НОВЫЙ ПЕРЕВОД НА РУССКИЙ ЯЗЫК ЕВАНГЕЛИЯ ОТ МАТФЕЯ

(Лондон. Издание Британского и Иностранного Библейского общества. 1953)

Русский народ имел счастье, доставшееся в удел не всем христианским народам, получить Священные книги на родном и понятном ему языке при самом обращении своем к христианству.

Церковно-славянский язык, на который переведены были книги Священного Писания, был еще так близок в ту пору к древнерусскому языку, что его можно считать живым языком наших предков. Он являлся в то время живым и понятным и для всех других славянских народов.

Но по мере обособления этих народов, слагавшихся в особые государственные организмы, обособлялись и развивались и их языки, постепенно удаляясь от древнего церковно-библейского славянского языка, остававшегося долгое время неприкосновенным.

Следуя общим законам развития, русский язык после выделения его из общей славянской речи также жил и видоизменялся совместно с жизнью народа. В нем появлялись новые грамматические формы и накоплялся новый словарный материал. Благодаря этому старый церковно-славянский язык становился не вполне понятным широким массам верующих, и Православная Русская Церковь время от времени производила исправления библейского и церковно-богослужебного славянского текста, устраняя из него неточности и заменяя устаревшие и ставшие непонятными слова и обороты новыми и понятными.

Исключительное место в истории такого рода трудов Церкви занимает труд Святителя Алексия, Митрополита Московского и Всероссийского, по исправлению с греческих оригиналов славянского текста Нового Завета. Этот труд замечателен не только по своим внутренним высоким качествам, но и по тому назначению, какое желал ему дать Московский Святитель. Являясь ревностным носителем великой мысли собирания Руси в единое государство с Москвою во главе, мудрый и дальновидный архипастырь понимал, что в Православной Руси единство государственное тесно связано с единством церковным. Поэтому он в течение всей своей жизни с одинаковой настойчивостью боролся за объединение русских земель как в государственном, так и в церковном отношении. На пути церковного объединения древней Руси стояли юго-западные соседи — Болгария, Польша и Литва, выдвигавшие своих ставленников на русскую митрополию и ее епархии. Вместе с тем в России наблюдалось в то время весьма сильное влияние южно-славянской письменности.

Успешно отражая незаконные притязания своих юго-западных соперников, Святитель Алексий решил отстоять и духовную, книжно-литературную независимость Русч от влияния юго-западного славянства. С этой целью он во время пребывания своего в Константинополе (1355 год) предпринял труд по созданию такого церковно-богослужебного славянского текста Нового Завета, который был бы не только близок к наилучшему греческому тексту, но и свободен от малопонятных южно-славянских слов и оборотов и, таким образом, представлял бы собой самостоятельный славяно-русский или точнее среднерусский текст, долженствовавший стать всероссийско-церковным.

О высоких внутренних достоинствах перевода Святителя Алексия с одинаковым одушевлением говорят все наиболее видные ученые авторитеты. Так, Митрополит Московский Филарет в своих словах называет этот перевод «одним из бесценных наследий» [1]. Протоиерей А. В. Горский замечает, что боголюбивый дух Алексия воспользовался знанием греческого языка, «чтобы ближе и точнее разуметь слова Христовы и Апостольские» [2]. Профессор А. И. Соболевский о Чудовской рукописи перевода говорит: «Исправность Чудовского списка замечательна... Евангельский текст Чудовской рукописи есть нечто самостоятельное... Эта рукопись — нечто в своем роде единственное... Это — отличный по исправности текст, Лучший из дошедших до нас текстов XIV века» [3].

Бесценный труд Святителя. Алексия являлся образцом для всей дальнейшей справы славяно-русского текста Новозаветных Писаний. К сожалению, среди церковных деятелей последующих времен не оказалось достойных продолжателей этого великого дела. Между тем, быстрое развитие русского языка делало все более заметною разность между собственно русским и старым церковно-славянским языком. С XVII и особенно с XVIII столетия славянский перевод Библии оказался уже не вполне доступным пониманию русского простого народа, и выявилась настоятельная необходимость переложения Священного Писания на современный русский язык, понятный для всех.

