клике, состоявшей из Никиты Одоевского, Родиона Стрешнева, Хитрово и некоторых других лиц, желавших самим владеть царем Алексеем, «собинный друг» царя был неприятен. Никон платил своим врагам тою же монетой. Победили бояре [21].
В нашу задачу не входит подробно рассказывать о конфликте между Никоном и царем Алексеем. Последний был безусловно неправ. Во-первых, Никон не самовольно стал именовать себя «великим государем». Так именовал его царь Алексей, что достаточно убедительно доказал сам Никон. Во-вторых, царь Алексей упорно избегал личного объяснения с Никоном, а бояре старались не допустить этого объяснения. Таким образом именно Алексей уклонился от мирного разрешения возникшего конфликта. Историки, в том числе и историки Церкви, как-то затушевывают одно, по нашему убеждению, очень важное обстоятельство в деле Никона.
Прошло несколько лет после оставления Никоном патриаршего престола. Царь Алексей понимал, что необходимо устранить создавшееся в Церкви ненормальное положение. Для этого он решил созвать для суда над Никоном собор, пригласив для участия в нем восточных иерархов. Прибыли не все восточные Патриархи: не явились, к сожалению, Иерусалимский Патриарх Нектарий и Константинопольский Парфений. Между тем, будь на соборе Патриарх Нектарий, было бы обезвреженным одно из наиболее позорных орудий против Никона Газский митрополит Паисий Лигарид. Это — темная личность, «крипто-католик», или, лучше сказать, религиозный хамелеон, на первом плане ставивший только материальные и особенно денежные интересы. По выражению современника, Паисий — «грек между греками и латинянин между латинянами». Двуличность у него соединялась с редким корыстолюбием. Узнав о Лигариде, из рассказов Арсения Суханова, Никон в 1657 г. приглашал его к себе, как человека образованного. Но Лигарид почему то не откликнулся на этот призыв, очевидно, опасаясь, что Никон разгадает его подлинное лицо. В это время Иерусалимский Патриарх Нектарий, уже успевший выяснить подлинное лицо Лигарида, запретил его в священнослужении и даже, как свидетельствуют наши источники, анафематствовали его. В 1662 г., когда Никон был уже в опале, и церковные дела в Москве были запутаны, Лигарид прибыл в Москву. Рассчетливый и корыстолюбивый проходимец нашел выгодным для себя стать главным обвинителем Никона. Разумеется Лигарид скрыл свое самозванство и не представил царю Алексею никаких документов о своем церковном положении [22].
Враждебное отношение к Никону подкупило в пользу Лигарида царя Алексея, принявшего Лигарида, как выражался Никон «яко пророка». Паисий Лигарид держал себя в Москве развязно и даже стал вмешиваться в замещение архиерейских кафедр. В Москву «за милостыней» частенько заглядывали восточные иерархи. Но Паисий Лигарид занялся прямым вымогательством без всякого зазрения совести. В этом отношении он оказался виртуозом: он получал «пособия» и в Москве и из Рима. Нас прежде всего интересует отношение Лигарида к Риму. Когда Никон, имея на это данные, обвинял Паисия в папской агентуре, тот открещивался от этого и, в свою очередь, посыпались обвинения по адресу Никона, якобы требовавшего перенесения его дела на суд папы. Однако, документально устанавливается, что по приезде в Москву в 1662 г. Лигарид немедленно же вступает в письменные сношения с администрацией Римской коллегии пропаганды и с папским нунцием в Польше Пиньятелли (будущим папою Иннокентием XII). Интересно отметить, что к Паисию Лигариду обращался с письмами и польский король экс-иезуит и даже экс-кардинал Ян Казимир.
Таким образом, тайный агент Рима стал главным обвинителем выдающегося православного Русского Патриарха. Можно сожалеть, повторяем, что не были в Москве главы Иерусалимской и Константинопольской Церквей, в присутствии которых Паисий Лигарид не осмелился бы держать себя столь вызывающе. Остается еще не вполне выясненным: по своей ли инициативе действовал Лигарид в отношении Никона, или он выполнял соответствующую директиву своих римских патронов.
