ПОДВИЖНИК ЦЕРКОВНОЙ НАУКИ

(К 100-летию со дня рождения проф. В. В. Болотова)

I

Отец Василия Васильевича Болотова был дьячком Троицкого собора г. Осташкова Тверской губернии. Овдовев и оставшись один с двумя детьми, он вторично женился на 27-летней сироте-поповне Марин Ивановне Вишняковой, жившей с матерью в с. Кравотыни, на берегу озера Селигер. Тяжелый жребий выпал Марии Ивановне: она пожила с мужем лишь около семи месяцев. Отец Болотова утонул в озере, загоняя на «молодом льду» своих гусей домой.

Став как бы вновь сиротой, вдовой дьячка, Мария Ивановна перебралась обратно в Кравотынь, где под 1 января 1854 года у нее и родился мальчик, названный в крещении Василием в честь св. Василия Великого.

Детство будущего ученого прошло в том же селе, где он жил с матерью и 'бабушкой, в очень бедной обстановке. С трудом добывала средства к жизни вдова дьячка. Она была достойной представительницей замечательных русских женщин — скромных, простых, незаметных, несущих свой жизненный крест твердо и безропотно, и всю силу своей души отдавала своему единственному сыну. От нее он впитал глубокую религиозность, исключительное трудолюбие, изумительное терпение и строгий взгляд на жизнь и людей. Умея читать и писать («полууставом») [1], она охотно читала книги духовного содержания, знала наизусть святцы, и потому и могла руководить умственным развитием своего сына в его раннем детстве.

Насколько строго и самоотверженно относилась Мария. Ивановна к воспитанию мальчика, показывает тот факт, что воспитывая сына на свои трудовые гроши, она в самые критические моменты материальной нужды не прикоснулась к тем сорока рублям, которые достались Василию Васильевичу после смерти отца при дележе его имущества между детьми от первого и второго брака. Эти сорок рублей были положены в банк, и Мария Ивановна вручила их Василию Васильевичу, «как путевку в жизнь», когда ему исполнилось двадцать лет [2].

Даровитость Василия Васильевича проявилась уже в детском возрасте. Сельскую школу он окончил легко и в 1863 году был отвезен матерью для учения в Осташковское Духовное училище. Там он учился шесть лет, поражая товарищей своей феноменальной памятью. Свободное от уроков время он отдавал не детским забавам, а исканию новых знаний. Так пользуясь тем, что рядом с квартирой, где он жил, находилась еврейская молельня, Василий Васильевич не только ходил с товарищами смотреть на еврейские моленья и шалить с еврейскими детьми, но «здесь и от них он в первый раз познакомился с еврейским книжным языком и выучился на нем читать и писать» [3].

И на каникулах мальчик отдавался необычайным занятиям. Однажды он нашел в церковной библиотеке «Богослужебные каноны на греческом, славянском и русском языках» Е. И. Ловягина и не только основательно изучил тексты канонов на трех языках, но в течение двух лет — на каникулах — занимался составлением подобия канонов в честь своего святого на греческом, славянском и русском языкак, прочитав с этой целью предварительно его житие и работая даже без помощи русско-греческого словаря.

Василий Васильевич окончил учение в Осташковском духовном училище, когда ему было пятнадцать лет, и перед талантливым юношей распахнулись двери второй ступени духовного образования — Тверской Духовной Семинарии, куда он был принят, как сирота, на казенное содержание.

Болотов-семинарист отдавал все свои силы умственному развитию и приобретению возможно большего количества знаний. Товарищам трудно было уследить, когда Болотов приготовляет заданные уроки, но они привыкли видеть его погруженным в чтение. «С книгой он был и в классной комнате, и на семинарском дворе, и в спальне, и в ограде Никольской церкви» [4]. Круг его умственных интересов был необычайно широк; он читал все: и на родном языке, и на греческом, и на латинском. В семинарии ярко определился и основной уклон научных интересов Василия Васильевича: это была лингвистика.

