ПРЕПОДОБНЫЙ НЕСТОР-ЛЕТОПИСЕЦ — ОТЕЦ ИСТОРИИ РУСИ
(Память 27 октября церковного стиля)
Многими сотнями томов исчисляется литература, посвященная трудам преподобного Нестора. Во многих тысячах исследований, научных сообщений, популярных статей и очерков рассказывается о бессмертных деяниях великого скромного инока Киево-Печерского монастыря. Нет и не может быть ни одного ни церковного, ни гражданского историка нашей Родины, который мог бы обойти документальное наследие, оставленное миру преподобным Нестором — гением русской христианской мысли, отцом русской исторической науки.
Современное состояние наших исторических знаний позволяет нам считать произведение Нестора «Повесть временных лет» не только летописью, то есть суммой записей о событиях, расположенных в хронологическом порядке, но и серьезным историческим исследованием о древнейшем прошлом нашей страны. И академик Б. Д. Греков справедливо оценивает труд Нестора как первую русскую историческую книгу.
В рамках журнальной статьи мы вынуждены сжать наше исследование и придать ему форму популярного исторического эскиза, рассчитанного на основную массу читателей нашего журнала.
Было время (не малое и не столь отдаленное), когда в мирской исторической и лингвистической литературе с цепкостью предрассудка держался взгляд на личность преподобного Нестора как на личность «неисторичную», «мифическую». В качестве одного из «аргументов» приводился тот факт, что произведения Нестора дошли до нас не в оригинале, а в позднейших «исправленных» дополненных и отредактированных списках. Такая «участь», впрочем, постигла не только Нестора. Так, например, совсем недавно [1] была сделана попытка представить «мифической» даже личность Киевского великого князя, святого равноапостольного Владимира.
Однако, чем тоньше становятся приемы исторического исследования, чем глубже скальпель исследователя проникает к сердцевине первоисточника, тем более величественной представляется гигантская фигура преподобного, тем быстрее отпадают клочья истлевших лохмотьев ложных домыслов и гипотез, в которые пытались рядить (с умыслом и без умысла) Нестора на протяжении последних двух столетий.
Последним словом исторической науки по вопросу о Киевской Руси является работа академика Б. Д. Грекова «Киевская Русь» (изд. 1944 г.), которая вместе с его более новым исследованием «Культура Киевской Руси» с предельной ясностью показывает во всем величии деятельность преподобного как историка Руси.
О земной жизни Нестора известно немногое. Не установлена его родословная, не уточнен и год его рождения. Мы склонны считать, что он родился в 1055 году. Далее известно, что он вступил в число монашествующей братии Киево-Печерского монастыря семнадцати лет от роду, то есть, по нашим данным, в 1072 году, за год до блаженной кончины игумена монастыря, преподобного Феодосия.
Почти несомненно, что в монастырь Нестор пришел уже вполне грамотным и даже, по уровню того времени, образованным юношей. К тому времени в Киеве было немало учителей, у одного из которых и мог учиться Нестор. Это так, ибо уже через год (в 1073 году) Нестор начинает свой первый и значительный труд — «Житие свв. Бориса и Глеба».
Значение деятельности Нестора станет понятным, если мы предварительно уясним основные стороны жизни Руси в X—XI веках.
В наше время совершенно нет оснований сомневаться в том, что свет христианской веры стал проникать в восточно-славянские земли гораздо раньше княжения Владимира. Византийские источники указывают на многочисленные факты крещения «русов» в IX веке. Общеизвестно, что в 944 году значительная часть дружинников Киевского князя Игоря были христианами, что его жена и преемница благоверная княгиня Ольга и сама была христианкой и что при ней в Киеве была церковь св. Илии. При князе Святославе Игоревиче (язычнике), по-видимому, распространение святой веры было заторможено, хотя исповедание ее и не преследовалось.
Вряд ли можно сомневаться в том, что христиане-дружинники Игоря — Ольги — Святослава и в культурном, и в моральном отношениях были наиболее передовой частью тогдашнего общества.
