СОБЛАЗНЫ ЭКУМЕНИЗМА

I

С некоторых пор христианский мир Запада, преимущественно в протестантской своей части, живет под знаком так называемого экуменического движения. Это — несомненно идейное, хорошо организованное и активное движение, воодушевляемое объединительными тенденциями. Возбуждая внимание всех христиан, оно привлекает к себе их сочувствие перспективой преодоления вековых разделений и возвращения к первоначальному единству, как залогу силы и спасительности христианской религии. Православному сознанию это движение импонирует возможностью отказа христиан от заблуждений, приведших к раздробленности христианского мира, и надеждой на единое исповедание веры всеми христианами в благодатной полноте Церкви Христовой.

Воспринимая экуменическое движение в таком положительном смысле, многие христиане и христианские общества Запада, в лице англикан, старокатоликов и различных течений протестантства, вошли в ряды экуменических организаций в надежде, что они услышат оттуда голос Христа, призывающий их к спасительному единству Своего стада, и найдут к нему дорогу. В намерении облегчить им эти поиски и возвращение, в экуменическом движении долгое время принимали участие и поместные православные церкви, за исключением Церкви Русской. Вполне отрицательно отнеслась к движению только Римо-Католическая Церковь, которая увидела в нем, как утверждают некоторые, угрозу своему абсолютизму.

Не касаясь действительных мотивов отказа Римо-Католической Церкви от участия в экуменическом движении, нужно сказать, что за последние годы от него стали отходить и православные участники.

Дело в том, что в развитии экуменического движения с самого начала стали возникать и укрепляться тенденции, чуждые тому смыслу, который усваивался экуменическому движению общехристианским и особенно церковным сознанием. Декларируя греховность христианских разделений, это движение должно бы развиваться в духе покаяния и возвращения его участников к утраченной полноте благодатной жизни, но в действительности экуменические организации стали добиваться соглашений и компромиссов, не допустимых в области веры.

Самая идея объединения христиан предполагает прежде всего единство веры, на самом же деле экуменисты стали создавать чисто внешнее, административное объединение христианских церквей и групп, пренебрегая их вероисповедными различиями. Для христиан, ищущих единства, простой и ясный путь в Церковь Христову оказался загроможденным многими соблазнами экуменизма, разросшимися теперь до пределов подлинного препятствия к осуществлению «единства любви в союзе мира».

Какого рода эти соблазны, как они возникали и какую опасность представляют для христиан, — показывает развитие экуменического движения, основные этапы которого мы и рассмотрим.

II

Экуменическое движение, на знамени которого начертаны призывы о возвращении разделившихся христиан к первоначальному единству, зародилось более ста лет назад в Англии и Америке. Некоторые полагают, что идея христианского объединения исходила из универсализма Британской империи, иные ищут корни движения в английском гуманизме и в характере английской нации, третьи объясняют его происхождение жаждой благодати, но как бы то ни было, а в суждениях по этому поводу нельзя не принимать во внимание того беспокойства, которое должны испытывать наиболее чуткие представители обществ, отделившихся от Церкви Христовой, по поводу оскудения у них духовной жизни и благочестия. Поэтому мы считаем, что все искренние попытки западных христиан к сближению церквей выражают искание полноты церковной и одушевляются беспокойством по поводу ее утраты в разделениях.

Это беспокойство свойственно и экуменическому движению, которое в современной его форме восходит к не столь давним событиям и настроениям западного общества периода первой мировой войны. Уже после балканских событий 1912 — 1913 годов в Англии и Америке появились христианские организации, которые пропагандировали идею укрепления международной дружбы с помощью христианских церквей, а в 1914 году Англиканская Церковь, при финансовой поддержке американского миллионера А. Корнеджи, организовала на Констанцском конгрессе европейских и американских церквей так называемый «Всемирный союз международной дружбы при посредстве церквей». Его деятельность, в которой принимали участие и представители Православия, в течение ряда лет питала идею сближения христиан и служила развитию экуменического движения.

Благодарной почвой для экуменических идей явились и многочисленные ассоциации христианской молодежи, издавна существовавшие в различных странах. Способствуя общению молодых людей на почве благотворительности, взаимопомощи и спорта, эти ассоциации долгое время имели только местное значение, но впоследствии были объединены во Всемирную христианскую студенческую федерацию, руководимую из Америки. Когда разразилась первая мировая война, то идея христианского единства, по-новому осознанная в атмосфере национально-политических разделений и классовой борьбы, стала распространяться именно среди христианской молодежи, объединенной в многочисленных кружках Всемирной студенческой федерации, Христианской ассоциации молодых людей (ИМКА) и Христианской ассоциации девушек (ИВКА).