I

Первый перевод Нового Завета на русский язык был сделан в 1821 году, причем евангелия были выпущены несколько раньше — в 1819 году. История этого перевода довольно интересна и поучительна, так как она породила между нашими иерархами и учеными множество разногласий, недоумений, сомнений, окончательно не разрешенных, надо сказать, и до настоящего времени.

Споры возбуждал основной вопрос: следует ли Священное Писание, известное нашим предкам и нам на величественном славянском языке, вообще переводить на простой, народный русский язык? Некоторые видные иерархи и ученые высказались против перевода Священных книг на русский язык, как, например, Митрополит Петроградский Серафим, Митрополит Киевский Филарет, Митрополит Киевский Евгений, граф М. М. Сперанский и другие. В 1819 году М. М. Сперанский писал своей дочери: «Сегодня... мне вздумалось читать Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении с славянским... Вообще я никогда не смел бы одобрить сего уновления... Никогда русский простонародный язык не сравнится со славянским ни точностью, ни выразительностью форм совершенно греческих. И рече Бог: да будет свет, и бысть свет. И сказал Бог, чтоб был свет, и был свет. Сравни сии два перевода: в одном есть нечто столь быстрое, столь точное, в другом все вяло, неопределенно, vulgaire» [4]. Другой противник перевода Библии на русский язык замечал, что «через новый перевод Библии нарушится союз единения нашего с прочими славянскими православными церквами, который блюдется именно тем, что мы с ними имеем Библию и богослужение на одном и том же языке» [5]. Приводилось и еще много доводов в пользу сохранения церковно-славянского текста Священных Писаний без перевода. Но было немало просвещенных мужей и авторитетных деятелей Церкви, которые во главе с Московским Митрополитом Филаретом решительно отстаивали необходимость и пользу переложения Священных книг на русский народный язык для домашнего чтения. В одном из своих отзывов по данному предмету Московский Святитель указывал, что и Римская Церковь, которая в силу своего особенного догматического направления не так свободно допускает чтение Священного Писания на народном языке, разрешает, однако, иногда переводы его на общевразумительные языки. «Кольми паче, — продолжает он, — Православная Российская Церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном; ибо такое лишение было бы несообразно с учением Святых Отец, с духом Восточно-Кафолической Церкви и с духовным благом православного народа» [6].

Не вдаваясь в рассмотрение этих споров, отметим, что первый опыт перевода Новозаветных Писаний на русский язык (1821 год) оказался не вполне удачным. Инициаторами его были лица инославного исповеведания — представители Британского Библейского Общества, и осуществлялся перевод не Св. Синодом, хотя и с его разрешения, а заботами и средствами Российского Библейского общества, в котором председательствовало лицо светское и членами были многие из католиков, лютеран и проч. Последнее обстоятельство вместе с явными недостатками и погрешностями в переводе вызвали сильное движение протеста как против действий Общества, так и против перевода. В 1826 году Библейское Общество было закрыто и дело перевода Священного Писания на русский язык приостановлено.

Вновь вопрос об издании Священных книг на русском языке был поднят в середине XIX века стараниями Московского Митрополита Филарета. В 1858 году состоялось определение Св. Синода о возобновлении русского перевода Библии, причем намечено было начать с евангелий от Матфея и Марка. Как видно из всего хода дела, члены Синода отнеслись к этому важному предприятию с необычайным вниманием, большой осторожностью и предусмотрительностью.

В основу перевода положены были следующие принципы: 1) чтобы подлинный (греческий) текст для перевода принят был в той редакции, какой держится Восточная Церковь; 2) чтобы перевод совершенно точно выражал подлинник, впрочем, соответственно свойству языка русского и удобовразумительно для читающего; 3) чтобы размещение слов соответствовало свойству русского языка и благоприятствовало ясности речи; 4) чтобы слова и выражения при переводе употреблялись всегда общепонятные, но не вульгарные.

В соответствии с первым правилом в основание перевода положена была редакция Московского издания греческого Нового Завета 1810 года, которая воспроизводит Textus receptus, совершенно сходна с греческим богослужебным текстом и наиболее близка к славянскому переводу. Пособиями служили издания Христиана-Фридриха Маттэи и Мартина-Августина Шольца, стоящие также весьма близко к восточно-византийской форме текста.

