НОВОЗАВЕТНАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ В ДРЕВНЕЦЕРКОВНОМ ПРЕДАНИИ И БИБЛЕЙСКАЯ КРИТИКА НОВОГО ВРЕМЕНИ

Речь проф. В. В. Четыркина на годичном акте Ленинградской Духовной Академии 9 октября 1947 года

Ваше Преосвященство, достопочтенные отцы, коллеги, слушатели и гости!

В своем сегодняшнем выступления я взял на себя смелость занять Ваше внимание обсуждением общего и широкого вопроса, по которому особенно в XIX и начале XX века написано в мировой литературе бесчисленное количество томов. Это вопрос о новозаветной письменности, о Свящ. книгах Нового Завета. О важности этого вопроса говорить не приходится. Достаточно отметить, что до первой мировой войны, кажется, ни по какой другой научной специальности не выходило такого большого количества книг, как по изучению древнейшего христианства, его происхождения и истории; имеем в виду, конечно, не русскую литературу, а европейскую, в которой русская занимала незначительное место. Да и после первой мировой войны, несмотря на политическую неустойчивость, интерес к этому вопросу не исчез, хотя в Германии, дававшей раньше по затронутому нами вопросу особенно большую литературную продукцию, он насильственно подавлялся немецким фашизмом. Само собой разумеется, что, ставя такой вопрос, мы в своем кратком выступлении не можем охватить его более или менее всесторонне, не имеем также в виду предложить какого-либо нового научного исследования: мы просто хотим в этой области констатировать некоторые факты и подвести некоторые итоги.

Нас сейчас интересует вопрос о Новом Завете с одной лишь стороны, а именно, со стороны его значения, как исторического источника, ибо вопрос о происхождении книг Нового Завета есть вопрос об исторических основах христианства. Мы привыкли держаться определенной концепции происхождения и первоначального распространения христианства. Эта наша концепция основана на том, что сообщается в ряде Свящ. книг Нового Завета. Основные положения этой концепции таковы. Началом христианского движения была проповедь и деятельность Иисуса из Назарета, которая закончилась Его смертью на кресте в Иерусалиме при римском прокураторе Пилате. Ближайшие ученики Иисуса, при взятии Его под стражу разбежавшиеся было в страхе, в последующем получили твердую уверенность, что их Учитель воскрес, а эта уверенность и послужила незыблемой основой их дальнейшей деятельности. Они выступили с проповедью, что Иисус, распятый и умерший, воскресший и вознесшийся на небеса, есть предвозвещенный пророками Мессия — Христос, Спаситель.

Таким образом, географическим исходным пунктом христианства был г. Иерусалим, являющийся колыбелью христианства; первыми миссионерами его были апостолы и некоторые другие лица, примкнувшие к первопервоначальному кругу учеников Христовых. А затем исключительно важное место в истории распространения христианства до 60-х годов включительно занимает Павел, не видевший Иисуса Христа во время Его жизни, но, как рассказывалось, чудесным образом из гонителя превратившийся в ревностнейшего апостола Христова.

Такова в самых основных чертах та концепция происхождения христианства, которая является общепринятой и литературным основанием для которой является священная письменность Нового Завета. Теперь ясно, что научное отношение к этой концепции зависит от того или иного отношения к книгам Нового Завета, как к историческому источнику. И здесь основным является вопрос, произошли ли эти книги от тех авторов, которым они приписываются; относятся ли они, следовательно, к той эпохе, в которую жили эти авторы или, во всяком случае, ко времени, близкому этой эпохе; или же они столь позднего происхождения, что не могут отражать подлинную историческую действительность ни в какой мере. Само собой разумеется, что, когда мы сейчас здесь ставим такой вопрос, то не имеем в виду заниматься каждой книгой Нового Завета в отдельности, но имеем в виду те из них, или такие группы их, которые для суждения об исторических основах христианства вообще имеют преимущественное значение. Первой частью нашей задачи и является посмотреть, какое место занимают наши исторические Свящ. книги Нового Завета или послания ап. Павла в предании Церкви; приводят ли нас эти книги чисто хронологически к самым истокам христианства, к тому времени, когда началось самое христианское движение, или же они совсем не могут служить источником для изображения начала христианства.

Можно даже поставить вопрос прежде всего так: имеется ли у нас подлинное предание Церкви, а именно литературное и исторически проверенное предание, которое ведет нас к самому началу христианства, т. е. к исторической личности его Божественного Основателя и первых учеников.