Естественно, что обширные познания и громадная начитанность Василия Болотова не могли не обратить на себя внимания преподавателей семинарии, которые, оценивая его способности и знания, говорили, что записав Болотова первым учеником, надо провести черту и затем, пропустив номеров сорок, второго ученика написать уже сороковым... [5].

Избрав по личному желанию С.-Петербургскую Духовную Академию, Василий Болотов в 1875 году поступает в нее вторым студентом, — единственная его неудача на учебном поприще... Конечно, вскоре же он занимает среди студентов 36 выпуска привычное для него первое место, и в Академии начинают говорить о необычайных дарованиях и обширных знаниях нового студента.

Записавшись на церковно-историческое отделение, Болотов избрал предметом своей будущей ученой деятельности церковную историю, а из языков выбрал латинский и английский. Изучая академические дисциплины, он расширял свои знания изучением восточных языков: армянского. грузинского, турецкого и мадьярского.

Будучи на третьем курсе, Болотов взял для своей кандидатской работы у проф. И. В. Чельцова тему «Учение Оригена о Святой Троице». Василий Васильевич еще не подал своего кандидатского сочинения, как его профессор И. В. Чельцов 5 марта 1878 года умер, и кафедра древней церковной истории оказалась свободной.

Когда Совет Академии предложил Историческому Отделению принять меры к замещению свободной кафедры, назначив проф. И. Е. Троицкого временно исполняющим обязанности преподавателя древней церковной истории, то Историческое Отделение в начале 1878 — 1879 учебного года сообщило Совету Академии о своем намерении отсрочить замещение свободной кафедры постоянным преподавателем еще на год на том основании, что Отделение «имеет в виду кандидата, вполне достойного этой кафедры, но, к сожалению, могущего занять ее не раньше, как в будущем году» [6].

Митрополит Исидор, в своем представлении ходатайства Совета Академии Св. Синоду, дополнительно сообщал, что «указываемый в представлении Исторического Отделения Академии кандидат на замещение вакантной кафедры древней общей церковной истории есть студент IV курса Академии Василий Болотов, замечательными дарованиями и познаниями своими, равно и примерным поведением и трудолюбием, обративший на себя внимание большинства академических преподавателей и действительно подающий лучшие надежды для церковно-исторической кафедры в Академии» [7].

Написав на 3-м курсе прекрасное кандидатское сочинение и получив за него степень кандидата богословия, Василий Васильевич посвятил последний год своего учения в Академии специальному изучению всеобщей церковной истории и истории Русской Церкви, подготовляясь к занятию кафедры; одновременно с этой работой он усиленно трудился над переработкой своего кандидатского сочинения в магистерскую диссертацию.

Окончив полный курс Академии, Василий Васильевич 10 июня 1879 года подал в Совет Академии на соискание магистерской степени свое переработанное кандидатское сочинение «Учение Оригена о Святой Троице». По отзыву проф. И. Е. Троицкого, В. Болотов переработал свое кандидатское сочинение с таким значительным расширением программы, что получился новый труд и по замыслу и по выполнению.

Публичная защита магистерской работы Василия Васильевича, по свидетельству очевидцев, прошла необычайно блестяще, явившись «истинным праздником науки, не имевшим уже себе подобных в последующей академической жизни» [8].

31 октября 1879 года В. В,. Болотов был утвержден в ученой степени магистра, а 2 ноября того же года единогласно избран Советом Академии на кафедру общей церковной истории в звании штатного доцента, а 3 декабря утвержден митрополитом в этом звании.

Некоторое время спустя, Василии Васильевич прочитал в присутствии ректора Академии прот. И. Л. Янышева, свою первую лекцию о религиозной политике Константина Великого и произвел на слушателей неотразимое впечатление как своей ученостью, так и ораторским талантом.