Переводом занимались лучшие ученые силы тогдашних четырех духовных академий. По получении перевода из академий члены Синода обстоятельно рассматривали его по частям в своих заседаниях. Просмотренные таким образом экземпляры перевода препровождались Московскому Митрополиту Филарету, который делал свои замечания, бывшие еще раз предметом общего обсуждения в Св. Синоде [7].

В 1860 году вышло первое издание русского перевода Четвероевангелия.

В 1862 году напечатан был русский перевод всего Нового Завета, который перепечатывался во всех последующих изданиях.

Мы не будем входить в оценку означенного перевода, выпущенного «по благословению Святейшего Синода» и под непосредственным его наблюдением. Можно находить и в нем недостатки, как они есть во всяком человеческом произведении; можно спорить относительно точности перевода в некоторых местах; можно возражать против его литературных приемов. Но эти недостатки не заслоняют очевидных достоинств перевода, которые придают ему значение важного церковного памятника.

В 1903 году напечатаны были в небольшом количестве экземпляров четыре Евангелия на славянском и русском языках в Синодальной редакции, с присоединением русского текста в новой редакции, составленной К. П. Победоносцевым. В 1905 году выпущены были остальные Новозаветные книги в этой новой редакции, а в 1907 году был опубликован весь Новый Завет в переводе К. П. Победоносцева, как опыт к усовершенствованию перевода на русский язык Священных книг Нового Завета. Особенностью этого опыта было то, что в нем чрезвычайно усилен элемент церковно-славянской речи. Автор считал излишним заменять многие славянские слова и обороты современными русскими, полагая, что от такой замены речь нисколько не становится понятнее, а только вульгаризируется.

Так как опыт К. П. Победоносцева не вносил каких-либо существенных усовершенствований в русский перевод Нового Завета, то он не получил широкого признания в Русской Церкви, и потребности русского народа — читать слово Божие на понятном языке — продолжал удовлетворять Синодальный перевод 1862 года.

II

В 1951 году в русских церковных раскольнических кругах в Париже начата работа по составлению нового перевода на русский язык Священных Новозаветных Писаний. Как и 140 лет тому назад, инициатива этого важного начинания принадлежит иностранным и инославным организациям и лицам. Вопрос о переводе поднят американской экуменической организацией ИМКА (Христианская ассоциация молодых людей), а осуществление издания взяло на себя Британское и Иностранное Библейское Общество. Ответственным переводчиком приглашен редактор Русского богословского института в Париже и профессор Священнного Писания Нового Завета епископ Кассиан (Безобразов). В помощь ему организована особая Комиссия, в состав которой входят представители разных церковных течений, в том числе представитель русского евангелического движения. По заявлению Комиссии, начинание это получило благословение Святейшего Патриарха Вселенского Афинагора и Синода Константинопольской Церкви. Но Комиссия ведет свою работу без согласия и благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия и без участия представителей Русского Православного Экзархата в Западной Европе.

В настоящее время епископ Кассиан закончил перевод евангелий от Матфея и Марка, причем пробный печатный выпуск нового перевода Евангелия от Матфея рассылается широкому кругу читателей для изучения и отзыва.

В одном из предшествующих номеров нашего журнала были кратко отмечены особенности организации рассматриваемого предприятия и принципов, положенных Комиссией в основу работы [8]. Теперь мы намерены рассмотреть самый текст нового перевода Евангелия от Матфея, пробный выпуск которого получен Московской Патриархией. Но предварительно скажем несколько слов о тех мотивах, которые вызывали, по словам Комиссии, необходимость пересмотра существующего русского перевода Новозаветных Писаний, и о тех задачах и целях, какие ставят перед собой инициаторы нового перевода.

В предисловии к выпущенному русскому тексту Евангелия от Матфея Комиссия ссылается на быстрое развитие разговорного народного языка, что делает будто бы совершенно необходимым возможно чаще возобновлять перевод Священных Писаний, «сообразно с состоянием сего языка в его народном употреблении». По мнению Комиссии, сегодняшнее поколение русских не говорит уже на языке своих отцов и не понимает существующего перевода Нового Завета.