Не перестает Лигарид действовать в интересах Рима и в последующие годы. Король Ян Казимир, когда в 1667 г. разрешался вопрос о заключении перемирия между Россией и Польшей, поручил своим послам (Станиславу Беневскому и Киприяну Бржостовскому) поднять вопрос и о соединении Церквей. Папский нунций в Польше, известный уже нам Пиньятелли, сообщал в Рим, в Коллегию пропаганды, что польские послы в Москве вели тайный разговор с Ордином-Нащокиным, который предлагал польской шляхте объединить Речь Посполитую с Московским государством под скипетром русского царя. Об этом же будто бы вел разговор с польскими послами и сам Алексей Михайлович, который предлагал польским послам переговорить с находившимися в Москве Восточными Патриархами (Александрийским и Антиохийским) об устранении стоящих на пути к политическому объединению религиозных препятствий. Послы виделись с Патриархами и, конечно, с Паисием Лигаридом. К сожалению, не удается выявить подробности этих переговоров. О них мы узнаем уже из вторых рук — из королевских грамот и депеш в Рим папского нунция. Сообщения послов и папского нунция давали, очевидно, какие-то надежды королю. 28 марта 1668 г. король Ян Казимир обратился письменно к находившимся в Москве Восточным Патриархам (Антиохийскому Макарию и Александрийскому Паисию), Паисию Лигариду и царю Алексею Михайловичу. В письме к Патриархам он изложил богословские соображения в пользу соединения Церквей, использовав свои прежние знания. Паисию Лигариду король напомнил его прошлое, в частности, пребывание его в Риме в роли ученика и католического патера; царю Алексею король предлагал созвать в Москве, в июне месяце текущего года, собор из русских и польских епископов для обсуждения вопроса о соединении Церквей. Нунций, впрочем, предостерегал папский престол не увлекаться надеждой на подчинение Русской Церкви Риму и отмечал, что во всех этих переговорах русских интересуют больше всего вопросы политические, а не богословские и церковные. В Риме не обратили внимания на эти предостережения и для «русских дел» была назначена специальная комиссия из 4 кардиналов.
Но дело вдруг заглохло. В Москве не торопились с ответом королю. Приезжавшие в Варшаву русские послы по религиозным вопросам обычно отмалчивались. В Риме, однако, не желали терять надежды на успех. Папскому нунцию Пиньятелли, а затем сменившему его Марескотти (епископу Коринфскому) даны были соответствующие инструкции. В качестве посредника был привлечен к делу некто Людвиг Ширецкий, монах-доминиканец, в течение 13 лет бывший в плену в Москве и имевший там большой круг знакомых. 20 июня 1668 г. он секретно запросил Лигарида о ходе дел в Москве и просил высказать свои соображения, как лучше действовать. При этом Лигариду была обещана награда за его услуги. Когда Лигарид получил это письмо, акции его стояли в Москве уже не высоко. В своем ответном письме (от 25 сентября 1668 г.) он рисует неприглядную, но вполне реальную картину. Из двух находившихся в Москве Патриархов один уже отошел от мысли о соединении Церквей, а другой собирается к отъезду домой. Царь Алексей занят другими делами. Единственным ревнителем унии остается он, Лигарид. Но он находится под анафемой Иерусалимского Патриарха, и не предвидится надежды снять эту анафему. Верный себе
Паисий просит выдавать ему денежное пособие, которое он и ранее регулярно получал от Конгрегации пропаганды. Расчеты на соединение Церквей также быстро рухнули, как неожиданно они и возникли.
В 1676 г. Паисий Лигарид, проживавший еще в Москве, обращался к кардиналу Барберини с советом признать царский титул за новым Московским царем Федором Алексеевичем. Ответа не последовало. Только позднее, в 1697 г., кардинал Альбани в Коллегии пропаганды выражал сожаление, что Рим не воспользовался предложением и услугами Паисия Лигарида [23].