На этот вопрос с точки зрения чисто научной мы считаем необходимым ответить утвердительно. Правда, из христианской литературы первых трех веков до нас дошли только незначительные обрывки, но мы имеем точные сведения, что эта литература была велика по своему объему. Потеря же значительной ее части вполне понятна, если иметь в виду прежде всего те бури, которые переживало древнее христианство. Но и оставшейся, дошедшей до нашего времени части древней христианской летературы вполне достаточно, чтобы последовательно довести нас до самых истоков христианства. На основании древних христианских литературных памятников или даже только фрагментов этих памятников, сохраненных нам другими авторами, мы можем точно установить преемство апостольского предания.

Звеном, соединяющим век апостолов с последующим временем, является Папий Иерапольский, написавший в пяти книгах сочинение "Λογίων Κυριαχών εζηγήσειζ" — "Изъяснение Господних изречений". К сожалению, это сочинение не дошло до нашего времени. Но Папий и его сочинение занимали такое место в истории древнехристианской литературы, что сведения о нем и очень важные отрывки из его труда сохранены нам последующими писателями, прежде всего Иринеем (II в.), а затем знаменитым историком Церкви Евсевием Кесарийским. Сочинением Папия пользовался в своей литературной деятельности Ипполит; довольно долго оно хранилось у армян; было оно, очевидно, в руках у комментатора Апокалипсиса VI в. Андрея Кесарийского. Положение Папия в истории Христианской церкви Ириней определяет словами: Παπίαζ ό Ιωάννου μέν άχτηϛ, Πολνχάρπου δέ έταίϛοϛ γεγονώϛ, άοχαίοϛ άνήρ, т.е. Папий, бывший слушателем Иоанна, товарищем же Поликарпа, древний муж (Adv. haer. V, 33). Характерно, что Ириней, бывший во время пребывания в М. Азии учеником СР. Поликарпа Смирнского, усваивает Папию характеристику άοχαίοϛ άνήρ "древний муж" и тем как будто выделяет его даже по сравнению с Поликарпом, как представителя старшего поколения. В науке существуют естественные колебания в определении годов жизни Папия, причем Zahn помещает ее в пределах 60—140 годов, Bardenhewer считает, что Папий писал свое сочинение ок. 130 г., a Harnack считает возможным поместить его литературную деятельность между 140—160 гг. Папий в истории древней христианской литературы представляет интересную и характерную личность. Он стоит к началу христианства так близко, что особенную ценность придает неписанному преданию и именно тому, что он сам лично "некогда хорошо узнал от пресвитеров и хорошо запомнил". А затем, вторым источником его осведомления были лица, обращавшиеся с пресвитерами. "Если как-нибудь заходил кто-либо из обращавшихся с пресвитерами — говорит Папий, я вызывал от них слова пресвитеров: что Андрей, или что Петр сказал, или что Филипп, или что Фома, или Иаков, или что Иоанн, или Матфей, или кто другой из учеников Господа; что говорят Аристион и пресвитер Иоанн, ученики Господа, ибо я полагал, что не столько получу пользы из книг, сколько от живого и пребываюшего голоса". Из этих слов Папия ясно, что в более ранней стадии его жизни он сам обращался с пресвитерами, а позднее источником его осведомления служили другие лица, лично знавшие пресвитеров, от которых он узнавал о словах Андрея или Петра, Филиппа или Фомы, Иакова и Иоанна или Матфея. Один из этих пресвитеров, именно, Иоанн, в период собирания Папием этих сведений был, очевидно, в живых, а также и один "ученик Господа" Аристион, о котором в Новом Завете нет упоминания. Таким образом, в Папии мы имеем лицо, которое стоит так, близко к началу христианства, что или лично знает учеников Спасителя или собирает свои сведения от лиц, которые непосредственно обращались с некоторыми из этих учеников, причем называются несколько имен, хорошо известных нам из Евангелий и находящихся в числе 12 учеников Христовых. Из этого видно, что Папий непосредственно был связан с апостольским временем и его деятелями. В этом отношении важно и извлеченное Евсевием из сочинения Папия сведение, что Папий знал дочерей Филиппа—евангелиста, а о Филиппе и его дочерях много говорится и в книге "Деяния апостолов". Известно, что Филипп, поселившийся сначала в Кесарии, потом жил с дочерьми в Иераполе во Фригии, где позднее и был епископом Папий.