Едва ли можно согласиться с подобного рода суждениями. Русский язык, конечно, развивается, но не настолько быстро, чтобы дети не могли понимать своих отцов. К тому же нам кажется весьма сомнительным знание современного русского разговорного языка инициаторами перевода, проживающими вдали от Родины.

В качестве второго основания для пересмотра существующего перевода Нового Завета Комиссия ссылается на то, что этот перевод является неудовлетворительным с научной точки зрения. Нахождение многих рукописей греческого текста Нового Завета и древних его переводов, а также изучение Отцов, проделанное за последнее столетие, представили, по мнению Комиссии, священный текст в новом виде, неизвестном нашим предшественникам.

В специальной статье по вопросу о восстановлении первоначального греческого текста Нового Завета, помещенной в прошлом номере нашего журнала [9], мы отмечали шаткость тех оснований, на которых строила свои выводы новозаветная текстуальная критика за последние 100 лег. При рассмотрении в дальнейшем самого текста нового перевода Евангелия от Матфея мы постараемся на конкретном материале показать, насколько слабо обоснованы текстуальным преданием имеющиеся в позднейших критических изданиях отклонения от традиционного церковного текста и на какой скользкий путь стали составители нового перевода, положившись на выводы отдельных протестантских исследователей.

Подготовляя к изданию новый перевод Священного Писания, инициаторы его преследуют весьма широкие цели и задачи. Они надеются, что перевод будет обслуживать нужды всего «благочестивого православного русского народа» и что он будет «иметь творческое значение для развития русского языка» [10]. В то же время они «сознают свой труд, как общехристианское дело».

Не считая нужным останавливаться на крайней претенциозности приведенных заявлений, мы укажем лишь на тот индефферентизм в отношении к Православной Церкви, который звучит в последнем замечании составителей перевода и который сказывается в самой организации предприятия. Введя в состав Комиссии по переводу лиц разных исповеданий, ответственные руководители этого дела тем самым показывают, что цель их выше интересов одной, собственно Русской Церкви, что они действуют в данном случае в интересах вообще целого христианства, всего христианского мира. Но эти панхристианокие устремления, носящие на себе печать конфессионального космополитизма, невольно вызывают подозрение, что под ними скрываются чуждые Православию задачи.

Все сказанное заставляет нас подвергнуть самому тщательному рассмотрению новый русский перевод Евангелия от Матфея с текстуальной стороны, чтобы выявить его подлинные тенденции и дать ему надлежащую оценку.

III

Основные требования, которым должен удовлетворять перевод Священного Писания, сводятся к следующему:

1) чтобы перевод сделан был с самого лучшего подлинника с точки зрения чистоты и неповрежденности текста;

2) чтобы перевод выражал и передавал смысл подлинника с совершенной точностью и при том в ясных и общепонятных словах и выражениях, но отнюдь не вульгарных, и

3) чтобы перевод, предназначенный для русских православных читателей, производился с благословения Русской Православной Церкви, под ее непосредственным контролем и наблюдением.

Обратимся теперь к новому переводу на русский язык Евангелия от Матфея и посмотрим, насколько он удовлетворяет перечисленным основным требованиям.

Самым важным в данном случае является вопрос о выборе из существующих текстов Новозаветных Священных книг исходного оригинала для перевода.

Нет слов, новозаветная текстуальная критика сделала за последнее столетие немало открытий. Но все ее достижения должны рассматриваться и проверяться с точки зрения соответствия их духу вселенской истины. Преемство этой истины, непрерывно живущей в Православной Восточной Церкви, вот то начало, которое неведомо протестантской библейской критике, но которое составляет необходимое условие к верному использованию существующих текстов Священного Писания.

Исходя из этого православного взгляда, составителям нового русского перевода Евангелия от Матфея следовало бы при выборе оригинала обратиться, прежде всего, к авторитету Православной Вселенской Церкви, как истинной хранительницы слова Божия, и взять за основу тот текст, который освящен многовековой церковной традицией, сделав этот текст пробой при определении достоинства и частных изданий.