IV
На протяжении всего XVII века мы знаем только один случай сношения русского правительства с римским двором. Но и на этот раз русское правительство обращалось в Рим не по церковным делам, а политическим. По Андрусовскому перемирному договору 1667 г. за Россией оставалась только Левобережная Украина, а Правобережье переходило к Польше. Только Киев на два года оставался за Россией. Население Правобережной Украины, вынесшее длительную кровавую борьбу за свое освобождение, не желало примириться с восстановлением польско-шляхетского господства на Украине. Гетман Правобережной Украины Петр Дорошенко признал протекторат над Правобережьем Украины турецкого султана. Турция начала войну с Польшей. В 1672 г. был занят турками Каменец-Подольск. В войну с Турцией вступила и Россия, так как опасность турецкого завоевания грозила не только Киеву, но и Левобережной Украине. Правительство царя Алексея через начальника Посольского приказа Артамона Сергеевича Матвеева разослало обращение о совместной борьбе с Турцией ряду западно-европейских правителей: императору, королям французскому, английскому, шведскому, датскому, курфюрстам: саксонскому, бранденбургскому, и римскому папе. Царскую грамоту с призывом к войне с Турцией повез в Рим майор пехотного строя Павел Менезий (Менезиус). Интересен наказ, данный Менезию русским правительством. Следует отметить, что Менезий был по вероисповеданию католик. В царской грамоте, которую повез Менезий, обращение к папе кратко и сухо формулировано так: «вы, папа, учитель римского костела». В наказе Менезию было запрещено целовать папскую туфлю. Если папа, при произнесении имени государя не встанет и не спросит о его здоровье, то Менезий, «оберегая честь государеву», должен был заметить ему, что «когда посланные государя нашего бывают у цесарского величества, то цесарь по братской любви и дружбе к государю, при имени его встает и снимает шляпу, также и о здоровье государевом спрашивает, стоя и без шляпы». 8 августа 1672 г. Менезий приехал в Рим. Начались споры о выполнении обычного ритуала на приеме у папы. После долгих и настойчивых напрасных уговоров выполнить положенный ритуал папа освободил Менезия от целования папской туфли. Не согласился он целовать и край папской одежды. Отказался Менезий и стать на колени. Дело кончилось только тем, что Менезия взяли под руки и насильно заставили его наклониться перед папой. Уезжая (20 сентября) из Рима, Менезий отказался взять ответную папскую грамоту, которая была адресована «любезному сыну, благородному мужу, Алексею Михайловичу, великому князю Московскому»... [24]. Титул «учитель римского костела» был признан в Риме не соответствующим достоинству «преемника Петра и отца всех христиан». Но папский двор понимал, что для признания за папой более высокого звания, Рим должен будет пойти навстречу требованиям русского правительства.
После частых и продолжительных совещаний и написания большого количества ученых трактатов pro и contra, в Риме решили признать за русским правителем титул царя.
Посольство к папе от русского правительства вызвано было случайными политическими обстоятельствами и, по-видимому, главным образом советом Артамона Сергеевича Матвеева. Об этом посольстве в Москве скоро и забыли. Но Рим снова стал питать несбыточные надежды. Как видно из появившихся в Риме в эти годы трактатов, Русская Церковь снова стала предметом внимания папского престола, и к народу, «ходящему во тьме и живущему в стране тени омерти» снова решено было направить армию миссионеров [25].
Однако опыт прошлого заставил римский папский престол воздержаться от решительных действий и держаться более осторожной политики. Безуспешно пытался Рим завязать сношения с русским правительством через польского посла Михаила Чарторыйского. Неудачным оказался подобного рода опыт и в 1681 г., несмотря на то, что в Московском государстве в это время действовал папский агент известный уже нам Паисий Лигарид.
Между тем в Московское государство не переставали прибывать иноземцы не только протестанты, но и католики, которые добивались права иметь при себе католическое духовенство и молитвенные здания. Если протестантские пасторы были относительно сдержаны в миссионерской ревности, то католические патеры, особенно иезуиты, при всяком удобном случае старались умножить свою паству [26]. В составе посольской свиты некоторых западно-европейских государств нередко оказывались тайные иезуиты. В 1684 г. 14 мая прибыл в Москву императорский посол Жировский. Почти одновременно в Москве оказался некто Карл Маврикий Вота, имперский секретарь, тайный иезуит, который сумел приобрести доверие и расположение известного фаворита правительницы Софьи — Василия Васильевича Голицына [27]. Покидая русское государство, Жировский оставил в Москве своего духовника иезуита Шмидта, которому разрешено было отправлять богослужение для проживавших в Москве католиков. Но кроме этой легальной деятельности, иезуит Шмидт выполнял и другие функции, уже неофициального порядка. Он распространял католичество среди православного русского московского населения. Вкравшись в доверие к В. В. Голицыну, Шмидт вскоре же (в 1685 г.) получил себе помощника в лице иезуита Альберта Дебоа, прибывшего в Москву с цесарским гонцом Яганом Курцием. Курций привез с собою грамоту папы Иннокентия XI, выразившего желание вступить в переписку с русским правительством. Но на это предложение ответа не последовало [28].
В 1686 г. польский посол Огинский доставил в Москву еще одного иезуита Бартоломея Меллера. При этом Огинский с циничною откровенностью заявил, что если Россия получила двух иезуитов от императора, то хотя бы одного она получит от польского короля. В 1697 г. в Москву явился и еще один иезуит, четвертый по счету. Прибыл он от императора и звали его Товия Тихавский (иногда он именуется Тихановский) [29]. Таким образом в Москве составилась небольшая, но тесно спаянная иезуитская коллегия.