Папий со своим сочинением соединяет последующее время непосредственно с апостольским веком. Он, во всяком случае, когда-то слушатель Иоанна, знал, очевидно, и других апостолов, а позднее обращался с теми, которые ему могли передать то, что говорил Андрей, Петр и др.; называются семь имен из числа 12 апостолов Христовых.

Папий был товарищем Св. Поликарпа Смирнского, от которого сохранилось послание к Филиппийцам, а также подробные сведения о его мученической кончине. А учеником Поликарпа был Св. Ириней Лионский, когда он во дни своей юности жил в Малой Азии. Ириней сообщает о Поликарпе, что он "был наставлен апостолами и обращался со многими из видевших нашего Господа".

В послании к Флорину Ириней сообщает, что он живо помнит Поликарпа и его беседы, а также его рассказы об обращении с Иоанном и прочими самовидцами Господа. Сам Ириней оставил обширное сочинение, написанное в 80-х годах 11 века, сочинение, имеющее исключительно важное значение. Ириней выступает здесь, как твердый, убежденный традиционалист, основывающийся исключительно на апостольском предании. И, действительно, прежде всего он сам является тем звеном в цепи предания, которое соединяет конец II века непосредственно с веком апостолов. Важнейшими звеньями этой цепи и являются апостолы — Папий и Поликарп — Ириней.

Теперь спрашивается, какие сведения мы можем получить от представителей этой линии церковного предания о Священных книгах Нового Завета и их происхождении. Отвечая ка этот вопрос, мы опять же должны остановиться прежде всего на Папин. Он очень близок к апостольскому веку, и оригинальной чертой его является то, что он книги ценит менее, чем живой и пребывающий голос, т.е. устное предание. Мы не имеем всего его сочинения, но и в известных нам отрывках из него, однако, имеются драгоценные свидетельства о двух Евангелиях. Так, он сообщает, что „Матфей на еврейском языке записал Λογια (речи) Господа, переводил ήρμήνευσε) же их, кто как мог" (III, 39). Содержится у Папия также сообщение об Евангелии Марка: "Марк, истолкователь Петра, с точностью написал все, что запомнил, хотя и не держался порядка слов и деяний Христовых, потому что сам не слушал Господа и не сопутствовал Ему. Впоследствии он, правда, был, как сказано, с Петром, но Петр излагал учение с целью удовлетворить нуждам слушателей, а не с тем, чтобы беседы Господни передать по порядку. Посему Марк нисколько не погрешил, описывая некоторые события так, как припоминал их: он заботился только о том, как бы не пропустить чего-нибудь слышанного или не переиначить (III, 39)". Здесь у Папия мы имеем очень раннее свидетельство о происхождении двух наших Евангелий, мимо которого и сейчас не пройдет ни один исследователь.

Сказавши здесь о Папии в его отношении к нашим Евангелиям, я считаю нужным отступить от той основной линии собственно малоазийского предания, которое ведет нас от апостолов чрез Папия и Поликарпа к Иринею, — отступить от этой линии, чтобы отметить других представителей древнецерковного предания и древнецерковной литературы, которые стоят как бы в стороне от этой линии, но по своей глубокой древности заслуживают исключительного внимания. В отношении новозаветной письменности эти свидетели предания и представители древнецерковного литературного движения показывают, что с самой глубокой древности в отношении происхождения основных книг Нового Завета, например четырех Евангелий, существует несомненное согласие.

Здесь мы должны назвать прежде всего анонимный памятник христианской литературы "Διδαχή τών δώδεχα άποτόλων" — "Учение двенадцати апостолов", открытый в 1883 г. Никомидийским митрополитом Филофеем Вриеннием. Этот памятник датируется очень различно, но он носит все черты такой глубокой древности, что его с несомненностью можно отнести к концу I — началу II века. В этом произведении идет речь об Евангелии, имеется несомненное отношение к нашему Евангелию, прежде всего к Евангелию Матфея. Так, в Дид. VIII, 2 приводится по Матфею молитва Господня со ссылкою: "Молитесь так, как повелел Господь в Евангелии Его". Ссылку на Евангелие имеем и в др. местах этого памятника в такой, напр., форме: "Как имеете в Евангелии" (XV, 3), или: "Как имеете в Евангелии Господа Нашего" (XV, 4).