К сожалению, переводчики Евангелия от Матфея стали на другой путь. Они положили в основание своего перевода текст критического издания Нестле (1949 год) и все отклонения от него общепринятого Православною Церковью текста или признали сомнительными, или совершенно отвергли.

Для нас весьма важно установить, насколько обоснованным является с научной точки зрения принятие чтений частного критического издания вместо чтений традиционного церковного текста.

Внимательное рассмотрение текста нового перевода Евангелия от Матфея, копирующего издание Нестле, показывает, что расхождения его с Textus receptus и традиционным церковным текстом довольно многочисленны. Сюда относятся, прежде всего, пропуски отдельных выражений и слов. Эти пропуски новый перевод или заключает в квадратные скобки, как чтения проблематичные, или совершенно исключает из текста, как ошибочные. К числу проблематичных отнесены следующие слова и выражения: I, 6 — «царь»; I, 11 — «Иоакима; Иоаким родил»; I, 25 — «Своего первенца»; II, 18 — «рыдание и»; V, 22 — «напрасно»; V, 44 — «благословляйте проклинающих вас, благотворите невидящим вас»; VI, 4, 6, 18 — во всех этих стихах слово «явно» поставлено в скобки, так как оно опущено в издании Нестле и в некоторых других критических изданиях; VI, 13 — «ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь»; VI, 32 — «Божия»; IX, 13 — «к покаянию»; X, 12 — «говоря: мир дому сему»; XI, 15 — «слышать»; XIII, 9, 43 — «слышать»; XVI, 2 — 3 — «вечером вы говорите: будет вёдро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! Различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете»; XVI, 13 — «Меня»; XVI, 21 — «сей же род изгоняется только молитвою и постом»; XVIII, 11 — «Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее»; XVIII, 15 — «против тебя»; XVIII, 35 — «согрешений его»; XIX, 9 — «и женившийся на разведенной прелюбодействует»; XIX, 16 — «Благий»; XIX, 20 — «от юности»; XX, 7 — «и что следовать будет, получите»; XX, 16 — «ибо много званных, а мало избранных»; XX, 22 — 23 — «или креститься крещением, которым Я крещусь» и «и крещением, которым Я крещусь, будете креститься»; XXIII, 14 — «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за это вы примете большее осуждение»; XXVII, 41 — «и фарисеями»; XXVIII, 17 — «Ему»; XXVIII, 20 — «Аминь».

Помимо перечисленных выражений и слов, заключенных в скобки, новый перевод целый ряд чтений совсем исключает из текста, считая их вместе с изданием Нестле позднейшими вставками. К числу таких отвергнутых чтений относятся: VIII, 18 — «множество» (народ); VIII, 25 — ученики Его»; IX, 14 — «много»; XIII, 51 — «Господи»; XIV, 30 — «сильный»; XV, 8 — «приближаются ко Мне» и «устами своими»; XVIII, 26: — «Государь»; XVIII, 29 — «к ногам его»; XIX, 29 — «или детей, или земли»; XXI, 4 — «который говорит», XXI, 28 — «Божий»; XXI, 28 — «одного»; XXII, 7 — «услышав же»; XXII, 13 — «возьмите его»; XXIII, 3 — «соблюдать»; XXIII, 5 — «одежд своих»; XXIV, 7 — «моры»; XXV, 13 — . «в который приидет Сын Человеческий»; XXV, 30 — «Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит»; XXVI, 3 — «и книжники»;

XXVII, 42 — «если»; XXVII, 64 — «ночью»; XXVIII, 2 — «от двери гроба»; XXVIII, 6 — «Господь»; XXVIII, 9 — «когда же шли они возвестить ученикам Его».