В 1685 г. на средства, отпущенные венским двором, в Москве, в Немецкой слободе, был куплен дом на имя итальянца Гваксония, иезуита, спрятавшегося под именем флорентийского купца. Иезиуты не замедлили открыть школу для русской молодежи, стали выпускать книги на русском языке и распространять католические иконы. Развязность иезуитов дошла до того, что, если верить случайно попавшему в руки посольского приказа письму, один из проживавших в Москве иезуитов рассчитывал стать даже Московским Патриархом [30].
Скоро действия иезуитов стали выявляться наружу и, естественно, встревожили высшие церковные власти. В 1688 г. Патриарх Иоаким обратился к царям Ивану и Петру Алексеевичам с просьбой приостановить действия в Москве иезуитов и, лучше всего, изгнать их. Это последнее, по мысли Патриарха, не могло представлять каких-либо трудностей, так как иезуиты расположились в Москве без правительственного разрешения. «Католиков в Москве не так уж много, — говорил Патриарх, — и насильно их в Москве никто не держит».
В 1689 г. последовал царский указ об иезуитах, приказывавший им оставить столицу [31]. Но высылка их была обставлена знаками внимания. Иезуиты были отправлены «милостиво», на дорогу их снабдили деньгами и продовольствием и дали подводы доставить их до Литовской границы. Попытки иезуитов удержаться в Москве оказались безрезультатными. За поддержкой они обращались к польскому резиденту Довманту, который, в свою очередь, вступил в переговоры с влиятельным в то время думным дьяком Украинцевым с ходатайством об оставлении в Москве хотя бы одного иезуита. Но Украинцев отвел эту просьбу, выразив удивление, почему это польский резидент вмешивается в дела подданных римского императора. Не помог иезуитам и временщик Голицын, которому иезуиты рассыпались в похвалах, а император прислал в подарок ему великолепную карету. Победил Патриарх. 5 октября 1689 г. иезуиты должны были оставить русскую столицу [32].
Отныне все надежды иезуитов возлагались на императора. В 1691 г. в Москву явился императорский посол Яган Игнатий Курций. В самый день приезда он в доме Гваксония имел встречу с известным Патриком Гордоном, тайным агентом императора и усердным католиком. Отметив, что император высоко ценит проявленное в недавнее время «благосклонное» отношение русского правительства к иезуитам, и глубоко опечален изгнанием их из Москвы, Курций от имени императора изложил просьбу вернуть изгнанников, поскольку живут же в Москве лютеране и кальвинисты. Курцию было заявлено, что строить в Москве костелы и открывать католические школы нельзя, и о возвращении иезуитов в Москву не может быть и речи. Правда, иезуитам недавно в угоду императору было разрешено проживать в Москве и отправлять богослужение, но они занялись не своим делом: завели переписку со своими заграничными патронами, информируя их обо всем, что делается в Москве, стали привлекать в свои школы русскую молодежь, совращая их в католичество, и вели религиозную пропаганду среди русского населения.
Курций стал доказывать, что недовольство на иезуитов — результат интриг, проживавших в Москве лютеран и кальвинистов, и что если иезуиты по человеческой слабости вышли за пределы дозволенного, то их можно было бы остановить и запретить им впредь делать это. Наконец, Курций предложил не изгонять иезуитов из пределов Московского государства, а только через каждые три года менять их личный состав, как это делалось в Венеции. Чтобы устранить возможность недоразумений в будущем, Курций проектирует составить инструкцию, которою должны будут иезуиты руководствоваться в своей деятельности. В заключение Курций предупредил русское правительство, что если оно не согласится вернуть иезуитов, то император окажется в неловком положении, так как он обещал иезуитам добиться для них права проживать в Москве.
Все эти доводы, однако, оказались не убедительными. Курцию в решительной форме было отказано вернуть в Москву иезуитов. Только в виде исключения, во внимание к просьбе императора и других «начальных людей католического вероисповедания», русское правительство согласилось разрешить проживать в Москве одному католическому священнику, но не монаху, а тем более не иезуиту. Богослужение он должен был совершать в частном доме, не должен был вмешиваться в мирские дела и совращать в католичество русских людей. В виде исключения в помощь белому священнику Курций добился права проживать в Москве монаху-доминиканцу [33].
Поселившиеся в Москве духовные лица католического вероисповедания находили поддержку и покровительство со стороны известного Патрика Гордона, который не переставал забрасывать правительство просьбами о разрешении построить в Москве костел. Так как всякий раз Гордон получал отказ, то он решил прибегнуть к хитрости. Уже названный нами Гваксоний приказал вырыть возле своего дома склеп якобы для погребения в нем членов семейства Гордона. Над склепом начали было сооружать часовню («каплицу»). Понимая действительное назначение будущей каплицы, православное духовенство подняло тревогу. Сооружение часовни было приостановлено, но спустя небольшой промежуток времени без всякого разрешения она была достроена и превратилась в костел.