Затем, сразу же после первой мировой войны, по инициативе Англиканской Церкви, появилась уже чисто экуменическая организация под названием «Вера и Порядок» или «Вера и Устройство», в которой сосредоточилась идеологическая работа по изучению расхождений между христианскими церквами с целью их объединения в области веры и церковного устройства. Но учитывая, что догматические рассуждения и споры вряд ли способны привести христиан к практическому объединению, устроители «Веры и Порядка» вскоре положили начало новой экуменической организации под названием «Практическое Христианство» или «Жизнь и Деятельность». Эта организация поставила своей целью объединение христианских церквей в области деятельной любви в предположении, что практическое сотрудничество христиан в области воспитания нравственности, дружбы и взаимопомощи послужит подготовительной ступенью и к соединению их в вере и церковном устройстве.

С появлением двух последних организаций экуменическое движение получило уже вполне осязательные формы, определяемые, прежде всего, многочисленными конференциями, которые на протяжении нескольких десятилетий созываются то в одной, то в другой стране. С этого времени идеи экуменизма стали особенно широко пропагандироваться в печати различных стран. Экуменическая работа еще более оживилась среди молодежи, а также в делах благотворительности и взаимопомощи христиан различных исповеданий. Этими путями экуменическое движение стало распространять свое влияние на определенные сферы общественной жизни западных стран.

Итак, со времени первой мировой войны экуменическое движение проявляется в нескольких организациях, различных по программе, но связанных общностью руководства и направления. Достойно внимания, что каждая организация, действуя в своей области, практически делает одно и то же: стремится сблизить между собою христиан разных исповеданий, склонить их к общению, создать среди них интерконфессиональную атмосферу, в которой сглаживались бы вероисповедные различия. Эта тенденция проявляется на всех экуменических конференциях и предприятиях, свидетельствуя о неверии их руководителей в реальное бытие Церкви Христовой, и о соблазнительном замысле создать какое-то новое христианское объединение с тем же названием.

С наибольшим успехом экуменическая работа проводится в молодежных организациях, хотя она и не может дать результатов в смысле достижения единства веры, не может потому, что конфессиональные принципы и различия оказываются сильнее неясной идеологии экуменизма. Впрочем, такой целью экуменические организации и не задаются: они вполне удовлетворяются общением молодых людей на почве элементарной евангелизации и совместных занятий благотворительностью, искусствами или спортом, так как именно здесь, в бытовой стороне общения, создаются те навыки и привычки, которые заставляют молодежь разных исповеданий и наций незаметно для себя игнорировать вероисповедные различия и признавать истинным лишь то, что практически полезно.

На этой же почве вырабатывается и некоторый идеологический минимум, суть которого сводится к необходимости христианского единения для борьбы с мировым злом. Неопределенность столь широкого нравственного задания позволяет воспитывать молодые поколения в духе весьма определенного отношения к социально-политическим вопросам, и оно оказывается для известных кругов гораздо важнее единства веры, которому предпочитается общение и организованность в практической деятельности.

Подобное же общение на практической почве можно считать главным итогом деятельности вышеупомянутого «Всемирного союза международной дружбы при посредстве церквей», организованного на американские деньги. В свое время в орбиту его влияния входили и некоторые поместные православные церкви, представители которых принимали участие на многочисленных съездах и конференциях, созывавшихся в различных центрах международной политики с целью воздействия на нее в духе христианского братства. Много трудов и усилий было положено этим Союзом около Лиги Наций. Видные иерархи и даже предстоятели некоторых православных церквей возглавляли национальные комитеты, созданные Союзом в их странах. Этот Союз прекратил свою деятельность только в период второй мировой войны, когда в его рядах появился раскол.

Но экуменическое движение, которое оформилось с начала двадцатых годов в двух параллельных организациях «Вера и Устройство» и «Практическое Христианство», продолжало развиваться в их деятельности.

На первой учредительной конференции «Веры и Устройства», имевшей место в 1920 году в Женеве, присутствовали представители англиканства, старокатоличества и многих разновидностей протестантства. Были и представители некоторых православных церквей. Участников конференции воодушевляла мысль о достижении единства христиан в вере и церковном устройстве, а отсюда — о возможности сотрудничества в практической жизни. Но единства веры нельзя достигнуть, не вернувшись к полноте веры путем покаяния, и потому это воодушевление не привело к чуду соединения, а положило начало длительной подготовке к обсуждению догматических расхождений между церквами на будущих конференциях.