Но, конечно, резкий, грандиозный перелом произошел при князе Владимире. Мы стоим на точке зрения полной исторической достоверности летописного рассказа об «испытании» Владимиром разных вер, ибо не считаем мощным аргументом то, что рассказ об этом появился только в XI веке, — точнее, что рассказ об этом позже внесен в летописи.
За его достоверность говорит совокупность обстоятельств того времени; сравнительно же поздняя фиксация факта без особого труда объясняется соображениями вполне мирского характера. Язычнику Владимиру естественно намерение «испытать» веры в местах их основного распространения.
Более чем общеизвестны неисчислимые положительные последствия массового принятия христианства для государственной, социальной и культурной жизни Руси. Но и для наших дней не потерял актуального значения вопрос о степени влияния византийских греков на развитие христианской культуры древней Руси и о степени быстроты созидания собственно русской культуры на базе христианства.
Проф. Е. Е. Голубинский в своей «Истории Русской Церкви» (т. I, вторая половина, Москва, 2-е изд., 1901 г.) утверждает, что «народная масса в древней Руси еще ничего не успела усвоить в домонгольский период — ни внешности, ни внутреннего смысла, ни обряда, ни сущности христианской религии... Все это... было еще делом будущего: для достижения этой ступени понадобилось не мало времени». Этот крайне рискованный «тезис» дал повод проф. П. Н. Милюкову в его известных «Очерках по истории русской культуры» (ч. II, СПБ., 1905 г.), говоря о первом времени после принятия христианства, громогласно заявить: «Понижение уровня знаний у пастырей было, конечно, гораздо более ярким и заметным явлением, чем постепенный и медленный подъем религиозного уровня массы». Тут же рядом проф. Милюков определяет срок, в который «языческая Россия превратилась в Святую Русь», не более, не менее, как в ... шесть веков. Так порочная отправная точка развивается до нелепости в выводах.
Серьезнейшие же работы новейших исследователей приводят к совершенно иным выводам. Не «шесть столетий», а не более 70—80 лет потребовалось Церкви Христовой для того, чтобы, по выражению нашего великого летописца, «землю взорати и умягчити, рекше крещением просветив, насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, учение приемлюще книжное...».
«Книжные словесы» — это не простая техническая грамотность, как считали некоторые историки. Хотя и она сама по себе является большим достижением для того времени, но, как убедительно доказал академик Б. Д. Греков, «книжность» уже во времена Нестора означала гораздо большее. Так, например, Нестор, говоря о князе Борисе Владимировиче и о митрополите греке Иоанне-скопце, что они хорошо грамотны, тут же характеризует их как «мужей не книжных», награждая этим эпитетом только таких крупных писателей и мыслителей, как св. Иларион, Климент и др.
Однако внимательное изучение летописей показывает, что число «книжных», то есть широко образованных и талантливых людей, уже в первое столетие христианской жизни Руси исчисляется далеко не единицами. Один Киево-Печерский монастырь (главный, но не единственный рассадник культуры) насчитывал их немало.
Можно считать установленным, что грамотность была известна на Руси по крайней мере уже в середине X века. Были, конечно, учителя грамоты и в Киеве, и в Курске, и в Смоленске, и в Новгороде.
Громадные успехи христианства в деле просвещения и культуры в древней Руси, чрезвычайная быстрота распространения здесь христианства с его принесенной из Византии письменностью именно тем и объясняются, что здесь семена истины и культуры попали на вполне подготовленную и взрыхленную почву.
Благодатное удобрение этой почвы составляли черты национального облика восточного славянина — русского человека впоследствии. Его природная талантливость и восприимчивость, его общительность, скромность и истинное смирение, его созерцательные наклонности и преданность воле Божией — все эти качества, совпадающие с основными элементами христианской этики, обусловили быстрое и органическое внедрение христианства и всего того, что последнее принесло с собой из Византии.