В конце XVII и в начале XVIII вв. приток иноземцев в Москву еще более усилился. Среди них, несмотря на рогатки, проникали и католики. Среди разного рода специалистов, навербованных за границей Петром во время его путешествия, каким-то образом оказался и католический епископ [34]. Под предлогом проезда в Китай, Индию и Персию в Москве и в новой столице, Петербурге, снова стали появляться иезуиты. Стремление сохранить дружеские отношения с империей побуждали русское правительство смотреть на незванных и непрошенных гостей сквозь пальцы. Иезуиты стали держать себя осторожнее. Чтобы не раздражать население они на улицах показывались или в светской одежде, или в одежде белого католического духовенства. Когда русские несколько привыкли к ним, то снова появилось и училище, в котором стала обучаться русская молодежь. Чтобы легализовать свою школьно-педагогическую деятельность, иезуиты добились в Посольском приказе согласия обучать молодых людей латинскому и польскому языкам для подготовки дипломатических кадров. Количество учащихся в иезуитской школе возрастало. В 1707 г. в ней обучалось уже 50 русских мальчиков. Некоторых своих питомцев, подающих большие надежды, иезуиты отправляли в Рим для завершения образования. Так, например, в 1710 г. был отправлен в Рим, где и вступил в иезуитский орден, молодой Ладыженский. С миссионерской деятельностью иезуиты совмещали и роль агентов венского двора. В этом отношении приобрел известность иезуит Энгель, присланный в Петербург в 1715 г. инфлянтским католическим епископом Шембеком [35].
Резко изменилось положение иезуитов в России после того, когда произошло охлаждение между русским и венским дворами. В связи с делом царевича Алексея должен был выехать из России австрийский посол Отто Плейер [36]. 17 апреля 1719 г. последовал царский указ о высылке из пределов России протежируемых императором иезуитов [37].
Иезуиты были изгнаны за то, что они стали вмешиваться в политические дела. Но правительство Петра I не подвергло преследованию католическое духовенство в целом. Изгнанных иезуитов заменили монахи-капуцины.
В Риме нашли такую замену неподходящею, и папа рекомендовал принять монахов францисканского ордена. Принципиального различия между этими орденами не было: и капуцины и францисканцы одинаково занимались пропагандой католицизма, но капуцины действовали осторожнее, без шума, исподволь. Такая осторожность и медлительность, очевидно, не одобрялись в Риме. Русскому правительству удалось перехватить папскую грамоту русским францисканцам, в которой последним предписывалось вести энергичную пропаганду католичества среди русского населения. В своем донесении императору Петру Синод, характеризуя францисканцев как папских шпионов, отмечал вред их не только для Церкви, но и для государства. Но, несмотря на поднятую Синодом тревогу, францисканцы взяли верх над капуцинами, и 7 февраля 1724 г. получили в свое распоряжение на четыре года Петербургский костел. Началась борьба между обоими орденами, которые стремились втянуть в эту борьбу находившихся в России представителей разных государств. Францисканцев поддерживал Рим и австрийское правительство, снова наладившее отношения с петербургским двором. Французский посол (Кампредон) поддерживал капуцинов. Правительство Петра поступило по-своему. В 1724 г. оно предложило оставить Россию и францисканцам и капуцинам и пригласило взамен тех и других монахов доминиканского ордена на том основании, будто бы устав доминиканского ордена запрещает своим членам заниматься политическими делами. Возможно, что Петр I хотел сделать приятное папе, который был членом доминиканского ордена.
Были ли непосредственные сношения русского правительства с римским двором в конце XVII и в первой половине XVIII в.? На этот вопрос можно ответить положительно. По двум вопросам они происходили. Первый вопрос касался титулов. Папы требовали, чтобы русские правители свои грамоты адресовали: «Святейшему великому господину и отцу»... Русские не соглашались на этот титул и применяли другой: «Честнейшему и избраннейшему господину... папе и пастырю римского костела".
Папские представители не соглашались на такой титул. На этой почве происходили бесконечные дискуссии.
Вторым вопросом, побуждавшим русское правительство вести переговоры с Римом — был вопрос, уже приобретший давность, о совместной борьбе с турками. В 1697 г. для разрешения турецкого вопроса было направлено специальное посольство, которое, впрочем, не дошло до Рима и вернулось обратно. В 1697 г. по тому же турецкому вопросу был отправлен в Рим фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев, который держал себя на папском приеме так почтительно, что папе и иезуитам показался «близким к царствию Божию».