Одновременно, под руководством лютеранского архиепископа Зедерблома и его американских друзей, началась подготовительная работа по организации другой ветви экуменического движения, известной под названием «Практического Христианства» (или «Жизнь и Деятельность»), На первой Стокгольмской конференции этой организации в 1925 году, при участии представителей ряда православных церквей, обсуждались возможности объединения христиан на основе жизни и деятельности, особенно в области социальной и международной. Единство веры — эта подлинная основа жизни и нравственной деятельности — отодвигалось здесь в сторону, как нечто второстепенное и, в лучшем случае, как отдаленная цель объединения христиан в практической жизни.

Столь чуждая церковному сознанию тенденция не оставляла места ни стремлению к полноте благодатной жизни, ни чувству покаяния и, вместо воссоединения христиан в Церкви, вела к соблазнительной мысли о создании союза исповеданий под началом всемирного правительственного органа всех церквей. Центр тяжести экуменического движения перемещался таким образом из поисков церковного единства в создание всемирной христианской организации, поставляемой выше вероисповедных различий.

И действительно, для собравшихся в Стокгольме протестантов, не признающих видимой церкви, унитариев, не верующих во Святую Троицу, салютистов, отрицающих все таинства, и модернистов, не признающих Воскресения Христова, трудно было бы уверовать в иное единство, кроме чисто внешней организации всех христианских направлений в духе религиозного космополитизма.

А во имя чего нужна такая организация, — показывают стокгольмские доклады об отношении церкви к вопросам промышленности и торговли, о социальных задачах церкви, о ее отношении к международным вопросам и т. д. В любом из этих докладов шла речь, конечно, не о единстве благодатной жизни в тех или иных условиях бытия Церкви Христовой, а о вмешательстве религии в мирские дела, не о Царстве Божием внутри нас, а об устроении дел мира сего. И несмотря на эту земную устремленность, христианский либерализм Стокгольмской конференции оказался не в силах создать ни организационного единства, ни единой социально-этической позиции, пригодной для каких-либо совместных действий в общехристианском масштабе.

В том же духе слагалась работа другой экуменической организации «Вера и Устройство». Принцип равноправия исповеданий обострил разномыслие их представителей на Лозаннской конференции, собравшейся в 1927 году, и обрек ее на бесплодность. Выражая более англиканскую, чем протестантскую, точку зрения, эта конференция ставила себе целью установить, какие моменты соединяют различные христианские исповедания и какие их разделяют, дабы облегчить путь к единству. Но в результате многих выступлений и докладов догматические расхождения между участниками конференции еще более углубились. Доклады представителей Православия о Церкви и церковной иерархии, а также о почитании Божией Матери вызвали самую отрицательную реакцию со стороны протестантского большинства. И тем не менее участники конференции поспешили определить экуменическое движение, как действие Божественной благодати в современном мире. Это определение соответствовало не столько действительности, сколько намерению лидеров экуменизма продолжать объединительную работу среди христиан, несмотря на их догматические расхождения.

В течение следующих десяти лет эта работа выразилась в том, что было создано несколько федераций протестантских общин в Америке, Франции, Англии и других странах; между Англиканской и Старокатолической церквами участились общения в молитве и таинствах (интеркоммюнионы); состоялся ряд совещаний между богословами разных исповеданий. Проводилась работа и по линии «Практического Христианства», завершившаяся в июле 1937 года конференцией в Оксфорде. А в следующем месяце того же года состоялась конференция «Веры и Устройства» в Эдинбурге. Обе ветви экуменического движения готовились к реорганизации.

Оксфордская конференция обсудила более ста вопросов и вынесла целый ряд постановлений, в которых наблюдалась одна тенденция — превратить христианство в социально-политическую деятельность. Здесь, как и в Стокгольме, господствовала тема церкви, общества и государства, и было высказано множество глубокомысленных, хотя и не всегда ясных, положений, например, о связи Евангелия с экономическими проблемами, о свободе и современных задачах Церкви, о Царстве Божием и международном порядке, об отношении Церкви к войне и многое другое, что свидетельствовало о стремлении возложить на Церковь служебную роль в делах социально-экономического и политического устройства. Из любого решения Оксфордской конференции о церкви, обществе и государстве или об экономическом строе, воспитании и международных отношениях ясно выступает замысел объединения христианских сил для борьбы со злом, угрожающим не духовной участи человека, а существующему нравственному и социальному порядку.