Трудно после этого доказывать, что домонгольская Русь «ничего не усвоила» ни по внешности, ни по существу.
Русь оказалась очень восприимчивой, но не механически копирующей и подражательной: во вновь воспринятое она вкладывала элементы своего самобытного национального.
Владимир Святой, возвратившись из Корсуни (Херсонеса) христианином, привез с собой в Киев целую группу образованных греков — белого и монашествующего духовенства.
Старое сплошь и рядом сопротивляется новому. Понятно, что язычество не уступало своих позиций без боя. Тому имеется немало фактов. Но все же конец X и первая половина XI века — период триумфального шествия христианства по Русской земле вплоть до ее глубин и ладожско-ростово-суздальских дебрей. С христианством крепла и державная Русь, цементировалась русская государственность. Подъем государственно-объединительный шел в замечательной гармонии с подъемом религиозным. Второй обусловливал первый, ибо иначе и быть не могло.
Христианство дало крупнейших государственных соратников великому князю Владимиру и его преемникам.
Еще Владимир понуждает «нарочитую чадь», то есть виднейших бояр, отдавать своих детей в «учение книжное» к просвещенным грекам. Очевидно, мы имеем дело с подобием государственной высшей школы для подготовки образованных руководителей великокняжеского хозяйства, военных сил и внешних сношений.
Чисто религиозный подъем, также широко охвативший Киевскую Русь, нашел свое выражение в первую очередь в форме развития монашества, и притом в формах пустыножительства, затворничества и истязаний плоти. Русские люди делаются частыми паломниками афонских монастырей. Иные из них остаются там навсегда, другие, приняв на Святой горе иноческий постриг, возвращаются в родную страну.
На самой Руси, зародившись при Владимире в форме пустыножительства, иночество при Ярославе Мудром частично переходит на монастырское общежитие.
Пещерки отшельников скоро обрастали пещерками и кельями многочисленных ревностных последователей из лиц самого разнообразного социального происхождения, и инок-первопещерник становился основателем и первым игуменом вновь возникавшего монастыря.
Так, отец русского иночества, преподобный Антоний, стал основателем религиозного сердца древней Руси — Киево-Печерского монастыря. Вскоре воссияла слава монастыря. Он одновременно был и строго уставным монастырем, и важным очагом благотворительности, и высшей для того времени духовной и светской школой, и прибежищем для мирян, ищущих духовного наставления и утешения, и очагом лучшей иерархии для всех епископских кафедр, и духовно-государственным советом для великих князей, и хранителем традиций нашего народа. Во всем этом нет не только преувеличения, но даже и подчеркивания. Скорее — это только бледный силуэт этой общерусской святыни в многостороннем смысле слова.
Все лучшее в народе того времени, все наиболее благочестивое, талантливое, просвещенное, государственно мыслящее в той или иной степени и форме было связано происхождением, развитием и расцветом с Киево-Печерским монастырем.
Если верить некоторым «исследователям», даже из числа «благожелательно» настроенных к Церкви, то получается, что, во-первых, «привычки и пороки окружающей жизни, врываясь со всех сторон за монастырскую ограду», нередко становились в ее пределах господствующими; во-вторых, «простое соблюдение уставов представлялось высшей ступенью благочестия и подвижничества»; в-третьих, «трудно говорить хотя бы о простой начитанности в Писании печерской братии... Только один человек (св. Никита) говорит по-еврейски, по-латыни и по-гречески, то есть на языках, необходимых для сколько-нибудь серьезных занятий богословием. Но и этот человек... теряет свои знания языков вместе с изгнанием из него беса» [2].
Если верить... Но верить им нельзя. Можно только удивляться громогласному изложению ошибочных до нелепости положений.