В 1698 г., когда Петр находился в Вене и собирался было ехать в Венецию для образования антитурецкой лиги, папский нунций уже рисовал заманчивые перспективы подчинения Русской Церкви папе. Но поездка в Венецию не состоялась. Петр вернулся в Москву. Папские агенты не покидали Петра и при его возвращении. Папский нунций обращался было к Лефорту с просьбой о правах для католиков, но тот сразу же отклонил его домогательства. Когда Петр находился в Замостье, нунций через графиню Замойскую добился аудиенции у русского царя, но ему удалось добиться только права проезда католического духовенства через русскую территорию в Китай и Персию. В Бресте униатский митрополит Заленский перед Петром начал поносить Православие. Петр заметил ему: «Я уважаю католиков, но таких, как вы, людей дерзких, я бью батогами и вешаю» [38].
Большие надежды возлагал Рим на брак царевича Алексея Петровича с Вольфен-Бютельской принцессой Софьей Шарлотой. Когда Петр вел борьбу с Карлом XII и его ставленником в Польше Станиславом Лещинским, то он рассчитывал на поддержку римского двора, и в 1707 г. неофициально был направлен в Рим Борис Иванович Куракин. Целью этого посольства было добиться от папы грамоты в Польшу о непризнании королем Лещинского, как ставленника шведского короля — протестанта. Куракин должен был засвидетельствовать особое уважение к папе со стороны Московского царя, позволившего проживавшим в России католикам свободно отправлять богослужение, разрешившего проезд через русскую территорию миссионерам, направляющимся в Китай и Персию. Иезуиты переоценили значение этих переговоров, уверяя, что Куракин имел задание поднять вопрос о соединении Церквей. Ликвидация патриаршества вселяла надежды в сердца особенно рьяных миссионеров латинства. Местоблюстительство Стефана Яворского, в котором некоторые усматривали тайного сторонника католицизма, еще [более питала эти надежды. Ходили разговоры и о том, что будто бы Петр не питал особенного доверия к русскому духовенству, особенно монашествующему, видя в нем скрытного противника своих реформ. Но все эти расчеты римского двора и иезуитов очень скоро рассыпались, как карточный домик.
Вопрос о соединении Церквей в царствование Петра подняли богословы из Сорбонны, когда в 1717 г. Петр находился в Париже и 14 июня побывал в Сорбоннской Академии. Разговаривая с русским царем на разные темы, его собеседники предложили поставить на обсуждение вопрос о соединении Церквей. Сделав несколько общих замечаний по поводу различий в догматах обоих вероисповеданий, царь заметил, что если сорбоннские ученые желают вступить в сношения с русскими православными епископами, то пусть изложат свои соображения по этому вопросу в письменном виде, а он предложит русским епископам высказаться и ответить на эти соображения. Так как Петр торопился с отъездом, то сорбоннские богословы наскоро составили свою записку, в которой очень поверхностно коснулись только некоторых догматических и обрядовых различий между восточною и западною Церквами и постарались смягчить эти различия и сделать их не существенными и только кажущимися.
Проект ответа на эту записку был составлен двумя видными богословами того времени: один — Стефаном Яворским, а другой Феофаном Прокоповичем. Предпочтен был проект Феофана Прокоповича, как более удачный по изложению; он и положен был в основание ответа. Воздав похвалу сорбоннским богословам за их стремление к церковному единству, русские иерархи (Митрополит Рязанский Стефан Яворский, архиепископ Псковский Феофан Прокопович и епископ Холмогорский Варнава) заявляют, что вопрос о соединении Церквей должен решаться и четырьмя восточными патриархами. Ответ этот был отправлен с большим запозданием: только в 1720 г. На этом дело и кончилось. Римская, и в частности, иезуитская пропаганда могла довольствоваться только единичными случаями совращения в католичество русских православных людей [39].
Подведем некоторые итоги сказанному:
1) Разгром польско-литовской интервенции был в то же время и крушением папских планов на подчинение Риму Православной Русской Церкви. При Михаиле Романове, или точнее в правление Патриарха Филарета Рим не прибегал к активным агрессивным действиям.
2) В средине XVII ст. внимание Рима поглощено было событиями на Украине, которые грозили отторжением от подчинения папе значительного количества духовных чад, насильственно загнанных в ограду римского двора иезуитами и унией.
