ЕПИСКОП-ПОДВИЖНИК

(К 135-летней годовщине со дня блаженной кончины Иннокентия, епископа Пензенского и Саратовского)

Иннокентий, епископ Пензенский и Саратовский, принадлежит к сонму славных иерархов Русской Православной Церкви. Свое церковное служение он запечатлел многими скорбями и страданиями, хотя его служение было весьма кратковременно: всего четырнадцать лет, из них архиерейства только семь месяцев, а фактического окормления паствы только три месяца, если считать со дня прибытия его в епархию. Но и это кратковременное служение было, в подлинном значении этого слова, тернистым крестным путем.

Епископ Иннокентий (в миру Иларион Димитриевич Егоров-Смирнов) родился 30 мая 1784 года в селе Павлове (ныне Павловский посад) Московской губернии, Богородского уезда в семье дьячка Воскресенской церкви. Первоначальное образование он получил в Перервинской духовной семинарии и продолжил его в знаменитой в то время Троицкой лаврской семинарии, по окончании которой был оставлен при ней профессором. В 1809 году его назначили префектом (инспектором) семинарии. Отличаясь аскетическо-созерцательным настроением и высоким благочестием, Иларион Смирнов в 25-летнем возрасте принял монашеское пострижение, и вскоре на него возложили игуменство сначала в Угрешском Никольском монастыре, а затем в Знаменском московском.

В 1812 году Иннокентия вызвали в Петербург. Можно предполагать, что этому вызову содействовал ректор Петербургской духовной академии архимандрит Филарет (Дроздов), который, зная Иннокентия по семинарии, не мог не заметить незаурядных способностей своего друга, соединенных с большим благочестием, и счел необходимым вызвать его в столицу, которая в то время нуждалась в просвещенных и талантливых деятелях на ниве церковной.

В столице Иннокентию было предоставлено инспекторство в академии и профессорская кафедра церковной истории. Произнесенная им в августе 1812 года патриотическая проповедь произвела на всех огромное впечатление. Искренность, убежденность, пламенность Иннокентия сразу же завоевали ему славу знаменитого проповедника. «Проповедь Иннокентия была исполнена самого евангельского духа, — как говорит автор его жития.— Слово его было со властию; глас слова его был остр, жив и действенен; сила некая крепкая и пламенная излетала из уст сего учителя на церковной кафедре и проницала внутрь изгибов сердечных и доходила до глубины души же и духа».

В этом же году Иннокентий возводится в сан архимандрита и в сентябре 1813 года назначается ректором Петербургской духовной семинарии, с оставлением ему профессорской кафедры в академии, и членом Духовного цензурного комитета. Около того же времени ему было вверено настоятельствование в Сергиевой пустыни.

Многосторонняя деятельность захватила Иннокентия, но непосильные труды подорвали его и без того слабое здоровье. Однажды ночью он готовился к лекциям и обессиленный заснул на каменном полу около аналоя, на котором писал свои конспекты. Пол был холодный, Иннокентий простудился и после уже не мог восстановить своего здоровья.

Плодом его научных занятий было «Начертание церковной истории от библейских времен до XVIII века» (1-е издание, СПБ, 1817). Это был серьезный труд по церковной истории, выдержавший до десяти изданий и полвека служивший учебным руководством в нашей духовной школе. Помимо «Начертания», им написано «Деятельное богословие», «Изъяснение Символа веры» и много проповедей, часть которых опубликована в «Страннике» (1862—1872). За свои ученые труды, или, как значилось в постановлении Совета академии, «во уважение его ученых трудов и заслуг», он был возведен в степень доктора богословия.

Свободное от общественно-служебной деятельности время Иннокентий всецело отдавал молитвенным и аскетическим подвигам. В своей молельной, где неугасимо теплилась лампада, он часами простаивал на молитве. Строго соблюдались им продолжительные посты, и власяница утруждала его тело. Характеризуя подвижничество Иннокентия, автор его биографии замечает: «День и нощь поучался в законе Господнем, в чтении Священного Писания, житий святых, подражал им словом и житием». Постоянное сокрушение о своем недостоинстве, о своих грехах было основной чертой жизни Иннокентия. На его устах всегда была краткая молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!». «Имя Иисуса Христа так с умом его было неразлучно, с сердцем соединено, что именем Иисуса Христа он как бы дышал. И других наставлял делать то же самое».

Будучи сам великим постником, Иннокентий, однако, не одобрял безмерного поста, когда люди не едят и не пьют по нескольку дней подряд, доводя себя до болезненного изнурения. К одному из таких постников Иннокентий писал: «Излишнее ослабление тела неестественно. Господь души нашей есть Господь и тела... Мы можем только ограничивать и обуздывать свое тело, а не насиловать; последнее не благословляется».

