МЕЖДУ СТРАХОМ И НАДЕЖДОЙ

I

Эта статья начата незадолго до Эванстонской Ассамблеи Всемирного Совета Церквей с намерением высказать православный взгляд на путь, пройденный экуменическим движением со времени Амстердамской Ассамблеи, и сделать некоторые выводы относительно его сущности и дальнейшей судьбы. В более точном смысле задача этой статьи должна определиться обзором высказываний виднейших деятелей экуменического движения на многочисленных конференциях, которые предшествовали Ассамблее в Эванстоне.

Приступая к этому обзору, необходимо отметить, что с организацией Всемирного Совета Церквей оно значительно отклонилось от цели, вызывавшей к нему сочувствие православного мира. Новое направление началось с ослабления усилий, составлявших душу экуменической организации «Вера и Порядок», которая была слита с организацией практического христианства «Жизнь и Деятельность». С этого момента заботы о единстве веры оказались отодвинутыми на задний план, и все внимание было сосредоточено на социально-экономических и политических проблемах современности.

Преодоление догматических различий с помощью богословских дискуссий и конференций оказалось слишком трудным и длительным делом, чтобы его можно было признать пригодным для быстрого объединения христианского мира. И тогда самое объединение стали мыслить уже не в вере и церковном устройстве, а в противостоянии силам надвигающейся революции. В основу христианского единения было положено только исповедание Иисуса Христа Богом и Спасителем, а самое объединение задумано, как союз христианских церквей для борьбы против врагов христианства.

Неопределенность догматического базиса позволяла соединять с именем Христа самые различные и несовместимые представления, а ясность практического задания делала излишними заботы о единстве веры, но зато требовала согласованных действий всех христианских церквей. Поэтому центр тяжести Амстердамской Ассамблеи лежал в организации координирующего эти действия органа, которым и явился Всемирный Совет Церквей.

При наличии такого замысла, конечно, не могла найти поддержки Ассамблеи ни вера во Святую Троицу из-за неверия унитаристов, ни вера в Воскресение Христово, которого не признают модернисты. Не могло там иметь успеха указание на силу и значение таинств, не признаваемых салютистами, ни защита церковных установлений, чуждых квакерам. В таких условиях православные участники экуменического движения, которых было меньшинство, должны были бы покинуть Амстердамскую Ассамблею, во всяком случае не присоединяться к ее решениям, но они не сделали ни того, ни другого.

Таким образом, это странное собрание составилось из христиан, имеющих самые различные и притом несовместимые понятия о Христе, и хотя оно объединило, как утверждают официальные источники, до двух третей всех христианских обществ, но решить вопроса о существенном единстве христиан, разумеется, не могло, потому что среди собравшихся в Амстердаме не было и не могло быть Христа.

Но все же их нечто объединило, и это нечто был страх перед грозными явлениями общественной и международной жизни, страх перед грядущим крушением ее привычного порядка. Можно сказать, что этот страх, облеченный в идею спасения христианской цивилизации, и заставил участников Амстердамской Ассамблеи санкционировать Устав Всемирного Совета Церквей, который был воспринят большинством как основа единого христианского фронта и общей программы действий против антихристианских сил. Иначе говоря, в организации Всемирного Совета Церквей совершилась подмена идеи церковного воссоединения христиан тактикой и стратегией социально-христианского противодействия коммунизму.

Даже православные участники Амстердамской Ассамблеи соблазнились возникшим союзом христианских церквей и не смогли противопоставить ему Единство и Святость Православной Кафолической Церкви. Сознавая ложность своей позиции, они утешали себя только тем, что вступили с инославием не в канонический, а в мирской союз и вступили для блага человечества.

Таковы главные мотивы и настроения, сопровождавшие возникновение Всемирного Совета Церквей.

II

Направление, которое приняла деятельность Всемирного Совета Церквей после Амстердамской Ассамблеи, определялось, главным образом, международными событиями и национально-освободительными движениями в колониальных странах. Большое место в программе экуменической деятельности занимала задача сближения с христианскими церквами, находящимися за «железным занавесом», которым в то время Запад определял свою отчужденность от Востока. Их положение нередко являлось предметом суждений различных экуменических конференций. Так, на сессии Центрального комитета Всемирного Совета Церквей, состоявшейся в Чичестере (Англия) в июле 1949 года, генеральный секретарь Совета д-р Виссерт Хуфт высказался по поводу политического ограничения христианских церквей в восточных странах в том смысле, что это ограничение более опасно для целостности и свободы церкви, чем какое-либо преследование. Тем самым он осудил самый принцип отделения церкви от государства и истолковал церковную свободу как свободу политической деятельности, для церкви совершенно не свойственной.