С этой лекции началась учено-педагогическая деятельность Василия Васильевича Болотова, которая с блеском и возрастающим успехом продолжалась в течение двадцати лет.

II

История русской богословской науки еще не написана. Может быть, для этого и не настало время, поскольку лишь во вторую половину XIX столетия русская богословская наука, в лице своих лучших представителей, сделала впервые твердые шаги по новому пути самостоятельного развития. В. В. Болотов и был одним из тех, кто смело и с блеском выступал от лица самостоятельной русской богословной науки и в своем лице требовал для нее такого же внимания, каким пользовалась ее старшая сестра — западная богословская наука.

Естественно предполагать, что, начиная свою учено-преподавательскую деятельность, В. В. Болотов из патриотических побуждений поставил целью своей жизни занять самостоятельное положение среди своих европейских коллег, стать равноправным «среди ученых своего времени, пользующихся общею известностью и заслуженным авторитетом в науке» [9]. Эта цель требовала сочетания в одном лице обширного комплекса знаний. К тому же, православному церковному историку нужно было иметь такой критерий, который позволял бы убедительно и резко разграничивать католические и протестантские тенденции от православных взглядов.

Научный универсализм оказался для В. В. Болотова желанным идеалом, — и всею своею научною деятельностью он доказал, что для него он был фактически возможен. Василий Васильевич «чувствовал влечение к самым разнородным отраслям знания и достигал в них, на сколько нужно было ему для его цели, совершенства профессиональных специалистов» [10].

Такого церковного историка русская наука еще не знала. Он уверенно занял место в строю немногих ученых Запада, выдающихся по разносторонности и глубине знаний. Это достижение было для Василия Васильевича триумфом личным и национальным. Еще при жизни он отмечался как «один из первых знатоков церковной истории не только в России, но и в Европе»

Вступив в ряды деятелей богословской науки с оружием обширных и глубоких знаний православного богослова, Василий Васильевич еще в начале своего научного служения поставил себе задачей быть исследователем в области избранной им церковной истории.

Как Болотов понимал научное исследование, об этом он высказался в одном из своих писем. Рассказывая о начале своей литературной деятельности, Василий Васильевич вспоминает, что пока он был совсем юн, то не смел отказываться от поручений «старших» и в интересах заработка написал несколько статеек в «Христианское Чтение» и «Церковный Вестник»... Но как только несколько стряхнул с себя, как гусенок, воду, так и забастовал и решил писать не иначе, как по собственному усмотрению, т. е. в каждой своей статье давать что-либо novum, т. е. или новое положение (еруышы), или новое обоснование старого, и для того или вовсе не писать о том, о чем писали другие, или писать против этих других, по крайней мере, их поправляя и дополняя. «На эти рельсы, писал он, я стал в первой же статье: «Из церковной истории Египта: Рассказы Диоскора» (в конце 1884 г.); думаю, не сходил с них ни разу во все последующее время... и надеюсь не сойти с них до гробовой доски» [12].

Необходимость погружения в обширное море древних произведений богословской мысли ставила В. В. Болотова перед проблемой приобретения возможно более широких лингвистических знаний. Интерес к ним проявился у него рано. Если тогдашняя духовная школа ставила Василия Васильевича в условия крепкого усвоения греческого и латинского языков, то сам он расширял и повышал требования к самому себе в смысле факультативного изучения в семинарии других языков. Так он изучил немецкий и французский и приступил к изучению английского языка. Уже в семинарии его особенно привлек к себе еврейский язык как своею древностью, так и важным значением в качестве библейского языка.

«Здесь же, на семинарской скамье начались восточные занятия Болотова. Изучая с жадностью преподаваемый там еврейский язык, он случайно натолкнулся на эфиопский. Получив из библиотеки по ошибке, вместо требуемой книги, какую-то старую эфиопскую, до-дилльмановскую грамматику, и выучившись по ней только читать, он, пользуясь знанием еврейского языка, прочел без затруднения помещенную в ней молитву Господню. Это поощрило его к дальнейшим занятиям» [13] и побудило самостоятельно, по латинскому руководству, приступить к изучению восточных языков — сирийского и арабского. Сохранившиеся в бумагах выписки из грамматики армянского, грузинского, турецкого и мадьярского языков говорят о знакомстве Болотова и с этими языками..