Но как достигнуть единства христиан, когда они разделены не обычаями веры, не внешними только формами своих исповеданий, а существенными расхождениями в понимании сущности спасения, в понимании смысла жизни — этот вопрос оставался фактически неразрешимым как для «Практического Христианства», так и для другой экуменической организации «Вера и Устройство». На Эдинбургской конференции было много сказано о Церкви и благодати, о Священном Писании и Предании, о молитве и таинствах, о природе священства и условиях соединения церквей, но участники конференции, как и прежде, не могли придти к единомыслию по вопросам веры и должны были удовлетвориться лишь фактом совместного их обсуждения «в атмосфере братской любви и мира».

Такой итог мог поддерживать некоторые надежды, но он не отвечал целям экуменического руководства, не желавшего допускать движение до распада и ликвидации. Поэтому еще до конференций в Оксфорде и Эдинбурге было решено слить обе ветви экуменического движения. Это слияние оформилось в 1938 году в Утрехте, означая централизацию экуменической деятельности, ее организационное объединение, которое выразилось в создании Всемирного Совета Церквей.

Таким образом, внешняя организованность христианского мира оказалась для известных кругов важнее единства веры, ибо в любое время, а особенно накануне войны, на организованное христианство можно было рассчитывать, как на влиятельную международную силу.

IV

Рассматривая путь, пройденный экуменическим движением до создания Всемирного Совета Церквей, необходимо сказать, прежде всего, о протестантской инициативе этого движения, которая явилась естественным выражением тоски и беспокойства по утраченной полноте церковной жизни, по христианскому единству. Но недостаток покаянного духа лишил это святое беспокойство религиозного вдохновения и, вместо возвращения в Церковь, протестантский мир оказался перед соблазнительной перспективой создания новой экуменической церкви, как всемирного объединения христиан всех исповеданий.

Этот соблазн породил и усилил идеи, искажающие понятие о Церкви. Одна из них явилась источником того пренебрежительного отношения к вероисповедным различиям, которым характеризуется экуменическое воспитание христианской молодежи. С протестантской точки зрения различия в догматах, канонах и обрядах представляются несущественными и в них нельзя искать основы для христианского единения. Такой основой может служить только общий для всех христан минимум вероучения.

Но идея догматического минимума, как основы христианского единения, означает умаление веры, снижение ее полноты, данной в Православии, до уровня какого-нибудь унитаризма, салютизма и модернизма. Следовательно, интерконфессиональный метод, которым христианские исповедания приводятся к общему знаменателю, оказывается покушением на полноту Церкви Христовой и должен быть не только отвергнут, но и разоблачен, как один из опасных соблазнов экуменизма.

Не менее соблазнительная мысль заключается в другом учении о Церкви, вдохновляемом англиканской идеологией. Ей свойственно убеждение в том, что ни одно из существующих христианских исповеданий не обладает полнотой истины и не представляет собою Церкви Христовой, но все они — равноправные в своем несовершенстве ветви Единой Церкви, мыслимой, как духовный синтез односторонних воплощений Истины.

Исходя из неверия в осущеетвленность Церкви Христовой, эта теория ветвей соблазнительна уже потому, что уравнивает истину с заблуждением и в то же время рисует обманчивую перспективу создания новой экуменической церкви, в которой должны объединиться все существующие христианские исповедания, не теряя присущих им ценностей. Такая перспектива не только обманчива, но и опасна для христиан, потому что отвлекает их от подлинной Церкви, основанной Спасителем, внушает мысль о нереальности этой Церкви и превращает нашу религию из действительного онтологического сочетания с Богом в пустое настроение, с которым легко пойти на любые компромиссы в вере и в жизни.

Трудности объединения христиан в вере вызвали и другие теории, искажающие факт бытия Церкви Христовой и самое понятие о ней. По одной из этих теорий, каждое христианское исповедание по-своему выражает полноту Истины и потому спасительно для своих членов. Другой взгляд раздвигает границы Церкви до пределов всего христианского мира и ставит вопрос не о соединении церквей, а о соединении христиан Востока и Запада. Иные прямо говорят о вневероисповедной организации всех христианских сил для борьбы с неверием.

Так, в различных попытках теоретически обосновать объединение христиан разных исповеданий, усиливалось неверие в бытие Церкви Христовой и возникал соблазн создать новую церковь, как всемирную организацию с единым административным центром. Та же тенденция наблюдалась и в опыте практического христианства, где евангельское учение о вечном спасении человека усиленно подменялось христианской социологией.