На той же сессии в Чичестере Президент Центрального Комитета Всемирного Совета Церквей епископ Белл говорил об усилении сверхнационального единства христиан, о противопоставлении его всякому другому единству, основанному на расовых и классовых различиях, и о директивах, определяющих отношение христиан к коммунизму. И эти директивы были широко преподаны молодым христианским церквам Восточной Азии, где развертывалось национально-освободительное движение. При этом социальная и политическая неустойчивость момента была учтена, как благоприятное условие для экуменической работы, которая стала проводиться в широких масштабах и более в духе политической кампании, чем апостольской миссии.

В начале ноября 1949 года генеральный секретарь д-р Виссерт Хуфт отправляется в Бангкок, чтобы провести там экуменическую конференцию. По пути он посещает церкви Ближнего и Среднего Востока, беседует с главами церквей на островах Ява, Целебес, Абои, Суматра, а также в Индонезии, и проводит там подготовительные конференции, а в Бангкоке — главную конференцию, на которую собираются делегаты христианских церквей Бирмы, Цейлона, Индонезии, Японии, Малайи, Кореи, Индии, Индо-Китая, Окинава, Пакистана, Филиппин и Таити.

Масштабы этой конференции оказались соответствующими ее задачам: на конференции шла речь о привлечении христианских церквей Восточной Азии к христианскому всемирному обществу, об изучении проблем христианской деятельности в этой части света и о сотрудничестве азиатских церквей с Экуменическим Советом «в пользу мира и порядка в мире». Практический смысл экуменической программы направлялся против «ужасного потока гигантской революции», как назвал национально-освободительное движение народов Восточной Азии Раджа Маникан в речи при открытии конференции. Задачу христианских церквей еще точнее выразил технический секретарь конференции д-р С. К. Леунг, который, противопоставляя христианскую деятельность коммунистическому влиянию в Азии, сказал: «Дело заключается в том, чтобы преодолеть коммунизм нашей жизнью, нашей мыслью и, если нужно, нашей смертью».

Если сопоставить эти слова с духом апостольской проповеди, то их пафос окажется далеко не христианским. В них чувствуется скорее политическая нетерпимость, чем стремление возвещать пародам Азии Евангелие. А евангельская истина должна подтверждаться христианской жизнью, исключающей какой бы то ни было союз с политикой колониального угнетения народов, обращаемых в христианство. Однако, — не этот ли союз приводит теперь к постепенному ограничению христианской миссии среди народов Азии?

Как бы то ни было, но решения экуменической конференции в Бангкоке о евангелизации народов Азии давали повод воспринимать их, как мобилизацию реакционных сил для борьбы с национально-освободительным движением азиатских народов. И такой взгляд, несмотря на свою тенденциозность, приобретал тем больший вес, чем очевиднее становилась тенденция Всемирного Совета Церквей влиять на социальную и политическую жизнь всего мира. Умаляя религиозную природу христианства, эта тенденция заставляла видеть в экуменическом движении попытку организовать христианские церкви для борьбы против коммунизма и народной демократии.

В действительности экуменическое движение, конечно, гораздо сложнее, чем можно думать о нем на основании освещаемых здесь фактов. Но эти факты оказываются весьма показательными для его духовной действительности, которая, с организацией Всемирного Совета Церквей, стала определяться более социально-политическими задачами, чем религиозными.

В этом смысле можно многое извлечь из содержания целого ряда экуменических встреч и конференций, организованных Всемирным Советом Церквей после конференции в Бангкоке. В это время заметно усиливается работа по расширению экуменических связей между церквами различных стран и континентов. Совершаются поездки руководящих деятелей Всемирного Совета Церквей по Восточной Азии, Южной Америке и Австралии. На сессии Исполнительного комитета, состоявшейся в феврале 1950 года в Боссей, близ Женевы, были заслушаны отчеты об этих поездках и разработаны программы новых экуменических мероприятий. Одновременно велась большая работа по установлению сотрудничества между церквами Цейлона, Индии, Пакистана и Египта (поездка преп. Оливера С. Томкинса).