Такое «многоязычие» было нужно ему для занятий с первоисточниками древней истории христианства. До Болотова русские церковные историки совсем не включали восточные языки в число необходимых для своих работ, ограничиваясь греческим и латинским. Этого для Василия Васильевича было недостаточно при его интересе к истории Восточных Церквей, и он становится одним из лучших специалистов коптского и эфиопского языков, причем последний он знал в двух формах: древнебогослужебный (гыыз) и отличный от него новый разговорный (амхарский — амарыннья).

Научная пытливость и соприкосновение в исследовательской работе с древностями Египта, Персии, Ассирии и Вавилона приводили Василия Васильевича к научному знакомству с древнеегипетским языком и иероглифами и с ассировавилонской клинописью, и с персидским в его разных видах (древняя клинопись, так называемый «зенд» и новоперсидский). Параллельно с изучением древних языков Василий Васильевич в процессе своей ученой работы хорошо изучил итальянский язык и читал книги на голландском, португальском и датско-норвежском; кроме того, он обращался и к отжившим европейским языкам, каковы готский и кельтский, не был чужд ему и санскрит [14].

Можно не считать преувеличением, что Болотов «знал до двадцати языков, живых и мертвых, европейских и восточных, и знал не кое-как, чтобы только разбирать их грамоту, а до тонкостей их стиля и диалектологии, с их историей и литературой» [15].

Разносторонние и обширные знания В. В. Болотова служили ему орудием оригинальных исследований, которые он производил с необычайной глубиной и виртуозностью.

Высокую оценку научного метода, которым пользовался Василий Васильевич) в своих исследованиях, дают не только современные ему русские ученые, но и представители западной церковно-исторической науки. Так, Н. Бонвеч признает его «образцом и учителем критического метода» для русской церковно-исторической науки и считает естественным, что «его Академия гордилась им, как мастером критического метода» [16].

Но критический метод Василия Васильевича не имел ничего общего с так называемой «отрицательной критикой» западных церковных историков. По отзыву профессора Б. Мелиоранского В. В. Болотов «о переворотах в науке думал меньше всего. Склад его ума и дарования располагали его преимущественно к критической работе. Знакомый до тонкости как с источниками, так и с построенными на основании их историческими представлениями о религиозно-бытовой жизни Европы и Западной Азии с Египтом, от седой старины и до наших времен, он ясно видел их слабые стороны: неполноту и неразработанность первых и, как следствие, недоказанность, неточность, фантастичность и во многих случаях — заведомую ложность вторых; и, вероятно, потому детальную, математически точную (т. е., по крайней мере, с точным указанием пределов возможной ошибки) разработку хотя бы крохотного вопросика он ставил выше блестящих широких концепций, на развитие которых уходит иногда целая жизнь ученого и которые, однако, при пристальной критике их фактической основы, нередко рассыпаются в прах» [17].

Самостоятельность научных воззрений В. В. Болотова выражалась для западного научного мира в общем его научном облике, как православного церковного историка. Ставя высшей целью своей научной работы истину, Василий Васильевич в своих лекциях решительно защищал конфессионализм церковного историка, который «должен чувствовать себя членом своей Церкви и не должен отступать от церковной точки зрения».

Разбирая вопрос об отношении к христианской древности трех христианских вероисповеданий, Василий Васильевич вскрывает, что «истинный кафолик» имеет дело со всею кафолическою Церковью, что для него значение церковкой истории гораздо больше, чем для католика и протестанта. «Православный богослов слышит в истории голос Церкви, рассеянный не только в пространстве, но и во времени, — голос, ничем незаменимый (quod semper, ubique et ad omnibus creditum est). Сознание себя не целым, а частью кафолической Церкви дает место для правильной оценки других голосов» [18].