Рядом с "Учением 12 апостолов" мы должны поставить Св. Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского, умершего мучеником в царствование Траяна после 107 г. Игнатий, как епископ Антиохии сирийской, представляет нам уже предание сиропалестинское. Св. Игнатия в отношении возраста нужно поставить рядом с Папием, а умер он, вероятно, раньше Папия, но умер, как известно, насильственно, смертью мученика. От него до нас дошли семь посланий. Вот в этих его посланиях мы и встречаем неоднократные указания на Евангелие, а именно, на Евангелие, как письменный памятник. Так, в Смирн. VII, 2, св. Игнатий, предостерегая от еретиков, просит "внимать пророкам, особенно же Евангелию, в котором открыто нам страдание (Христа) и совершенно ясно Его воскресение". В Смирн. V, 1 идет речь о тех, "которых не убедили ни пророчества, ни закон Моисеев ни даже Евангелие". В Филад. VIII, 2 св. Игнатий приводит слова иудействующих: "Если не найду в древних писаниях, то не верю и тому, что в Евангелии". Таким образом, в посланиях св. Игнатия мы имеем ясные указания на письменное Евангелие, как на нечто общеизвестное, ссылаться на что можно без более точного определения.

В отношении Евангелий важно также свидетельство св. Иустина Философа, умершего смертью мученика (ок. 165 г.).

Иустин был странствующим философом. Мы встречаем его в М. Азии, а потом в Риме, где он и пострадал. Поэтому свидетельство Иустина имеет очень большую ценность. Он безусловно знает наши Евангелия и неоднократно на них ссылается. Христианин в одежде философа, он называет их часто классическим Απομνημονεύματα, названием, которым озаглавил свои воспоминания о Сократе Ксенофонт. Но в то же время он часто употребляет и обозначение ευαγγέλιον — ευαγγελία, ЯСНО показывая, ЧТО таково обычное название этих Απομνημονεύματα. в одном месте своей Апологии (1, 66) Иустин прямо говорит: "Апостолы в написанных ими "воспоминаниях" Απομνημονεύματα (которые называются Евангелиями, α ευλεΐται εναγγελια), передали так. Следовательно, Иустиновы Απομνημονεύματα — это общехристианские ευαγγέλια, Употребляет он последнее наименование и в единственном числе, то влагая его в уста Трифона как общее обозначение (Разговор, 10), то ссылаясь даже на одно из наших четырех Евангелий (Матфея) и предпосылая этому простое "в Евангелии написано" (Разговор, 100). Γέγραπτάι — "написано" довольно обычно у Иустина перед ссылками на Евангелие с указанием на Απμονημονεύματα τών αποστόλων или даже без этого указания (Разговор, 49).

Судя по евангельским цитатам у Иустина, он знает наши четыре Евангелия. При этом замечательно, что в одном месте своего "Разговора с Трифоном" он даже вводит то уточнение относительно απομνημονεεμοατα, что различает среди них воспоминания, с одной стороны, написанные самими апостолами, а с другой, теми, которые являлись их спутниками; "Εν τος άπομνημονεύμασεν α φαμι οπό τών άποιτόλων αυτου χατ τών εκείνο παρυ/.ολουίΗράντων συντετακ&ατ". (Разговор 103). Этим водится некоторое различие между Евангелиями Матфея и Иоанна, написанными апостолами из двенадцати, и Евангелиями Марка и Луки, написанными апостольскими спутниками. Что касается вообще многочисленных ссылок у Иустина на Евангелие, то утверждать, что они относятся не к нашим каноническим Евангелиям, может разве тот, кто лишен совершенно, — или почему-либо лишился, критического чутья. Наоборот, изучение евангельских цитат у Иустина приводит к твердому убеждению, что он в первой половине II века уже знал наши четыре Евангелия, как сборник, бывший в употреблении у христиан, — сборник, которому усвоялось достоинства "Писания" — γραφή, как и писаниям Ветхого Завета.

До сих пор мы говорили о том, что Евангелия известны Папию, автору Διδαχή, Игнатию, а у Иустина ясно предполагается сборник из 4 Евангелий. Теперь несколько замечаний о посланиях ап. Павла. О Павле и его посланиях идет речь уже у Игнатия и Поликарпа. Так, ефесяне называются у Игнатия "сотаинниками Павла" (Еф. XII, 2). В послании Игнатия к Римлянам упоминаются Петр и Павел так, что ясно предполагается особое отношение этих апостолов к Римской церкви (IV, 3 д.). Св. Поликарп в послании к Филип. III, 2, упомянув о пребывании в Филиппах ап. Павла, говорит далее, что по удалении своем оттуда апостол писал им "послания".