3) Но Рим не спускает глаз и с Московского государства. Он не прочь был вмешаться в дело нового самозванца — Тимофея Акундинова, выдвинутого и поддерживаемого польско-литовской шляхтой. Патриарх «великий государь» Никон делал совершенно невозможною какую-либо католическую пропаганду на Руси. Через своего агента Паисия Лигарида Рим принял активное участие в свержении выдающегося Патриарха.
4) С устранением Никона снова агенты Рима начали вести разговоры о соединении Церквей, но и на этот раз они оказались безрезультатными.
5) Непосредственного обращения русского правительства в Рим мы знаем только один случай (в 1672 г. посольство Менезия), но и то по делам политическим, а не церковным.
6) В XVII в. усилился приток в Московское государство иноземцев: военных специалистов, мастеров, медиков и др. Охотно принимая протестантов, русское правительство старалось не пропускать к себе католиков. Однако это не всегда удавалось осуществить. Наряду с военными и другими специалистами, католики проникали на Русь и в составе посольской свиты. Под предлогом совершения богослужения для находившихся в России католиков пробирались, несмотря на поставленные преграды, и представители католического духовенства и, даже, иезуиты. В средине 80-х годов в Москве составилась небольшая, спаянная иезуитская коллегия, незамедлившая начать пропаганду католичества среди русского населения.
7) Деятельность иезуитов была пресечена активным вмешательством высшей церковной власти. В 1689 г. последовало правительственное распоряжение о немедленном выезде иезуитов из пределов Русского государства.
8) В виде исключения разрешено было оставить в Москве только одного белого католического ксендза. Но строить специальное церковное здание (костел) было решительно запрещено. Только известный Патрик. Гордон, пользуясь своим высоким положением под видом часовни («каплицы») над погребальным склепом контрабандным путем соорудил небольшой костел.
9) В конце XVII и в начале XVIII в. приток иноземцев протестантов и католиков стал еще заметнее. Иезуитам снова удалось проникнуть на территорию Московского государства. Этому благоприятствовали дружеские отношения между русским и австрийским правительствами.
10) Охлаждение между Петербургским и венским дворами в связи с делом царевича Алексея, к которому приложили свои руки и иезуиты, вызвало вторичное изгнание последних из пределов русского государства. Высланных иезуитов заменили капуцины, потом францисканцы и, наконец, доминиканцы.
11) Непосредственные сношения русского правительства с папским двором велись по двум вопросам: 1) о совместной борьбе с турками и 2) о титуле. Когда Рим эти политические вопросы стремился перевести на религиозные рельсы, то русское правительство решительно обрывало переговоры.
12) В XVII и в начале XVIII в., как это было и раньше, все попытки латинских пропагандистов проникнуть в Россию и добиться соединения Церквей оказывались неудачными. Причину этого следует усматривать в глубокой преданности русского народа вере отцов, в бдительности русской церковной иерархии и самостоятельности внешней политики русского правительства.
В. Никонов
[1] Начало и продолжение в предыдущих номерах.
[2] «Собрание государственных грамот и договоров», т. II. М. 1822, стр. 154.
[3] «Соборное Изложение Патриарха Филарета («Чтения в Обществе любителей духовного просвещения» 1879 г., №№ 7 и 8).
[4] Д. Толстой, Римский католицизм в России, СПБ, 1876 г., стр. 98—99.
[5] Д. Толстой, Римский католицизм в России, СПБ, 1876 г., стр. 99.
[6] Летопись «Самовидца», Киев, 1878, стр. 3.
[7] Подробнее см. Ватикансью материалы Украши, зыд. С. Томашевскiм, т. I (Донесения piмскix нунщев 1648-658 гг., вып. 1. Тексты. Львiв, 1924); Жерела до icтopii Украши. Выд. Археогр. Ком. Науков. тов. iм. Шевченко, т. XVI. Донесенья Торреса опубликовано еще в «Сборнике статей и материалов по истории Юго-Зал. России», изд. Киевского Ком. для разбора древн. актов, вып. 2-й. Киев, 1916 г.
[8] Текст Зборовского договора в Актах Южной и Западной России, т. III, № 303, СПБ. 1866, стр. 415—415.
[9] Сборник статей и материалов по истори Юго-Зап. России, цит. соч., т. II, стр. 180—181.
[10] Theiner, Vetera monumenta Poloniae et Lithuaniae, Romae. 1861 г., t. Ill, № 435, p. 460.
[11] Harasiewicz, Annales Eсclesiae Rutheniae. Leopoli. 1862, стр. 336.
[12] Костомаров, Богдан Хмельницкий, т. II, стр. 301—302.