В июле 1950 года состоялось заседание Центрального комитета Всемирного Совета Церквей в Торонто (Канада) с участием представителя Константинопольской Патриархии. Здесь обсуждался вопрос о значении и сущности Всемирного Совета Церквей и была установлена главная тема его второй Ассамблеи — «Иисус Христос — единственная Надежда Церкви и мира».

Все другие решения, принятые в Торонто, касались необходимости сотрудничества церквей в противодействии современному положению вещей. Между прочим было решено рекомендовать христианам не подписывать Стокгольмского воззвания о запрещении атомного оружия в знак недоверия к мирной инициативе коммунистов. А в обращении к корейским христианам выражено одобрение по адресу Организации Объединенных Нации, под флагом которой, как известно, началась война в Корее.

Отсюда можно заключить, что в указанный момент экуменическое сообщество оказалось не в состоянии возвыситься над политической рознью и заняло позицию, изобличающую в нем определенную политическую склонность. Иначе говоря, страх перед коммунизмом увел экуменическое движение под защиту политики силы, превращая его в инструмент этой политики.

III

Но рядом с чувством страха жила и крепла христианская надежда. Проясняя историческую перспективу, она усиливала в экуменическом движении религиозное отношение к действительности и звала христиан к единству веры и упования. Она заставляла их размышлять о судьбах всего человечества, о трагических возможностях водородной бомбы и заключенном в ней отрицании нравственного порядка, которому подчинен человек. Христианская надежда начинала светиться тем ярче, чем мрачнее становилась действительность.

А действительность была такова: корейский конфликт не прекращался, страдания корейского народа усугублялись, и международное положение становилось все более критическим. Угрожая взрывом, гибельным для всего мира, оно взывало к бдительности и напряжению всех сил для предотвращения катастрофы. Естественно, что Всемирный Совет Церквей на заседаниях своего Исполнительного комитета, проходивших с 30 января по 1 февраля 1951 года в Бьевре, уделил особое внимание ответственности христианских церквей за разрешение проблем, связанных с международным положением, и в своих суждениях по этому поводу оказался значительно ближе к общехристианской точке зрения, чем прежде.

Правда, изменения позиции не произошло, но она несомненно расширилась и в оценке международного положения стала более объективной. Признавая факт разделения человечества на два вооруженных лагеря, Всемирный Совет Церквей в своем обращении к церквам размышляет о скрытых причинах, угрожающих взрывом всему миру. В чем он видит эти причины? Повидимому — в глубоких социальных преобразованиях, коснувшихся ряда стран, в освобождении Китая от иностранной зависимости и в стремлении других народов к той же цели. Но тем самым он признает и факт активной борьбы с этим процессом со стороны тех, кому он невыгоден, А в ней и заключается действительная причина мирового кризиса.

Новый оттенок появился в оценке идеологического конфликта. В том же обращении к церквам — членам Всемирного Совета Церквей — говорится, что этот конфликт должен быть разрешен иными средствами, чем война. Поэтому возникает совершенно иной подход к вопросу о вооружениях. Если некоторые круги еще представляют их в качестве гарантии мира, то в действительности вооружения оказываются угрозой миру, безопасности и социальной справедливости. К тому же вооружения и перевооружения поглощают те силы, которые могут быть направлены на социальную реконструкцию.

Призывая далее к использованию всех возможностей для переговоров и укрепления авторитета Организации Объединенных Наций, Всемирный Совет Церквей прибегает к аргументации, сближающей его с общечеловеческой позицией в тех же вопросах.

Все это позволяет сделать заключение, что у деятелей экуменического движения страх перед коммунизмом стал переходить в ужас перед угрозой гибельной для всех войны, побуждая высказать свое отношение к делу защиты мира. Но именно в этом вопросе недоверие к коммунизму было поставлено выше христианских принципов, и экуменическая концепция мира оказалась противоречивой и двусмысленной.

На ежегодной сессии Центрального комитета Всемирного Совета Церквей, состоявшейся 4—11 августа 1951 года в Ролле (Швейцария), епископ Чичестерский д-р Белл заявил, что Всемирный Совет Церквей не должен выступать с открытым воззванием в защиту мира путем присоединения в этом вопросе к великим церквам — не членам Совета, так как это мероприятие не может улучшить существующего положения вещей. Мотивом отказа он выставил недоверие к мирным намерениям тех, «кто громогласно требует мира».