Наконец, наряду с пропусками в рассматриваемом переводе встречаются иногда вставки, а также замена одних слов и выражений другими в согласии с критическими изданиями. Так, в VI, 1 — слово «милостыня» (ε̉λεημοσὺνη) заменено словом «праведность» (δικαιοσὺνη); VI, 12 — в молитве Господней в пятом прошении церковное чтение: «как и мы прощаем» (α̉φὶεμεν) заменено чтением «как и мы простили» (α̉φηκαμεν); XI, 19 — церковное чтение: «И оправдана премудрость чадами ее» (άπὸ τω̣̃ν τε̉κνων αύτὴς) заменено чтением критических изданий: «И оправданием премудрости были дела ее» (άπὸ τω̣̃ν έργων αύτὴς); ХП, 6 — церковное чтение: «Но говорю вам, что здесь Тот, Кто больше храма» (μειζων) заменено чтением: «Но говорю вам: то, что здесь, больше (μεὶζων) храма»; XVI, 20 — слово «запретил» (διεστεὶλατο) заменено словом «повелел» (ε̉πετὶμησεν); XVII,9 — церковное чтение «воскреснет» (α̉ναστη̃) заменено чтением критических изданий «восстанет» (ε̉γερση̃); XIX, 4 — здесь также слово «воскреснет» заменено словом «восстанет»; XIX, 17 — вместо общепринятого церковного чтения: Что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» в новом переводе в соответствии с критическими изданиями данное место передается так: «Что ты Меня спрашиваешь о благом? Есть один только Благой. Если хочешь войти в жизнь, соблюдай заповеди»; XXIV, 36 — в текст: «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один» вставлены слова «ни Сын»; XXIV, 42 — слово «час» заменено словом «день».

Чтобы оценить перечисленные отклонения нового перевода Евангелия от Матфея от общепринятого церковного текста с точки зрения их текстуальной порочности, мы должны обратиться к критическому аппарату тех изданий, на которые опирается перевод, и прежде всего последнего издания Нестле.

Всматриваясь в состав текстуальных поручителей, приводимых указанными изданиями в пользу того или иного чтения, мы обнаруживаем явное пристрастие издателей к александрийской или египетской группе свидетельств, отнесенных критиками к Исихиевской рецензии (H). Данная группа представлена сравнительно небольшим количеством рукописных источников, а именно: унциальными кодексами — Синайским (алеф), Ватиканским (B), Ефрема Сирина (C) и некоторыми другими, древне-египетскими переводами и цитатами александрийских Отцов и Учителей Церкви.

Во всех тех случаях, когда то или иное чтение подкреплялось данной группой поручителей или только главными из них, такое чтение принималось критическими изданиями, как древнейшее и первоначальное.

Так, например, отмеченные выше отклонения нового перевода Евангелия от Матфея от церковного текста, вызванные влиянием критических изданий, основываются в большинстве случаев на показании двух-трех древних кодексов и даже иногда одного унциального манускрипта — Ватиканского или Синайского (Мтф. V, 44; VIII, 18, 25; IX, 14; XI, 19; XII, 6; XV, 8; XVI, 20; XVII, 9 и др.).

В некоторых местах к небольшему количеству манускриптов александрийского типа присоединяли свой голос отдельные представители так называемой западной фамилии или, по определению фон-Зодена, Иерусалимской рецензии (J). Но, как показывают наблюдения, особого значения последним свидетельствам критики текста не придавали. Во всяком случае, при разногласиях между западным и александрийским текстами преимущество неизменно отдавалось последнему.

Еще меньшее внимание обращалось критиками текста на показания самой многочисленной группы памятников, относимых к византийской или константинопольской фамилии (по фон-Зодену рецензии Κοινη). Все чтения, которые составляют особенность этой фамилии и которые приняты в Textus receptus и в наш церковный текст, отнесены позднейшими критическими изданиями, в том числе и изданием Нестле, к числу испорченных и помещены в примечаниях.

Такое странное предпочтение александрийских манускриптов всем другим группам рукописных свидетельств совершенно не оправдывается характером текстуального материала и должно быть отнесено к проявлению субъективнейго произвола критиков.