Если здесь идет речь о посланиях во множественном числе, то, очевидно, имеются в виду послания вообще к церквам Македонии, т. е. не только послание к Филиппийцам, но и послания к Фессалоннкийцам. Специально о послании Павла к Филиппийцам есть у св. Поликарпа и еще упоминание в XI, 3. Имеется у Игнатия и Поликарпа и целый ряд выражений, являющихся ничем иным, как реминисценциями различных мест из посланий ап. Павла.

Что уже в первой половине II века существовали сборники посланий ап. Павла, это видно из того, что у Маркиона был свой канон Свящ. книг Нового Завета, в который входили и 10 посланий ап. Павла в следующем порядке: послания к Галатам, 1 и 2, Кор., Римл. 1 и 2, Фессал., Лаодикийцам(т. е. наше к Ефесянам), Колоссянам, Филиппийцам и Филимону. Если Маркион имеет свой сборник посланий Павла, то ясно, что такие сборники в Церкви существовали гораздо раньше Маркиона, а он произвел в каноне книг Нового Завета по сравнению с общецерковными свои изменения в соответствии со своею системою.

Мы начали с той линии малоазийского церковного предания, которая от апостолов через Папия и Поликарпа ведет к Иринею Кроме того, остановились на таких значительных и своеобразных ветвях предания, какими являются неизвестный автор или редактор Διδαχή, Игнатий и Иустин. Хотя и в самых общих чертах, но мы видели, что можно с точностью установить на основании этих писателей относительно некоторых групп писаний Нового Завета. Подробнее и исчерпывающе о всем Нового Завете мы не можем здесь говорить просто потому, что иначе мы не закончим сегодня своей речи.

Однако, мы должны все же остановиться на том писателе второй половины II века, который дает нам в своем очень обширном труде как бы сводку, итоги в отношении Новозаветного канона; итоги тем разрозненным сведениям, которые мы до сих пор имеем. Таким писателем и был св. Ириней Лионский. Малоазийский уроженец, он провел период зрелости и старость в отдаленной Галлии, хорошо был знаком с Римской церковью, где бывал лично. Он ничего не хочет знать, кроме предания, и основы веры усматривает в тех книгах Н. Завета, которые были написаны столпами нашей веры под руководством Св. Духа (Против ересей, III, 1,1). Ириней прежде всего называет 4 Евангелия: Матфея, написавшего для евреев на еврейском языке; Марка, истолкователя Петра, передавшего письменно то, что проповедывал Петр; Луки, спутника Павла, изложившего проповеданное последним Евангелие; Иоанна, ученика Господа, возлежавшего на Его груди, написавшего свое Евангелие во время своего пребывания в Ефесе (III, 1). Он много говорит об этом четверичном числе Евангелий. Затем по кн. "Деяния апостолов" Ириней рассказывает о Петре и Иоанне, Филиппе, Павле, Стефане и об Апостольском соборе в Иерусалиме (III, 12). Затем Ириней пользуется всеми посланиями Павла, кроме, конечно, случайно отсутствующего небольшого послания к Филимону. Он знает первое послание Петра (IV, 9, 2; 16, 5; V, 7, 2), первое и второе Иоанна (III, 16, 5, 8; 1, 16, 3; III, 16, 8). Также и Апокалипсис Иоанна пользуется большим вниманием Иринея. Нет точных указаний у него на 3-е послание Иоанна, 2-е Петра, послания: Иакова и Иуды. Свой канон, обнимающий 23 книги, Ириней ставит в один ряд с книгами Ветхого Завета.

Нам нет нужды продолжать далее исследования о каноне Нового Завета в предании. Древность этого канона, связанная с подлинной историчностью содержащейся в нем концепции происхождения христианства, отнюдь не может быть опровергнута без полного ниспровержения всех представлений об истории Древней Церкви, причем эти представления пришлось бы заменить, как изредка и делают, одними лишь гипотезами, предположениями, основывающимися на работе ничем не сдерживаемой фантазии.

