К ПРЕБЫВАНИЮ МИТРОПОЛИТА КРУТИЦКОГО НИКОЛАЯ В ПАРИЖЕ (Письмо из Парижа)

Длительно-радостное впечатление и неизгладимые светлые воспоминания оставило в Париже пребывание Наместника Святейшего Патриарха, митрополита Крутицкого Николая.

Читателям «Журнала Московской Патриархии», вероятно, известно о зарубежной церковной смуте, о том как в 1920 г. вместе с белой армией ушла в эмиграцию группа епископов, как группа эта образовала в качестве самочинного высшего церковного центра «Архиерейский собор», как этому «собору» не подчинился Митрополит Евлогий, назначенный еще Патриархом Тихоном управлять западно-европейскими русскими православными приходами и объединивший вокруг себя главную массу эмиграции, как в 1931 г. он отказался подчиниться митрополиту Сергию, опасаясь, что в случае подчинения паства уйдет от него и бросится вправо, т. е. станет на дорогу, еще более опасную, и как он решил временно перейти в юрисдикцию Вселенского Патриарха. Внутри-эмигрантский церковный раздор все усиливался, вел уже к трагическому положению, к тому, что одна Церковь не признавала таинств, совершенных другой, что священник одной Церкви считался другою «бесблагодатным». Болезненное напряжение отношений было столь сильно, что вызывало нарекания уже в среде самих верующих. Постепенно взаимопрещения были сняты, но ненормальность самого отрыва от родной Церкви чувствовалась все сильнее, а с оживлением церковной деятельности в СССР, и особенно с тех пор, как стали изредка доходить вести о плодотворной и мудрой миротворческой работе митрополита, впоследствии Патриарха Сергия, с которым возглавлявшие оба церковных течений во Франции митрополиты Евлогий и Серафим были связаны в прошлом добрыми личными отношениями, — все сильнее чувствовалась необходимость пересмотра старых церковных позиций.

С начала Отечественной войны процесс этот пошел стремительным темпом. Первые сведения об активном участии Церкви во всенародном жертвенном и героическом подвиге Родины заполнили сердца не только зарубежных священников, но и мирян гордостью и радостью. Многие священники произносили в церквах патриотические проповеди, за что и были схвачены немцами и брошены в лагери и тюрьмы, а в отдельных случаях обрели и мученическую кончину.

Вскоре же после освобождения Парижа от оккупантов митрополит Евлогий, смело и открыто став на дорогу примирения с Матерью — родной Церковью, стал изыскивать способы ликвидации своих отношений с Вселенским Патриархом и перехода в подчинение Патриархии Московской. Длительные, в силу военных обстоятельств, переговоры закончились событием необыкновенной, небывалой, исключительной для всей эмиграции важности — прибытием в центр зарубежного русского рассеяния, Париж, самого Наместника Святейшего Патриарха Московского, митрополита Крутицкого Николая. Десятидневное пребывание в Париже владыки Николая вылилось в непрерывную цепь празднеств; зенитом их было торжественное митрополичье служение в Александро-Невском храме трех иерархов Церкви, Митрополита Николая совместно с митрополитами Евлогием и Серафимом, много лет пребывавшими в раздоре, которое справедливо названо эмигрантами «новой Пасхой». В этот незабываемый день незнакомые люди целовались друг с другом, восклицали: «Христос Воскресе!» и, объятые высоким душевным порывом, жаждой и покаяния, и всепрощения, и надежд, и отрады, т. е. стыдились, не скрывали своих слез.

С изумительным тактом, с пониманием всей сложной обстановки, с отеческой волей к примирению владыка Николай выполнил свою высокую миссию и в десять дней достиг того, чего на протяжении долгих лет бесплодно добивались многие проницательные сердца.

Некоторые опасались, как бы с отъездом Митрополита Николая в эмиграции вновь не вспыхнули, хоть и в меньшей степени, чем раньше, старые раздоры. Нет, отход на прежние позиции уже органически невозможен. И в этом отношении очень знаменательно состоявшееся 16 сентября большое собрание бывших «карловацких» приходов, возглавляемых митрополитом Серафимом. На этом собрании, рассказывая

о только что состоявшемся воссоединении Церквей, митрополит Серафим ясно и резко отметил, что воссоединение было не только естественно, но и необходимо, что никакой другой дороги нет и что всякий, подлинно верующий, для кого интересы Церкви выше интересов личных, не может не принять воссоединения этого с отрадой и благодарностью. В ответ на наивный вопрос одного из прихожан: «А нельзя ли все-таки воздержаться от примирения?» митрополит Серафим указал, что выехавшие двадцать пять лет назад архиереи все же избрали высшую церковную инстанцию, — «Архиерейский собор», что другая часть духовенства ушла в юрисдикцию Вселенского Патриарха, что еще одна часть оставалась в подчинении Патриархии Московской, и что за всю многотрудную и сложную историю эмигрантской церкви никогда не было ни одного «самостоятельного» епископа, потому что самые канонические основы Православной Церкви не допускают существования безначального, неподчиненного епископа. Отчетливо владыка Серафим указал, что «всякая попытка такого безначалия была бы бесплодна, беззаконна и губительна».

Пути заграничной Православной Русской Церкви ныне определены ясно и точно. Огонь, зажженный в сердцах зарубежных русских людей митрополитом Николаем, горит ровно и ярко, и уже никаким ветрам его не угасить.

Р. ДНЕПРОВ

Париж, октябрь 1945 г.