Эти соблазны экуменизма, пленяя протестантов, англикан и старокатоликов, в какой-то мере действовали и на православных участников экуменических конференций. Правда, православные шли туда с благочестивым намерением свидетельствовать об Истине Православия и, когда можно было, делали это, но самый факт их участия в экуменическом движении не выражал духа Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви и способствовал более уравнительному взгляду на нее, как на одну из конфессий, чем обращению к ее благодатной полноте христиан, ищущих церковного единства. К тому же в суждениях некоторых православных экуменистов о Церкви стали появляться отклонения от православного учения о ней. В своем лице они были готовы, если бы только могли, ввести Православие в коалицию христианских исповеданий во имя создания единого христианского фронта.

Но к такому опасному либерализму склонялись далеко не все из православных экуменистов. Это были, можно сказать, единицы. А все остальные православные участники экуменических конференций чувствовали и сознавали себя на них посторонними наблюдателями — настолько православный дух был чужд протестантскому большинству этих конференций. И уже совсем было очевидно, что от православных церквей в экуменическом движении участвовали только немногие представители высшей иерархии и профессуры, а не духовенство и не народ. По примеру Болгарии можно судить, какое сокрушительное сопротивление и противодействие вызвала там в двадцатых годах деятельность ИМКИ со стороны духовенства и паствы Болгарской Православной Церкви, глава которой активно участвовал в экуменическом движении. Участвовали в нем и высшие иерархи других поместных православных церквей во главе с представителем Константинопольского Патриарха. Никакого участия в экуменическом движении не принимала только Русская Православная Церковь.

Когда окончилась вторая мировая война, деятельность экуменических организаций оживилась, прежде всего, в области благотворительности и помощи пострадавшим от войны общинам, а также беженцам, заключенным в лагерях, и перемещенным лицам. Вместе с тем началась подготовка к созыву Всемирной Ассамблеи церквей, назначенной на август 1948 года в Амстердаме. С этой целью в 1946 году состоялась конференция Всемирного Совета Церквей в Женеве, а в 1947 году — Всемирная Ассамблея Молодежи в Осло. На Амстердамскую Ассамблею церквей были приглашены все поместные православные церкви, в том числе и Русская Церковь.

Но прежде чем решить вопрос об участии в этой Ассамблее Русской Православной Церкви, Святейший Патриарх Алексий поставил его на обсуждение Глав и Представителей автокефальных православных церквей, собравшихся в Москве в июле 1948 года. Заслушав ряд докладов об экуменическом движении, это Совещание решило отказаться от участия в Амстердамской Ассамблее. В резолюции, принятой по этому вопросу, говорится, что в экуменическом движении Православие стоит перед соблазном уклониться от искания Царства Божия и вступить на чуждое его целям политическое поприще и что создание новой экуменической церкви противоречит бытию Церкви Христовой, а уклон к социально-политической деятельности не отвечает ее призванию; поэтому православные церкви, представленные на Совещании, отказываются быть участниками экуменического движения в его современной форме.

Мотивы отказа православных церквей в работе экуменических организаций не означали отрицательного отношения Православия к идее христианского воссоединения. Теперь, когда, с целью отклика на новые факты, приходится снова взвешивать эти мотивы, в них нельзя найти ничего общего ни с конфессиональной замкнутостью Православной Церкви, ни с равнодушием к факту разделения христиан. Напротив, греховность этого разделения всегда сознавалась и теперь сознается в Православии больше, чем в современных экуменических кругах, потому что оно владеет живым критерием церковного единства.

Но в мотивах православного отношения к экуменическому движению прозвучало несогласие с его направлением, которое уводит христиан от подлинного единства в Церкви Христовой и ставит их перед соблазнами окончательного обмирщения христианства. Учитывая длительный опыт ряда православных деятелей в сотрудничестве с экуменическим движением, Православная Церковь обратила внимание на опасности, связанные с продолжением этого сотрудничества, и потому отказалась участвовать в нем. В какой мере оправдались эти опасения, показала дальнейшая эволюция экуменического движения под руководством Всемирного Совета Церквей.

Один из существенных моментов этой эволюции ясно обозначился в работе Женевской конференции 1946 года. Подготавливая программу Амстердамской Ассамблеи, она не внесла в нее вопросов о догматических расхождениях между церквами, а ограничилась постановкой вопросов о значении Всемирного Совета Церквей и об отношении церкви к социально-экономическим и международным проблемам современности. Таким образом, целью движения уже не ставилось единство веры — оно заменялось единством организации христианских церквей. Чисто внешнее единение было продемонстрированно и на молодежной Ассамблее в Осло.