К тому, что я говорил о происхождение книг Нового Завета, я добавлю только, что Новозаветный канон в целом создавался отнюдь не без противоречий. В течение веков были спорные писания, которые не везде принимались. Такими, не везде принимаемыми писаниями, были не только соборные послания, особенно малые, но и послание к Евреям и Апокалипсис Иоанна. С другой стороны, местами принимались писания, которые потом не вошли в канон, как Послание Климента, "Пастырь" Ермы.

Даже в IV веке знаменитый Евсевий, кроме ομολογούμενα — общепризнанных писаний, называет и αντιλεγόμενα, т. е. спорные, даже подложные. Канон церковный Священных книг сложился не в результате какого-нибудь насилия, а в результате свободной деятельности церковного сознания. Самый список всех наших 27 канонических книг Нового Завета мы находим впервые у св. Афанасия Александрийского в его 39-м пасхальном послании 367 г.

От той работы, которая шла около канона Священных книг Нового Завета в первые два века, я прямо перейду к XIX—XX вв. XIX век особенно был веком, когда очень много было сделано для создания научной системы истории Древней Церкви и когда самые Священные книги Нового Завета подвергались всестороннему исследованию, между прочим, филологическому и историческому. Это исследование идет на Западе, в протестантской среде, совершенно свободно. Эти факты не может отрицать никто, знающий дело, о котором мы говорим. Нельзя здесь указывать с целью бросить тень на это дело, — указывать на то, что исследование Нового ЗаЕета было в руках теологов. Эти теологи на Западе нередко высказывали радикальные суждения, и различием между теологом и не-теологом, бравшимся за сложные вопросы происхождения новозаветной письменности, было лишь то, что теолог хорошо знал, о чем он говорит. Не вдаваясь в подробности истории нашей науки, я хочу сейчас кратко отметить, каковы тенденции научного исследованиявопросаопроисхождении новозаветной письменности в XIX —XX веках, в каком направлении идут основные выводы этого исследования. При ограниченности нашего времени мы не можем разбирать каждую книгу Нового Завета, остановимся на двух группах их: Евангелия и книга "Деяния апостолов", а затем послания ап. Павла, и отметим некоторые важные научно-литературные явления в отношении исследования этих книг.

Я начну прямо с радикальной Ново-тюбингенской школы, основанной Бауром, расцвет деятельности которого относится к первой половине XIX в. (ум. в 1860 г.). Сочинение Baur’a "Paulus, der Apostol Iesu Christi" вышло в 1845 г., а его работа об Евангелиях "Kritische Untersuchungen tiber die Kanonisch. Evangellen"—в 1847 г.

He говоря, за недостатком времени, об основах самого мировоззрения Baur’a, я лишь кратко передам его критические выводы. Литературными памятниками древнейшего периода христианства до 70-х гг. новой эры являются по Baur’y только четыре послания апостола Павла: к Галатам, 1-е и 2-е к Коринфянам и к Римлянам и, кроме того, Апокалипсис ап. Иоанна. Это единственно подлинные произведения из всех книг Нового Завета, причем Апокалипсис является резким антипавлинистическим документом, выражением самого ограниченного евионитства. Другие книги Нового Завета, как, прежде всего, синоптические евангелия в их настоящей форме и "Деяния апостолов" относятся к более позднему времени, а именно, ко II веку, и для них характерны примирительные тенденции между двумя крайними направлениями: свободным, павлинистическим, с одной стороны, и иуданистическим, или петринистическим, с другой. Наконец, синтезом обеих противоположностей является 4-е Евангелие, написанное после 160 г., которому очень близки и послания Иоанна. Сюда же, к этой группе, нужно отнести и 2-е послание Петра, в котором мы видим уже полное канонизирование посланий ап. Павла, влагаемое в уста Петра

и, таким образом, самое решительное объединение двух враждебных противоположностей. Таковы тезисы Baur’a в их самых существенных чертах.

Радикальная критика Baur’a в увлечении в сущности философскими тезисами своего времени видела крайне острые противоположности там, где их не было, и часто игнорировала фактические материалы. Поэтому в самой Тюбингенской школе очень скоро тюбингенские тезисы в такой форме были признаны неприемлемыми. Это мы и видим, прежде всего, у наиболее выдающегося представителя Тюбингенской школы после Baur’a иенского профессора Ad. Hilgenfeld’a. В 1875 г. он издал свой труд "Historisch-kritische Einleitung in das Neue Testament", на которую можно смотреть как на сводку результатов его многолетней работы. Здесь круг подлинных посланий ап. Павла расширяется, а именно, признается апостольское происхождение 1-го послания к Фессалоникийцам (см. особ. 246—247) и послания к Филиппийцам (§ 333—334, 347—348) и Филимону (§ 328—331).