Но 6 августа сессия Центрального комитета приняла декларацию об отношении христианина к делу защиты мира. В этой декларации весьма туманно было сказано о невозможности обрести мир путем тирании, зато ясно выражено неверие в возможность добиться мира путем заключения новых пактов и разоружения, так как для этого нужно, чтобы между народами царило доверие и вера в добро.

Однако страх перед войной и ее ужасными последствиями побудил участников той же сессии Центрального комитета Всемирного Совета Церквей принять резолюцию, в которой говорится, что христиане должны всюду, где только возможно, влиять на правительства в смысле установления справедливого мира и что Экуменический Совет должен искать поддержки великих церквей, не состоящих его членами, в опубликовании общего призыва к миру.

В то же время в экуменическом движении, при общей тенденции решать социально-политические проблемы, можно было заметить неодинаковое отношение к современному положению вещей. Одним оно представлялось катастрофическим, другим — исторически неизбежным, многие попрежнему придерживались политики силы, а иные уже склонялись к идее мирного сосуществования. Страх перед войной и социальными потрясениями оставался, но не затемнял действительных причин этой угрозы. На конференции американских церквей — членов Экуменического Совета, состоявшейся 17—18 марта 1952 года в Бук-Хилл-Фоллсе (Пенсильвания), было сказано, что «противника, угрожающего нам разрушением, нужно видеть не в правительстве Советского Союза, а в нищете человечества, в лишениях и страданиях беженцев, в социальной деградации, в расовой дискриминации, в империалистической надменности и эгоизме».

Это сказал директор Комиссии церквей по международным делам О. Ф. Нольде в своем докладе о задачах американских христиан. Призывая их культивировать в американском народе настроения, благоприятствующие восстановлению отношений с Советским Союзом, он осудил огромную программу по перевооружениям, которую в его стране стремятся поднять до уровня, совершенно не оправдываемого ссылкой на непредвиденные решения Москвы.

В этой точке зрения наметилось уже нечто, более нормальное, чем враждебная нетерпимость, в отношении к Советскому Союзу, а призыв сделать волю к миру движущей силой в международных отношениях указывал широкое Основание для морального единства христиан в решении общечеловеческих проблем.

Что касается единства веры, то стремление к нему с самого начала оказалось в трагическом противоречии с протестантским духом экуменического движения, в котором продолжали сталкиваться, не находя примирения, самые различные идеи.

Правда, общение церквей на практической почве давало некоторые положительные результаты в смысле сближения, но оно, конечно, не могло привести к согласию в догматических вопросах. К тому же самые мощные из христианских церквей продолжали оставаться вне экуменического движения.

Из-за глубоких расхождений в вере и церковном устройстве единство христианского мира становилось все более призрачным и его нельзя было мыслить без надежды на действительное соединение веры. Но прямой путь к нему оставался сокрытым и потому было необходимо оживить работу экуменической организации «Вера и Порядок».

Третья Всемирная конференция этой организации была созвана 15 августа 1952 года в Лунде (Швеция). Здесь встретились представители всех направлений протестантства, англиканства и старокатоличества с намерением обсудить вопрос о сущности Церкви, вернее, о возможности примирения своих экклезиологических концепций. Но, как и следовало ожидать, сравнение их сходств и различий не привело к положительным результатам. В Лунде оказалось невозможным установить приемлемое для всех отношение между христологией и экклезиологией. Полное несогласие обнаружилось по вопросу о связи между Священным Писанием и Священным Преданием. По разному было истолковано значение иерархии в Церкви. Не удалось добиться единого понимания таинства Евхаристии, как жертвы. А различие взглядов на единство Церкви показало полную невозможность какого-либо согласия по этому вопросу.

Таким образом, Лундская конференция явилась весьма показательной для протестантской природы экуменического движения, ибо в самом главном его вопросе индивидуализм мнений оказался непреодоленным. Да и самое намерение решить вопрос о сущности Церкви путем дискуссии изобличал внецерковное состояние ее участников, которые, конечно, не могли бы понять, что искомая сущность Церкви находится в ней самой и, превышая человеческое разумение, может открываться не в понятиях, хотя бы самых высоких, а прежде всего в церковной жизни.