«Соблазны и пороки», конечно, «проникали за ограду», но подвижники монастыря малейшее отступление нравственного характера подвергали обличению, поднимая его на принципиальную высоту, и всякий факт не только не замалчивали, а делали предметом, материалом для посланий и проповедей, предназначенных для широкой внемонастырской аудитории. Именно подчеркнутое, заостренное, широкое публичное обличение пороков и соблазнов особенно характерно для монастырей XI—XII веков, в первую очередь для Киево-Печерского. Возведение же в «ступень подвижничества» простого выполнения монастырского устава (кстати сказать, очень строгого) — чистейший домысел, допущенный одними и перепетый другими.
И в Печерском монастыре, и за его пределами мы видим ряд делателей нивы Христовой, не только «говорящих» по-еврейски, по-латыни и, в особенности, по-гречески, но и глубоко овладевших основными духовными и светскими произведениями на этих языках, и не только овладевших, но и движущих вперед достижения христианской культуры и философии Запада и Востока.
Русские явились способнейшими учениками византийцев в отношении формы литературных произведений и продолжателями, превзошедшими своих учителей, — по содержанию.
Уже в 30-х годах XI века появляются поучения Луки Жидяты, первого архипастыря (Новгородского) из русских; при всей своей внешней безыскусственности они показывают высокую богословскую культуру святителя. Лука адресует свои поучения к людям, только что приобщившимся к христианству [3], — отсюда их внешняя простота.
Митрополит Макарий справедливо считает произведения Илариона «перлом всей нашей литературы первого периода». «Слова» нашего гениального проповедника относятся к середине XI века. Проверка временем — лучшая проверка качества, и Иларион пронес через века неувядаемую прелесть своих произведений. Иларионово «Слово о законе и благодати» хоть сегодня перепечатывай в «Журнале Московской Патриархии», и оно будет звучать свежо как ценнейший материал для современной церковной проповеди.
Поучения и «Слова» Феодосия Печерского, Кирилла Туровского, Серапиона Владимирского и других даже по формально-стилистическим данным стояли не ниже, а выше лучших западных и восточных произведений. Так, известный дореволюционный литературовед Сухомлинов доказал, что во многих отношениях «определить направление Кирилла Туровского — значит определить направление, господствовавшее в нашей литературе в продолжение столетий».
Народ начинает создавать свою историю, когда он осознает себя как народ, когда он хочет осмыслить свое прошлое. Такое желание может появиться только на известном уровне культуры народа.
Мы имеем основание считать, что уже со второй половины IX века при княжеских дворах, очевидно в практических целях, велись отрывочные записи главнейших политических событий. Записи были датированы годами и были очень краткими. Событие только называлось, но в подробностях не описывалось, точно так же как и в западно-европейских монастырских хрониках того времени. С течением времени разрозненные записи сводились в календарные таблицы. Историки Киевской Руси установили, что каждый новый киевский князь, начиная со св. Владимира, заводил собственные записи.
Вели такого рода записи и монастыри. Но Киево-Печерский монастырь был и начинателем новой литературы — «Житий святых». «Жития» первых канонизованных русских святых были сведены в «Печерский Патерик». Так характеризуется период, предшествующий деятельности преп. Нестора.
Участие в «Патерике» составлением житий свв. Бориса и Глеба было, вероятно, первым литературным трудом Нестора. В.скоре Нестору, «крупнейшему из литературных талантов, какими только располагал монастырь» (Б. Д. Греков, цит. соч., стр. 341), было поручено составление ответственного и сложнейшего труда — истории родной земли. В результате мир получил незабвенную «Повесть временных лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Русская земля стала есть».
Более столетия тому назад русский историк, немец Шлецер, изучая «Повесть», недоумевал: «Как пришло Нестору на мысль написать временник свой земли и на своем языке? Каким образом этот рус вздумал быть историком своего народа?». Крупнейший представитель исторической науки Б. Д. Греков отвечает на этот вопрос так: «Нестор не только вздумал стать историком своего народа, но и стал им, потому что был к этому подготовлен своим образованием, а труд его был облегчен специальной работой его предшественников... Есть имена, успевшие стать символами. Таково и имя Нестора. Даже те, кто сомневается в наличии конкретного Нестора-летописца, должны признать, что тень великого старца не только жила и живет, но и популярна, как имя Гомера» (Б. Д. Греков, цит. соч., стр. 342).