Большим грехом Иннокентий считал пьянство. «Водка и вино, — говорит он, — враги нашего спасения. Пьяницы Царствия Божия не наследуют». Все, и особенно юноши, должны избегать вина. «Отрокам грешно позволять и мало пить вина». Пьющих он вразумляет, напоминая слова Апостола: «Не упивайтесь вином, в немже есть блуд», и гневно обличает.

Таков облик Иннокентия, как монаха, аскета, подвижника. Легко заметить, что его мировоззрение и подвижническая жизнь имели мистическую окраску. Но этот мистицизм не имел ничего общего с тем мистицизмом, который в конце XVIII и в начале XIX века захватил Западную Европу, как реакция на потрясения, вызванные французской революцией и наполеоновскими войнами. Это движение проникло и к нам, получив особенное развитие в высших слоях правящего класса, не привыкшего к церковному руководству. В мистицизме была опасная тенденция — устранить разум от участия в делах веры, откуда проистекало отрицание всего определенно обязательного содержания христианства вместе с церковным авторитетом, догматами и обрядами.

Неудивительно, что в своих крайних проявлениях этот мистицизм принял у нас формы религиозного сектантства, и представители Церкви повели с ним борьбу, противопоставляя ему нравственное святоотеческое учение о духовной жизни христианина. Эта борьба коснулась и «Российского Библейского общества», в которое входили не только представители Церкви, но и светские лица, бывшие рьяными пропагандистами западного мистицизма и распространителями мистической литературы.

Самое «Библейское общество», имевшее благую цель распространения Священного Писания на русском языке, не могло вызывать протестов против себя, и архимандрит Иннокентий не только положительно относился к нему, но и принимал в нем деятельное участие в качестве одного из директоров вместе с ректором академии архимандритом Филаретом. Он был также членом Комитета по рассмотрению переводов Священного Писания на русский язык и вместе с архимандритом Филаретом наблюдал за печатанием переведенных книг. Он же подал мысль о переводе Священного Писания на мордовский язык, предполагая поручить этот перевод пензенским священникам, хорошо владевшим мордовским языком.

Но работая в «Библейском обществе», архимандрит Иннокентий совершенно отрицательно относился к западному мистицизму, который называл пагубным для православных людей. «Что всего суетнее, горше и пагубнее во дни сии деется еще? — пишет он. — Некоторые из верных сынов царствия почивают на западных и новейших словесниках и витиях, а лучше сказать суемудрых, покушаясь научаться суетному лепетанию слова и учения в церкви, а не живых вод источника Израилева, — воды благодатного учения в св. Иоанне Златоусте, Василии Великом, Григории Богослове и прочих святых отцах и учителях Церкви не хотят и видеть, аки бы не нужное для настоящего рода людей».

По должности цензора Иннокентию приходилось подробно знакомиться почти со всею литературою, проходившей через цензурный комитет, так как другие члены комитета мало занимались делами, и вся тяжесть работы падала на него. Поэтому много волнений и скорби вызывала в нем каждая новая мистическая книга, вышедшая в свет. Особенно волновал Иннокентия «Сионский Вестник», издававшийся А. Ф. Лабзиным. Иннокентий пытался воздействовать на него мерами нравственного характера, но Лабзин был глух к его увещаниям, а раз дерзко и высокомерно заявил: «Кто есть Иннокентий и все с ним? Они и в ученики мне не годятся».

Для Церкви создалось тяжелое положение. Мистики, покровительствуемые властью, свободно издавали свою литературу, а по отношению к представителям православного учения они действовали как ожесточенные фанатики, не допуская печатания их произведений и не останавливаясь даже пред репрессивными мерами. Особенно усердствовал в этом отношении министр духовных дел и президент «Библейского общества» кн. Голицын, отличавшийся крайним деспотизмом. Им, по утверждению Фотия, «без всякого суда синодального или были низведены во гроб, или изгнаны со своих мест до двенадцати человек высшего духовенства».

Репрессии против защитников Православия вызвали в православной среде недовольство. Но преследования тех, кто открыто выступал против кн. Голицына и его сподвижников, не прекращались. Тогда архимандрит Иннокентий решил действовать смелее и написал кн. Голицыну письмо, в котором между прочим были такие слова: «Вы нанесли раны Церкви,. Вы и уврачуйте ее». Это письмо привело Голицына в ярость, и отношения архимандрита Иннокентия с ним расстроились настолько, что рано или поздно должны были вылиться в открытое столкновение.

Случилось так, что Иннокентий разрешил к выпуску в свет книгу одного чиновника Станевича, в которой были допущены резкие высказывания против модного в то время мистицизма. Кн. Голицын, конечно, воспользовался этим случаем, чтобы свести с Иннокентием счеты. В результате Иннокентий получил строжайший выговор «за неосмотрительность по пропуску сочинения, стремящегося истребить дух внутреннего учения христианского», а самая книга, напечатанная в количестве 605 экземпляров, была запрещена.