[13] Акты Южной и Западной России, т. III, СПБ, 1863, стр. 456; Костомаров, цит. соч., т. III, стр. 305.
[14] Наrasiewicz, Annales Eсclesiae Rutheniae, op. cit., p. 330.
[15] «Акты Южной и Зап. России», т. III. СПБ. 1863, стр. 516; «Акты Южной и Зап. России», т. VIII, СПБ. 1875, Прибавление № 38, стр. 369.
[16] Общая биография Тимофея Акундинова рассказана современником голштинцем — Олеарием («Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно» (русский перевод Ловягина, СПБ, 1906 г., изд. А С. Суворина, стр. 242-245). Архивные разыскания позволили С. М. Соловьеву восстановить приблизительно полную картину эпопеи Акундинова («История России с древн. времени», кн 1, стр. 1497—1500; 1601—1608; 1644—1649). Обычно устанавливаются такие пункты, где побывал этот авантюрист: Турция, Италия, Украина, Голштиния и, наконец, Москва, где он был казнен.
[17] П. Пирлинг, Тимофей Акундинов в Риме («Русская Старина» 1908 г., октябрь, стр. 3; тоже в его «Исторических статьях и заметках». СПБ. 1913 г., стр. 172—173.
[18] Официально Патриарх Никон лишен был сана только соборным определением 12 декабря 1666 г.
[19] «Русский Архив» 1886 г., т. II, стр. 605—620. Статья Ундольского, В. М. «Отзыв Патриарха Никона об Уложении».
[20] Ему приписывают такую фразу: «священство царства преболе есть. Царь ие есть и не может быть главою Церкви» (Из цитированной статьи Ундольского).
[21] “Михайловский, Житие Никона. («Странник» 1863 г., стр. 152, 163 и 187).
[22] О приезде Паисия Лигарида в Москву, рассказывает в своей обстоятельной работе проф. Н. Каптерев, «Характер отношений России к православному Востоку в XVI—XVII вв.», М. 1884 г., изд. 2-е, Сергиев посад, 1914 г.
[23] Интересные сведения о деятельности в России Паисия Лигарида, как римско-католического агента приводит П. Пирлинг. Названный автор дает резко отрицательную характеристику Паисию Лигариду, как человеку корыстолюбивому. Пирлинг приводит убедительные доказательства католической агентуры Лигарида. (Пирлинг, П., Паисий Лигарид, — «Русская Старина» 1902 г., февраль, стр. 337—351. С некоторыми дополнениями эта статья перепечатана в «Исторических статьях и заметках» этого же автора, СПБ, 1913 г., стр. 104).
[24] Толстой, Д., Римский католицизм в России, СПБ, 1876 г., стр. 100—103: там же «Приложение» № 2, стр. 344—345.
[25] Historica Russiae monumenta (под ред. Тургенева), t. II, р. 224—243.
[26] Истории протестантизма в Московском государстве посвящено несколько исследований, из которых следует отметить такие: 1) Ив. Соколов, «Отношения протестантизма к России в XVI и в XVII в.» М. 1880; 2) Цветаев Д. В., «Протестантизм и протестанты в России в XVII в. до эпохи преобразований. М. 1887 г. Кроме того, перу Д. В. Цветаева принадлежит и ряд других исследований, например: 1) «Обрусение иноземцев протестантов в Московском государстве» («Русский Вестник» 1886 г., №№ 8 и 10); «История сооружения первого костела в Москве». М. 1886 г.; «Построение первой каменной протестантской церкви в Москве». М. 1885 и др.
[27] Н. Н. Бантыш-Каменский, Обзор внешних сношений Россия (по 1800-й год), ч. 1, М. 1894, стр. 29.
[28] Н. Н. Бантыш-Каменский, Обзор внешних сношений России (по 1800-й год), ч. 1, М. 1894, стр. 29.
[29] Там же, стр. 33.
[30] Подробнее об этом см. в цитированной книге Д. Толстого, стр. 114.
[31] Полное собрание Законов Российской Империи, т. III, № 1351.
[32] Д. Толстой, цит. соч., стр. 116—117.
[33] Полное собрание законов Российской Империи, т. III, № 1388; Д. Толстой, цит. соч., стр. 119—124.
[34] Д. Толстой, цит. соч., стр. 131—132.
[35] Д. Толстой, цит. соч., стр. 131—132.
[36] Н. Н. Бантыш-Каменский, Обзор внешних сношений, цит. соч. стр. 48—49.
[37] Д. Толстой, цит. соч., стр. 140—141.
[38] Д. Толстой, цит. соч., стр. 149—150.
[39] Д. Толстой, цит. соч., стр. 166—170.