На такой труд ко времени Нестора уже определился жгучий запрос современного ему общества. Актуальность такого труда мотивировалась гораздо более вескими потребностями, чем интерес к историческому чтению.
И великий старец выполнил свой великий труд как дело Божие. Он был пламенным христианином и иноком и стремился к небесному отечеству. И это сочеталось в нем с истинной любовью к своему отечеству земному, богоспасаемому, Богом возвеличенному. Весь Нестор раскрывается в словах «Повести»: «Кого бо тако Бог любит, якоже ны полюбил есть? Кого тако почел есть, якоже ны прославил есть и вознесе? Никого же. Русская земля паче всех почтена и паче всех просвещена была».
Раскрыть в нашей статье богатейшее содержание «Повести» нет возможности. Пожелаем, чтобы оно было глубоко изучено и нашими просвещенными архипастырями и пастырями и особенно молодой порослью будущих ратоборцев армии Христовой — студенчеством нашего института. Отметим основное, обобщающее.
Будучи прекрасно знаком и с греческими хронографами и с западноевропейскими источниками (не говоря уже об исчерпывающем знании Св. Писания), Нестор, широко и талантливо используя и их и указания библейских книг, дает во вступительной части «Повести» общую картину древнего мира. После широкого всемирно-исторического наброска он устанавливает место славянства в мировой семье народов. Он хорошо выразил идею и значение всеславянского единства, рассказал о наших братиях по крови, языку и культуре — моравах, чехах, сербах, поляках, славянах и др., после чего переходит к выяснению истории восточных славян.
Бросив беглый взгляд на древнейшее прошлое восточного славянства, он переходит к подробному изложению исторических фактов, начиная со второй половины IX века, причем описание становится тем более детализированным, чем более приближается оно к годам жизни самого Нестора. Летопись доводится до 1110 года (годом кончины преподобного принято считать 1114 г.).
Истинно христианский взгляд и глубоко религиозное чувство нисколько не мешают Нестору отмечать положительное в истории и в быту неправославных и даже нехристиан, как равно и в дохристианском периоде восточно-славянских племен. В изложенных им поэтических преданиях — об Аскольде и Дире, о византийском походе Олега, о его кончине, предсказанной кудесником, о смерти Игоря и мщении за него княгини Ольги, о великих ратных подвигах Святослава — древний период нашей истории представлен Нестором как героическая эпоха. С большой впечатляющей силой дана подробная характеристика личности и деятельности Святослава.
Но, несомненно, лучшие страницы «Повести» составляют описания христианского периода Руси. С глубоким христианским одушевлением он рассказывает о путешествии Ольги в Константинополь и о ее святом крещении. Он характеризует ее как предтечу в христианской земле, как зарю перед светом, как вошедшую первой в Царство Небесное от Руси. Трудно передать своими словами его рассказы о крещении Руси при Владимире; тут что ни слово, то перл.
Образно и исторически точно он описывает основание Киево-Печерского монастыря, подвиги преп. Антония и Феодосия и их соратников, жизнь и мученическую кончину свв. Бориса и Глеба, разностороннюю деятельность князя Ярослава Мудрого и т. п. Особенно высоко оценивает Нестор просветительную деятельность Ярослава, его любовь к «словесы книжные — се бо суть реки, напояющие вселенную», его труды по насаждению монастырей и школ, его административные и законодательные труды, его неукротимое градостроительство.
Истинный христианский патриотизм никогда не склонен затушевывать слабых сторон в жизни Родины. И великий патриот Нестор откровенно говорит и о личной жизни Владимира до принятия им святого крещения, и о коварстве Ольги в языческий период ее жизни и, устами князя Владимира, о природном русском недостатке — пьянстве («Руси есть веселие пити, не может без того быти») и т. д.