Но выговором дело не ограничилось: архимандрита Иннокентия решили удалить из столицы, назначив его царским указом от 6 января: 1819 года, минуя Синод, епископом Оренбургским. Хиротония нового епископа была совершена 2 марта в Казанском соборе, и Преосвященному Иннокентию предстояло служение в отдаленной епархии с суровым для его слабого здоровья климатом. Но друзья Иннокентия сумели изменить это назначение, и он, вместо Оренбурга, должен был направиться в Пензу. По дороге он заезжал в свой родной город, чтобы повидаться с матерью. По пути следования духовенство всюду устраивало ему торжественные встречи с колокольным звоном, при многочисленном стечении народа.

По прибытии в Пензу Преосвященный Иннокентий нашел свою епархию в самом плачевном состоянии. Начиная от архиерейского дома, в ней все было запущено. Печать бедности лежала и на соборе, и на других храмах. Соборная ризница была крайне бедна. Далеко не все храмы епархии имели полный круг богослужебных книг. Во многих храмах не было Библии, и об этом духовенство даже не скорбело, так как, по его мнению, это «такая книга, без которой можно обойтись». Большие непорядки оказались и в епархиальном управлении. Со ставленников взималась плата, которая шла на содержание певчих и соборного духовенства. Преосвященный Иннокентий отменил этот сбор, решив распустить часть певчих и служащих, ибо, по его мнению, «лучше есть хлеб с водой, чем держаться такого побора». Необычайно низким оказался уровень образования духовенства в епархии, поэтому неподготовленных просителей священства и диаконства он не посвящал, а отсылал учиться, и ввел экзамены для лиц, искавших посвящения.

Несмотря на свою болезнь, Преосвященный Иннокентий в первых числах августа совершил по епархии поездку, которая произвела на него благоприятное впечатление. Всюду его радовало общение с верующим народом. «После петербургского богатства и московской пышности, — писал он об этой поездке, — глаз успокаивается и не развлекается губернскою простотою и уездною бедностью».

В Саратове Преосвященный Иннокентий заболел и был вынужден прекратить свое путешествие, но и в состоянии болезни продолжал заниматься делами. Получив известие о намерении Комиссии духовных училищ приступить к новому изданию его церковной истории, он принялся за исправление книги. На чье-то замечание отдохнуть от трудов он ответил: «Что Богу угодно, то и будет! Да будет воля Его!».

Мысль о своем недостоинстве и об очищении от грехов ни на минуту не покидала Иннокентия. Незадолго до смерти, 29 сентября, он писал: «Мне нужно очищение, коего достигнуть ничем неможно, как болезнию. Гордость сердца моего, сомнение, неверие, как тяжкие оковы, связывая дух, держат тело в болезни. Господи! Не могу и преклонить чувств к противной стороне от немощи телесной, или от закоснелости греховной... Тяжесть греховная, закрывая свет истинный, держит меня во тьме и смертной сени. Не видят моей гнусности другие, а мне она ощутительна».

Перед смертью Преосвященный Иннокентий завещал оставшуюся у него небольшую сумму денег в пользу бедных учеников пензенских училищ. «Кого же благодарить за это?» — спросили у него. «Иисуса Христа», — ответил епископ.

В день своего отшествия из этого мира, именно 10 октября 1819 года, страдалец пожелал собороваться и во время елеосвящения тихо скончался.

Так преждевременно, на 36 году жизни, угас светильник Русской Православной Церкви, подвижник благочестия и мученик в борьбе за чистоту и неповрежденность Православия.

Блаженная кончина епископа-подвижника вызвала всеобщую скорбь и сожаление. «Жаль молодого Пензенского Владыку, — писал митрополит Евгений (Болховитинов). Не поберегли этого доброго человека». Даже его противник А. Ф. Лабзин писал: «Иннокентий не перенес своего креста и умер».

Имя Преосвященного Иннокентия не забылось пензенскою паствою. В 1884 году с большой торжественностью был отмечен столетний юбилей со дня его рождения. Непрерывно в течение нескольких дней служились панихиды у гробницы почившего святителя. В эти дни печать отмечала «благоговейное уважение, каким доселе пользуется почивший от людей всех званий и состояний и даже от лиц других христианских исповеданий. Весь преданный Богу, преисполненный любви к Нему и ближнему, проникнутый исполнением христианских обязанностей до самозабвения, Иннокентий олицетворял собою идеал совершенства... Он сделался предметом народного поклонения. Массы людей молятся над его могилою, испрашивая предстательства почившего святителя пред Богом, и Бог внемлет общим молитвам».

Память о Преосвященном Иннокентии жива до наших дней, и его имя вошло в число подвижников благочестия прошлого века. «Он бе светильник горя и светя» (Иоан. 5, 35), как было написано на его надгробном памятнике.

В. Талин,

Кандидат богословия