В самом деле, александрийская форма текста, которую большинство позднейших критиков считает наиболее древней и даже первоначальной, представлена сравнительно небольшой группой свидетельств, преимущественно древними унциальными кодексами во главе с Ватиканским и Синайским. Между тем, ни одна из рассматриваемых нами форм не страдает таким разногласием своих поручителей, как форма александрийская. Каждый из унциалов — представителей этой формы «стоит одиноко и во вражде со всеми другими, которые в свою очередь взаимно угрызаются с опасностью всеобщего пожирания» [11]. Единичные по своему голосу, они справедливо возбуждают подозрение относительно неповрежденности их содержания. Главное преимущество их заключается в почтенной древности (IV — VI вв.). Но относительная древность не является еще гарантией близости их к текстуальному первоисточнику. Условия происхождения данных списков покрыты непроницаемым мраком, и мы не можем даже догадаться, где они появились и на какую потребу рассчитаны. Некоторые ученые склонны даже категорически утверждать, что текст египетских унциальных манускриптов носит на себе следы глубокой порчи и варварских искажений. «Всюду замечаются, — пишет Буржон об этих кодексах, — следы извращений не одних слов и предложений, а целых сентенций... Все эти кодексы изобилуют вольностями и небрежностями, вызывающими подозрение, что своим сохранением они обязаны лишь безнадежному их характеру» [12].

Вполне понятно, что и все те критические издания, которые построены на такого рода поручителях, в том числе и издание Нестле, положенное в основу нового переведа Евангелия от Матфея на русский язык, являются весьма сомнительными в своем достоинстве.

На второй форме текста, известной под названием западной, нам нет нужды подробно останавливаться, так как она не играла заметной роли в вопросах реконструкции подлинного текста. Ученые находят эту форму в кодексе Безы (D), в древне-латинских и поздне-сирийских переводах и у большинства западных отцов Церкви. Но очень рано были высказаны сомнения относительно самостоятельного существования какого-то западного текста, так как западные чтения находят во многих памятниках и александрийской и константинопольской рецензий. Естественно, что некоторые из поздних критиков текста (Нестле и др.) вынуждены были отвергнуть западную форму текста, как самостоятельную величину.

Если так непрочно обстоит дело с александрийской и западной текстуальными формами, то совершенно иная картина наблюдается в отношении византийской группы свидетельств, относимых западными критиками к рецензии Κοινη).

Игнорируемая большинством западных критических изданий византийская форма находится в целом ряде унциальных манускриптов (A, E, P, H, S и др.), в подавляющем большинстве греческих минускульных рукописей, в сотнях лекционариев, в древне-сирийских, готском и славянских переводах и у всех церковных писателей, живших в Антиохии и вообще в Сирии (Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Феодорита Кирокого и других). Правда, за исключением Александрийского кодекса (A) и древне-сирийских переводов, рукописные источники данной группы не отличаются древностью. Все они не восходят раньше VIII — IX вв., но зато они могут гордиться своею чрезвычайной согласованностью. Последнее явление подмечено было еще Августом Шольцем в начале XIX в. и заставило его высказать мнение, что константинопольский или «византийский» текст, лежащий в основе Textus Receptus и общепринятого церковного текста, есть подлинный и неиспорченный и происходит из первоначального текста, распространенного в Греции, Малой Азии и Сирии, который с IV века распространился по всему христианскому миру. Что же касается так называемого западного и александрийского текста, то он, по мнению Шольца, есть произведение господствовавшего в первых трех веках своеволия египетских грамматиков [13].

Особенно ярым защитником византийской группы свидетельств выступил Хр.-Фр. Маттэи, который подлинный текст находил только в московских греческих рукописях, вывезенных с Афона.

Следует отметить, что и в новейшее время целый ряд видных представителей текстуальной критики начинают склоняться в сторону признания высоких достоинств восточного церковного текста. Так, Буржон по поводу этого текста заявляет, что он «наиболее точно представляет слово Божие, что преемство его было удостоверено в своей непрерывности... что он покоится, в существенном, на обширнейшем свидетельстве» [14]. Другой исследователь пишет: «Антиохийские отцы и вся масса существующих манускриптов от третьего-четвертого до девятого-одиннадцатого века — в подавляющем количестве наличных вариантов — должны иметь общий оригинал, современный или даже старейший из существующих древних наших манускриптов, которые через это разом теряют присвоенную привилегию исключительной чистоты» [15].