Но еще более глубокая причина лундских расхождений скрывалась в тех явных и тайных желаниях и опасениях, о которых профессор Иосиф Громадка (из Евангелическо-Лютеранской церкви Чехословакии) сказал на конференции в Лунде: «С какой бы искренностью и уверенностью мы ни утверждали, что наши проблемы рассматриваются нами только в богословском и библейском аспектах, другая двигательная сила может быть сокрыта в глубине нашей духовной жизни и нашей богословской мысли. Наши усилия понять слово Божие, слово пророков, Евангелие, Церковь, ее сущность могут быть самым опасным образом изменены и прикрашены — бессознательно или почтя бессознательно — нашими опасениями и нашими желаниями в области социальной, политической, культурной».

IV

Вопросы вероисповедных различий, не разрешенные на Лундской конференции, вызвали в ее участниках «чувство отяжеления, оцепенения, остановки на мертвой точке». Но несовершенство экуменического содружества не ослабило энтузиазма его членов, которые продолжали расширять свое общение и свои связи. Противоречие между единением во Христе, существующим в настоящее время, и фактом разделения христиан заставляло думать о том, как наиболее точно выразить духовную действительность экуменического движения и определить связь, которая существует между призывом к единству и христианской надеждой.

Сознавая невозможность достигнуть единения своими человеческими силами, многие обращали свои взоры к Спасителю, навстречу Которому совершает свой путь Его Церковь. Надежда на Христа Грядущего ясно прозвучала на Лундской конференции в речи профессора Эдмунда Шлинка из Гейдельберга, и это была эсхатологическая надежда. Он сказал, что в конце пути Церковь найдет Спасителя, Который восторжествует над миром и всеми преградами. Он будет судить не только мир, но и христианство, и тогда кто спасется? — Нищие духом, алчущие и жаждущие правды, ожидающие и бдящие, словом те, кто ждет от Грядущего Спасителя разрешения всех вопросов.

Выражая стремление к совершенству, заповеданному Спасителем, эта светлая надежда могла бы войти в экуменическое движение, как сила, способная устранить разделения в христианском мире, ибо в ней нет ничего общего с теми настроениями, на почве которых в истории происходило немало извращений и она не связана с пренебрежительным отношением к действительности. Напротив, эсхатологическая надежда побуждает христиан «быть ближе ко Христу, чтобы стать ближе друг к другу», как сказано в письме Лундской конференции церквам, и эта близость может привести к единству веры и к сотрудничеству в устроении жизни.

Но эсхатологическая надежда, влекущая ко Христу и к тайне Его единения с Церковью, встретилась в экуменическом движении с другими концепциями надежды, отражающими иные ожидания, иное отношение к действительности. Вероисповедные различия и всякие иные склонности «плоти и крови» расчленили христианскую надежду так же, как был расчленен Христос удалением от Его Церкви, или от Тела Христова, многих христиан. Теперь они ищут путей к утраченному единству, но устремляются к нему с тяжелым грузом различных желаний, предубеждений и страхов, которые продолжают разделять их в самой надежде на Христа, загромождая пути возвращения в Его Церковь.

Это неблагополучие сознается и в экуменических кругах, хотя, может быть, и не в том смысле, какой оно имеет с православной точки зрения. Выступая на Азиатской конференции экуменических наук, состоявшейся 26—30 декабря 1953 года в Люкнове (Индия), генеральный секретарь Всемирного Совета Церквей д-р Виссерт Хуфт сказал, что жизнь церквей смущена большими опасностями, вызванными как ложными понятиями о христианской надежде, так и реакцией на эти понятия, потому что даже церкви не знают точно, что такое христианская надежда, и нередко смешивают ее с материальным прогрессом.

Вникая в смысл этого суждения, приходится указывать на то искажение христианской надежды, которое вызывается опасениями и желаниями христиан в области социально-политической. В страхе перед коммунизмом они спешат объединиться в сопротивлении его успехам и призывают Христа Спасителя вмешаться в борьбу, которая разгорается в человеческом мире. Надежда победить силы неверия составляет их христианскую надежду, хотя с победой они связывают чисто земные интересы и цели.

Это искажение христианской надежды не исключает других ее аспектов, обусловленных национальными, общественными и политическими чаяниями христиан. Но в каждом подобном случае их надежда будет напрасной, потому что Христос призывает нас искать прежде Царство Божие, а это Царство не от мира сего. Никакая надежда, связанная с этим миром, не может быть подлинно христианской и потому, что она не в состоянии служить единению христиан в Церкви Христовой.