Иначе, чем Baur, смотрит Hilgenfeld и на происхождение других книг Нового Завета. Так, Евангелие Марка он считает возможным отнести к первым годам царствования Домициана (81—96 гг.), причем оно, действительно, связано с Марком; не исключается возможность, что и непосредственно им написано (см. §517—518). Писания Луки также относятся Hilgenfeld’ом к концу I века, к последним годам царствования Домициана (§ 609—610). Вообще, независимо от вопроса об авторстве, количество книг Нового Завета, относимых к послеапостольскому веку, у Hilgenfeld’a сравнительно с Baur’ом, очень сократилось.

Еще более смягчает тюбингенские противоположности значительно более поздний представитель школы берлинский профессор О. Pfleiderer, первое издание книги которого "Das Urchristentum, seine Schriften und Lehren" вышло в 1887 г., а второе, которое и было у нас под руками, в 1902 г. Он не находит никакого основания отрицать правильность церковного предания о происхождении Евангелия Марка (§ 403). В отношении посланий Павла он пошел дальше и занял, сравнительно со своими предшественниками, не позицию решительного отрицания, но несколько половинчатую уже и относительно тех из них, которые раньше отрицались. Это особенно характерно в отношении послания к Колоссянам, которое он считает переработкой павлинистического оригинала, реконструкция которого, однако, невозможна. Даже 2-е послание к Тимофею Pfleiderer считает написанным с использованием более древних фрагментов подлинных посланий Павла (§ 191).

Неудивительно, что при таких тенденциях критики марбургский профессор Ad. Julicher в своей книге, изданной в 1894 г., принимает как подлинные писания Павла десять его посланий, кроме пастырских, и послания к Евреям (см. особенно его "Einleitung in das Neue Testament" § 37, 40, 81, 89, 94). В отношении вопроса о происхождении Евангелий Juliches не дает в общем ничего нового, сравнительно с двУмя предшествующими авторами.

Из предшествующих примеров критики Нового Завета мы видим, что тюбингенские тезисы постепенно смягчаются, а количество новозаветных писаний, признаваемых за подлинные, или связанные с подлинными, растет. В конце концов можно сказать, что в XX веке Тюбингенской школы, как таковой, не существует. Ее тезис о резкой противоположности строгого иудео-христианства и павлинизма смягчился до таких минимальных размеров, в которых он должен быть принят каждым историком древнейшего христианства, причем такая форма его является даже плодотворной для исторического исследования.

Что же дальше мы имеем в отношении исследования вопроса о происхождении книг Нового Завета? Конечно, это такая область, что здесь есть почва для различных мнений. Однако можно отметить весьма выдающиеся литературные явления, дающие окраску всему ходу исследования. Крупнейшим именем среди исследователей древней церковной литературы является Prof. Th. Zahn. Его крупная работа, касающаяся специально Нового Завета, вышла в 1906—1907 г. третьим изданием "Einleitung in das Neue Testament" В. I, Leipzig, 1906; В. II, Leipzig, 1907.

Ученый колоссальной эрудиции, Zahn признает подлинность всех четырех Евангелий и книги Деяний и 13 посланий ап. Павла, кроме послания к Евреям. То же положение в отношении Нового Завета занимает Gregory в своем "Einleitung in das Neue Testament", вышедшем в 1S09 г., а также Barth в своей книге, вышедшей в 1911 г. ("Einleitung in das Neue Testament", Gfltersloh, 1911). Оба последние отличаются несколько от Zahn’a в отношении к нашему первому Евангелию.

Не могу не отметить еще двух литературных явлений в области критического изучения Нового Завета, связанных с исключительно выдающимися именами. Имя Prof. Ad. Harnack’a общеизвестно. Исключительно вюдающееся значение имеет его огромный труд, касающийся хронологии древне-церковной литературы до Евсевия, "Chronologie der altcirchlichen Lltteratur bis Evsebius". Сейчас я хочу отметить не это, но две следующие его работы: 1) "Lukas der Arst— der Verfusser des dritten Evangeliums und der Apostelgeschichte" (Leipzig, 1906) и 2) "Die Apostelgeschichte" (Leipzig, 1908).