Характер большинства представителей восточно-византийского текста действительно показывает, что этот текст с древнейших времен употреблялся в Христианской Церкви при богослужебных собраниях, куда он проник, разумеется, из лучших источников и под руководством безупречных авторитетов. Затем, новозаветные церковные сборники подвергались тщательному испытанному контролю церковных властей, которые всего менее склонны были допускать искажения и подлоги в «глаголах живота вечного». Во всем этом убеждают нас и существующие курсивные списки данного класса. Несмотря на немалые промежутки по времени своего составления и на разности по месту происхождения и предназначения, — в общем они обнаруживают замечательное текстуальное согласие, каким едва ли могут похвалиться даже два-три унциальные кодекса. Это наблюдение достойно особого внимания. Оно свидетельствует, что в текстуальной основе курсивных рукописей лежит нечто постоянное, неизменное и непреложное, как сама истина. Причина указанного явления кроется «в непрерывности церковнотекстуального предания, простирающегося до апостольской глубины, контролируемого всегда, всюду и с компетентностью» [16].

Из всего сказанного ясно, что наблюдаемые в позднейших критических изданиях отклонения от Textus Receptus и общепринятого церковного текста не могут считаться достаточно обоснованными с точки зрения научной критики. В своих изысканиях западные ученые протестантского направления исходили из предвзятой неприязни к показаниям восточно-византийских свидетельств. Отсюда их подозрительное и даже враждебное отношение к Textus Receptus, в основу которого положены были рукописи византийской группы. Поэтому все, что подкрепляло этот текст, они решительно отвергали, а все то, что противостояло ему, они принимали, прибегая во многих случаях к субъективным суждениям и крайним натяжкам.

Вполне понятно, что составителям нового перевода Евангелия от Матфея, предназначенного для православных русских читателей, не следовало бы вставать на позиции протестантских критиков и подвергать сомнению преимущества того текста, который освящен авторитетом Вселенской Церкви. Внесенные в новый перевод из частных критических изданий разночтения не оправдываются данными текстуальных источников и могут быть объяснены лишь излишним преклонением издателей перед авторитетом отдельных унциалов, особенно Ватиканского. Немалую роль играла здесь и конфессиональная неприязнь критиков к Православному Востоку. Предлагая новую форму текста, отличную от православно-восточной, переводчики в предисловии заявляют успокоительно, что эта форма «не вносит существенного изменения в наши представления о Евангельском учении и Евангельской истории». Но мы должны заявить, что в отношении «глаголов живота вечного» имеет значение не только каждое слово, но и каждая буква. Поэтому новый перевод Евангелия от Матфея не может быть признан удовлетворительным с точки зрения чистоты и неповрежденности предлагаемого им текста, поскольку он следовал в выборе чтений мало надежным оригиналам [17].

А. Иванов,

доцент Моск. Дух. Академии

[1] «Слова и речи», т. I, М., 1848, стр. 237 и 257.

[2] Прибавл. к Творениям св. Отцев, 1848, т. IV, стр. 94 — 95.

[3] Южно-славянское влияние на русскую письменность в XIV — XV веках, 1893, стр. 24 — 28.

[4] «Русский Архив», 1868, стр. 1701.

[5] Н. А. Чистович, История перевода Библии на русский язык, СПБ, 1899, стр. 296.

[6] Там же, стр. 291 — 292.

[7] Н. А. Чистович, История перевода Библии на русский язык, СПБ, 1899, стр. 316.

[8] А. Алексеев, К вопросу о новом переводе на русский язык Евангелия от Матфея — ЖМП, 1954, № 2.

[9] А. Иванов, К вопросу о восстановлении первоначального греческого текста Нового Завета — ЖМП, 1954, № 3.

[10] «Апостолос Андреас», Стамбул, 2 февраля 1952, № 32.

[11] Проф. Н. Н. Глубоковский, Греческий рукописный Евангелистарий, СПБ, 1897, стр. 227.

[12] J. W. Bourgon, The Traditional Texts of the Holy Gaspels etc. London, 1896. р. 32-34.

[13] Aug. Scholz, Biblisch-Kritischen Reise etc. in den Jahren 1818 — 21, Leipzig, 1823. S. 163.

[14] The Traditional Text, p. 15.

[15] Hort. The Hew Testament in the Original Grecs Introduction. London, 1882, p.92,

[16] Проф. Н. Н. Глубоковский, Греческий рукописный Евангелистарий. СПБ, 1897, стр. 225.

[17] Окончание статьи будет напечатано в следующем номере.