Что касается Амстердамской Ассамблеи, то Архиепископ Кентерберийской Джоффри Фишер предварил ее выражением тревоги по поводу того риска, на который идут христиане, вступая в сотрудничество между собою с весьма различными понятиями о воле Божией и Его Церкви. О всеобщей тревоге говорил в своей речи и Джон Форстер Даллес, призывая христианские церкви к сознанию ответственности за моральное руководство и к лучшей организованности, дабы «сыграть свою ясно указанную партию на международном поле». Он прямо указал на необходимость всемирной организации церквей, которая должна ежедневно работать для того, чтобы «мобилизовать христианское могущество в целях разрушения разъединяющих стен».

В речи другого видного участника Ассамблеи прозвучало, однако, сомнение в способности Запада осуществить дело переустройства мира и стабилизации международных отношений. Тревога слышалась и в докладе Карла Барта. Пытаясь проникнуть в намерения Бога, он не мог или не хотел осмыслить отказа Москвы и Рима присутствовать на Ассамблее и упрекал христиан в чисто риторическом и теоретическом употреблении высших христианских понятий. Смущением были проникнуты суждения участников Ассамблеи о войне. И вообще, — если говорить о преобладающем настроении, то Амстердамская Ассамблея выразила не порыв к единству веры, а страх перед расстройством мира и социальными потрясениями.

Вот почему в экуменическом движении этого периода сознание греховности христианских разделений явно притупилось, уступив место сознанию необходимости внешней организации христианских церквей: первое требовало покаяния и возвращения к единству веры или в Церковь, а второе, оставляя христиан при тех же убеждениях, обещало создать единый фронт против коммунизма. В надежде на это Амстердамская Ассамблея и утвердила Всемирный Совет Церквей, задачи которого трудно отделить от политики.

Но среди западных экуменистов есть христиане, которые понимают свою веру, как искание Царства Божия, и они не оставляют надежды найти Церковь Христову, чтобы приобщиться к ее благодатной жизни. Ради них Православная Церковь неоднократно предпринимала шаги к сближению с инославными исповеданиями. Таким шагом явилось, например, Окружное Послание Константинопольского Патриарха Иоакима III в 1902 году ко всем православным церквам об отношении к католикам и протестантам.

Через два года тот же Патриарх, уточняя идею воссоединения, снова писал: «Надо стараться поелику возможно открывать пути делу воссоединения, столь благоугодного Богу, обращаясь мудро и кротко с находящимися в разделении и помышляя о том, что они веруют в Святую Троицу, осеняют себя именем Господа нашего Иисуса Христа и уповают быть спасенными благодатию Божией».

В свое время по поводу воссоединения имели место встречи и суждения между Русской Православной Церковью и старокатоликами. Подобные же переговоры происходили и с Англиканской Церковью.

В свете этих фактов надо понимать и участие некоторых поместных православных церквей в экуменическом движении, хотя форма этого участия и не заслуживает одобрения с догматической точки зрения. Но, к счастью, большинство из них уже распознало соблазны экуменизма и, как мы видели, отказалось от участия в движении еще в 1948 году.

С этого времени окончательно определился панпротестантский характер Всемирного Совета Церквей и его организаций вместе с их зависимостью от высоких политических сфер, стремящихся господствовать над всем миром. Может быть, поэтому на третьей конференции «Веры и Устройства» в Лунде, состоявшейся в августе 1952 года, уже не было представителей Элладской и Кипрской православных церквей, а представители Константинопольской Патриархии ограничились пассивным присутствием.

Все это говорит о том, что экуменическое движение, увлекаемое соблазнами протестантского преобладания и социально-политического влияния, все более отдаляется от Православной Церкви и, несмотря на внешнюю организованность, остается внутренне разделенным и духовно оскудевающим. Об этом свидетельствует та же Лундская конференция, участники которой не могли придти к соглашению по самым важным вопросам, входящим в программу Второй Ассамблеи Всемирного Совета Церквей.

Нет смысла пророчествовать по поводу возможного исхода Ассамблеи, созываемой в Эванстоне в августе текущего года, но заранее зная разнородный состав ее участников, можно только напомнить, что в суждениях о христианском единстве полезнее иметь в виду не раздробленность христиан, а пагубность отпадения от единства Церкви Христовой.

А. Ведерников