Но есть Надежда, Которая постоянно зовет христиан к этому единению, и эта Надежда — Христос Спаситель мира. Нужно ли говорить, что единение во Христе требует, прежде всего, полноты веры в Его Богочеловеческую природу и осознания главной причины разделений, изувечивших христианский мир?

Осознать эту причину — значило бы покаяться в том, что, христиане подчиняясь власти времени, власти «плоти и крови», исказили Евангельскую веру, исказили потому, что требования этой веры, в столкновении с языческим строем, стали казаться сначала трудными и неудобоисполнимыми, а затем и недосягаемыми. Возникла психология компромисса: если жизнь трудно привести в согласие с верой, то веру гораздо легче приспособить к привычному укладу жизни. В этом и преуспели некоторые национальные христианские группы, отделившись в разное время от Церкви или от Тела Христова.

Но в своем внутреннем делении они не могли остановиться, пока не пришли к такому произволу в области веры и жизни, что это заставило их искать возвращения к спасительному единству. Возникло экуменическое движение, в котором протестантский мир встал лицом к лицу перед последствиями христианских разделений.

Что же можно сказать об экуменическом движении на основании тех немногих и отрывочных материалов, которые здесь указаны? Может быть, Эванстонская Ассамблея Всемирного Совета Церквей прояснит его сущность и перспективы, но в данный момент деятельность экуменических организаций трудно мыслить вне социальных и политических категорий нашего времени.

Просматривая информационные материалы о многочисленных экуменических конференциях и разных мероприятиях Всемирного Совета Церквей, а также тексты речей и докладов — о социальной справедливости и политической свободе, об ответственности общества и борьбе за всемирную общину, об экономических проблемах и международном положении, о структуре общества и тому подобных вопросах, — нельзя отделаться от мысли, что вся эта деятельность создается только житейскими попечениями, которые поглощают все экуменическое движение, лишая его религиозного смысла.

Создается впечатление, что религиозная жизнь в смысле очищения и обожения человеческой природы путем веры в Бога, покаяния, борьбы с грехом, поста, молитвы, милосердия и всякой иной добродетели становится в экуменическом сообществе как бы ненужной, во всяком случае она отодвигается в нем на задний план вместе с проблемой догматического объединения церквей, вытесняемая заботами социально-экономического и политического порядка.

В своем составе экуменическое движение, несмотря на его усилия стать общехристианским, ограничено только пределами протестантского мира. Сохраняя вероисповедную обособленность, все направления протестантизма, вместе с Англиканской и Старокатолической церквами, образуют в экуменическом движении широкий, но не очень прочный союз, о котором пока трудно сказать больше того, что о нем уже сказано. Можно лишь добавить, что этот союз, обращенный против антихристианских сил, противостоит и новому социальному порядку, хотя некоторые протестантские церкви ему содействуют. Социальные опасения сочетаются в экуменическом сообществе с надеждой на объединение всех христианских церквей, а социальные заботы — с эсхатологическими ожиданиями. Иначе говоря, вся его деятельность протекает между страхом и надеждой, с которой соединяется не только стремление к Царству Божию, но и чуждые ему социально-политические тенденции.

Столь широкий диапазон настроений, сопутствующих экуменическому движению, показателен как для его состава, так и для внутренних его возможностей в смысле воцерковления тех участников движения, которые ищут единства упований и полноты Церкви Христовой. Поэтому нам, православным, нужно не только наблюдать за развитием экуменического движения, но и давать свой» церковный ответ на его дела, идеи и намерения.

В данном случае мы имели в виду сказать об опасной многосмысленности экуменизма, о его мирских устремлениях, не совместимых с духом и призванием Церкви. Но этим итогом не исчерпывается духовная действительность экуменического движения. Несмотря на неясность его идеологии, православный взгляд открывает в нем проявление той Надежды, Которая, по словам Карла Барта, «отличаясь от всех других, начинается там, где кончаются все остальные...». Эта единственная Надежда есть Христос, Спаситель мира. Освещая путь, ведущий в Церковь, она упраздняет всякий человеческий страх, умаляющий нашу веру в Искупительный подвиг Христа, и вселяет в нас страх Божий, который вводит в опытное познание спасительных тайн христианской веры.

А. Ведерников