Летопись Нестора обильно иллюстрирована крупнейшими официальными документами: например, под 907 г. — договор Ольги с византийскими царями Львом и Александром; под 945 г. — договор Игоря с царем Романом и его сыновьями Константином и Стефаном; под 971 г. — договор Святослава с Иоанном Цимисхием.
Большое внимание уделяет Нестор описанию княжеской междоусобицы и их борьбе с агрессивными чужеземцами. Исследователь Срезневский правильно устанавливает, что, «по убеждению летописца, события совершаются по Божию строю и милости и по пронырству диавола. По Божию строю возвеличилась Русь, как было предсказано Андреем Первозванным». На нравственные обязанности человека Нестор смотрел и со стороны его личной духовной пользы и со стороны беззаветной любви к отечеству.
Нестор виден из цитаты: «Молимся, княже, тебе и братама твоима, не мозете погубити Русские земли. Аще бо возмете рать между собою, погании имуть радования и возмуть землю нашу юже беша стяжали отцы наши и деди наши трудом великим и храборством, поборающе по Русской земли, ины земли приискиваху, а вы хощете погубити землю Русскую». Всей силой своего таланта Нестор обрушивается на княжеские междоусобицы, правильно отмечая, что после смерти Ярослава Мудрого «наша земля оскудела есть от рати и от продаж». В то же время он, устами Владимира Мономаха, предостерегает князей от безжалостного отношения к крестьянам (смердам).
Великий летописец делает те или иные заключения на базе громадного фактического материала. Нестор не увлекается ни слепой любовью, ни беспощадной ненавистью, о ком или о чем бы он ни писал. «Чувства его не безотчетны, — замечает один из литературоведов, историков прошлого столетия, — похвалы и порицания находят подтверждение в самом повествовании. Беспристрастие и преобладание мысли, сдерживающей увлечение чувства,... выразились всюду, где может быть наблюдена личность летописца: в его отзывах об исторических лицах, в описании событий, в его рассказе вообще».
Стиль летописи — эпический, ему чужды витиеватые обороты речи и вычурная лексическая эквилибристика (чем, кстати сказать, грешны многие образованные современники Нестора). Слова совершенно точно и ясно передают мысль, и их сказано не более и не менее, сколько именно нужно для ясности и прочности мысли.
Однако эпическое спокойствие летописца не означает его бесстрастия и безразличия. В спокойной речи таится огромной силы испепеляющий огонь любви к родине и вере и ненависти к врагам, который воздействует сильнее, чем внешне самое темпераментное, вычурное описание.
Огромный, тернистый, сложный и извилистый путь прошла русская историческая наука. Исследователями различных направлений было построено (с большей или меньшей убедительностью) несколько десятков схем истории нашей страны. Было немало формально-логичных попыток построить историю нашей страны до XI века противоположно схеме Нестора.
К каким же результатам приходит историческая наука во всеоружии археологических, этнографических, архивных и методологических данных? Оказалось, что схема Нестора ничуть не поколеблена. Наоборот, одни за дпугими рушились, как карточные домики, все искусственные построения и внешне убедительно аргументированные схемы, а труд Нестора стоит утесом безупречно правильного памятника истории нашего народа.
Нестор — истинный христианин, и потому его пламенный патриотизм не только совершенно чужд шовинизму, но нигде не переходит и в узкий национализм.
Наоборот, его слова: «Милуй не токмо своя веры, но чюжии: аще видишь нага или голодна, или зимою или бедою одержання, аще то буди жидовин, или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех поганых — всякого помилуй и от беды избави я, яже можеши». Это — кредо истинного православия, это стержневая линия Русской Православной Церкви на протяжении ее почти тысячелетней деятельности.