Оба эти труда, как видно из заглавий, касаются писаний Луки, т. е. третьего Евангелия и книги "Деяния апостолов". Оба они специально обосновывают тезис о происхождении нашего третьего Евангелия и "Деяний апостолов" от спутника Павлова Луки, тезис, принятый в предании.

Относительно времени писательской деятельности Луки во второй из указанных мною книг Harnack высказывается, что Лука писал во время Тита или в первое время Домициана, а впрочем, может быть, даже в начале 60-х годов ("Apostelgeschichte", S. 221).

Здесь мы видим колебание в определении времени, но колебание очень поучительное!

Другое явление, которое я хочу отметить, не менее, если не более, замечательно: имею в виду выступление уже не теолога, а крупнейшего специалиста по истории древнего мира Ed. Меуег'а, автора огромного труда "Geschichte des Altertums", выступление с трудом "Ursprung und Anfange des Christentums".

Первые два тома его появились после первой мировой войны, в начале двадцатых годов текущего столетия. Первый посвящен иудейской истории, а второй Евангелиям. В последнем Ed. Meyer, отступая от традиции в отношении четвертого Евангелия, обосновывает, однако, тезисы предания о происхождении Евангелий Марка и Луки, именно, от этих апостольских спутников. Принимая за истину сообщение Папия о Евангелии Марка, Ed. Meyer иногда усматривает в Евангелии Марка такую живость изображения, наглядность, которые показывают, что Марк писал со слов очевидца, каким и был ап. Петр. Заметим, кстати, что Ed. Meyer отнюдь не держится положительных христианских убеждений и не из них исходит, а говорит исключительно на основании критики источников.

На этом мы и закончим описание того, что мы назвали тенденциями библейской критики нового времени. Само собой разумеется, что мы здесь имеем возможность отметить только немногие литературные факты, продолжить нашу речь в этом направлении с точными данными мы могли бы до пределов, которые гораздо шире тех, какие допустимы условиями произнесения нашей речи. Однако, для полноты картины мы не в состоянии умолчать, что одновременно существует и другое направление, представленное так называемой Голландской школой. Своего предшественника эта школа имеет в лице Bruno Bauer’a, выступавшего с 40-х годах прошлого века. Голландская школа отрицает подлинность всех книг Нового Завета, в том числе и главных, признанных Baur’ом, посланий ап. Павла. Кроме того, представители этой школы, отрицая единство книг Нового Завета, всячески перекраивают их по своему усмотрению. Получается столь нелепая картина происхождения новозаветных писаний, что с нею, кажется, почти никто не считается, кроме самих авторов. В самом деле, такие имена, как Pierson, Loman, van Manen, Naber, Strautman, Rovers, немногим известны, в научных трудах с ними не считаются и о них не упоминают. Можно разве только отметить специальную работу, где учтены эти авторы. Эта работа Prof. С. Clemen’a "Die Einheitlichkeit der Paulinischen Briefe", Gottingen, 1894.

По этому труду и можно хорошо с ними ознакомиться.

Еще более странное явление представляет теория Ульяма Смита и так или иначе с ним соприкасающихся, как, напр., Немоевский и др., очень немногие. То, что они говорят о почитании Иисуса, как какого-то старинного иудейского божества, иногда связывая его с Иисусом Навином, то, что они говорят далее о христианстве, как уже дальнейшей, сравнительно с указанным почитанием Иисуса, стадии развития, состоящей в почитании Христа, и, наконец, то, что они говорят об объединении этих моментов в формуле "Иисус Христос", — все это не что иное, как безбрежная фантазия, не имеющая никаких оснований в известных исторических документах. Перетряхивая без всяких оснований отдельные произведения древней церковной литературы, они ничего в сущности не дают, кроме разрозненных предположений, гипотез, лишенных всякой системы, прямых искажений. Все это стоит и, безусловно, будет стоять вне научного обихода. Обо всем этом нельзя говорить в общем научном исследовании, а разве лишь специально, даже как о своего рода научном курьезе.

Здание научной истории происхождения христианства и его древнейшей истории, скажем мы в заключение, уже построено. Спорят об отдельных камнях, звеньях его, стремятся к небольшим изменениям в расстановке его материала. Но в основном, существенном повторяем, это здание построено, а материал, из которого оно построено, тщательно изучен и проверен со стороны своей доброкачественности.