«Повесть» преподобного Нестора была любимым чтением русского человека XI—XII веков; выдержав испытание временем, она свежо звучит и через 900 лет. Разновременно она была переведена почти на все европейские языки. И не ради любопытства, а даже не ради интереса европейцев к древнему периоду истории Руси: Нестор, величайший ученый своего времени, крупнейший историк своего времени, не только умел подниматься до сознания связи мировых явлений, но и сумел прекрасно подчеркнуть и выяснить роль Руси в мировой системе описываемого им времени.
Да и удельный вес Руси IX—XI веков в Европе был настолько значителен, что основные внутрирусские события представляют широкий международный интерес. Отсюда понятно внимание европейцев к такому первоклассному источнику, как «Повесть временных лет».
Преподобный Нестор был очень осведомленным историком. Анализ текста «Повести» позволяет нам установить большой перечень использованных им иностранных, в первую очередь византийских, источников. Во-вторых, он, несомненно, являлся знатоком народного устного творчеству. В-третьих, ему открыт был доступ к великокняжеским архивам. И, наконец, он имел непосредственное общение с современными ему великими князьями и их ближайшими сотрудниками. При этом Нестор мог критически относиться к фактам, производить их отбор, комбинирование и устанавливать между ними хронологические и причинные связи.
Летописи вскоре внедряются в обиход культурной Руси. Ведут их многие монастыри, княжеские дворы; дошло до нас изрядное количество частных летописей.
Есть несколько летописных сводов. И почти все они берут за основу, как безусловный авторитет, труд Нестора.
Читатель не посетует за воспроизведение большой цитаты академика Б. Д. Грекова, которой он заканчивает свою книгу «Киевская Русь». Мы хотели бы, чтобы в день памяти преподобного Нестора слова эти с амвона дошли до сердца каждого православного христианина и патриота.
«Всякий образованный русский человек XI—XII веков должен был... не только разбираться в догмате своей христианской веры,... но прежде всего хорошо знать историю своей страны... Высшее духовенство, князья, боярство... писатели и поэты знают историю Руси. А автор «Слова о полку Игореве» нас просто удивляет не только широтой своих исторических познаний, но и глубиной понимания исторических событий.
У кого же они учились? Откуда эта осведомленность? Ответить на вопрос не трудно: источник их знаний — «Повесть временных лет, откуда есть пошЛа Русская земля».
В Галиче ли Прикарпатском, или в Великом Новгороде, во Владимире Волынском или Клязьменском, в далекой ли Тмутаракани — одним словом, везде, где только жили русские люди, они по этой книге учились познавать свое национальное и культурное единство, уважать и любить свое прошлое, гордиться общими предками, своей кровью сумевшими отстоять независимость Родины.
Светильник, зажженный в XI веке в честь Русской земли, освещал ее дальнейший путь. Не угас он и сейчас.
Великорусс, украинец, белорусс, обращаясь к своему прошлому, непременно кладет перед собой «Повесть временных лет» и находит там самого себя. В докиевском и в Киевском государстве он ясно видит корни, откуда пошел его народ с присущими всем трем ветвям Руси благородными свойствами: умом, самоотверженностью, широким размахом натуры. Только такой народ мог освоить неизмеримые пространства на двух материках и в постоянных встречах с народами нерусскими находить общий дружественный язык».
Преподобный Нестор похоронен в Киевских Ближних пещерах, где почиет и теперь. В начале нашего века «Общество любителей истории при Киевском университете» (в пореволюционные: «Историческое общество имени Нестора-летописца при Украинской Академии наук») оковало серебром раку преподобного.
НИКИТА ВОЛНЯНСКИЙ
[1] В. А. Пархоменко. Характер и значение эпохи Владимира («Ученые записки ЛГУ», 1941).
[2] П. Милюков, Очерки по истории русской культуры, ч. 2, стр. 14. Цитируемый автор более «рельефно» выразил точку зрения ряда других своих единомышленников.
[3] О. Миллер, Значение «Слов» Илариона и Луки Жидяты, изд. 1896 г.