Всеми трудами своими В. В. Болотов наглядно показывал полную возможность для православного богослова свободных научных исследований, контролируемых общим учением Церкви. «Православная Церковь предоставляет всем свободу богословских исследований и мнений. Она не требует от нас, чтобы, несогласные в чем-либо с мнениями Святых Отцов и учителей Церкви, мы убили свои личные убеждения, а требует, чтобы мы не торопились, чтобы мы посмотрели, не делаем ли мы в своих рассуждениях скачков, для нас самих незаметных» [19].

Вот как мудро сочетал Василий Васильевич свободу своих богословских исследований с авторитетом Православной Церкви... Этим принципом он руководился и в своих отношениях к достижениям западной — католической и протестантской — богословской науки и, воздавая все почитание достойнейшим представителям этой науки, он принимал их результаты после проверки своим мировоззрением «истинного кафолика».

Импонирующие дарования первоклассного ученого, естественно, сделали В. В. Болотова руководителем деятельности Петроградской Духовной Академии. Появилась «Болотовская школа» молодых ученых, питомцев Академии, сделавших значительный вклад в церковно-историческую науку. Таковы ученые труды: 1) В. Н. Самуилова «История христианства на латинском Западе 353 — 430», 2) проф.-прот. М. И. Орлова Liberpontificalis» как источник для истории римского папства и полемики против него», 3) проф. — прот. П. И. Лепорского «История Фессалоникского экзархата до присоединения его к Константинопольскому патриархату», 4) проф. Н. В. Малицкого «Борьба галльской церкви против пап за независимость. Опыт церковно-исторического исследования из эпохи IV — VI вв.» Также испытали его руководство сочинения 5) проф.-прот. А. П. Рождественского «Откровение Даниилу о семидесяти седминах» и 6) проф. И. Е. Евсеева «Книга пророка Исаии в древнеславянском переводе» [20].

III

Все свои природные дарования Василий Васильевич посвятил исследованиям из области истории древней Церкви. К ней были прикованы его ученые интересы, ее разнообразным проблемам посвящено большинство его наиболее ценных и оригинальных трудов.

В. В. Болотов затронул все основные проблемы и в развитии богословской мысли от начала христианства и кончая эпохой Вселенских Соборов.

Своей магистерской диссертацией «Учение Оригена о Святой Троице» (1879) Василий Васильевич погружается в тринитарную проблему. Учение о Святой Троице — основной, центральный догмат христианства. Знаменитый же ученый древности и глубокий философ-богослов Ориген дал такое возвышенное понятие о Божестве, что его учение о Троичном Боге, несмотря на его неправославный субординационизм, оказало сильное влияние на восточное богословие.

Блестяще справившись со своей нелегкой задачей анализа системы Оригена и правильно оценив ее с богословской точки зрения, Василий Васильевич глубоко изучил и древние гностические системы, поскольку мировоззрение Оригена являлось одной из первых систем христианского гносиса, пытавшегося объединить в цельном мировоззрении веру и разум, богословие и философию.

Еще больше времени и сил Василий Васильевич отдал на изучение несторианства и монофизитства. Насколько было внимательным и глубоким изучение этих догматических движений по первоисточникам, показывает то обстоятельство, что во время этого изучения в 1880 — 1881 году Василий Васильевич сделал столь важное историко-литературное открытие, что хотел взять его темой докторской диссертации, которую он намеревался представить в 1885 или 1886 году под заглавием: «Рустик, диакон Римской Церкви, и его сочинение».

Еще больше труда потратил Василий Васильевич на догматико-историческое изучение монофизитства. Здесь не одна лишь внешняя история этих Церквей была предметом исследований Василия Васильевича, но и внутренние богословские споры, волновавшие жизнь этих Церквей. С вероучением же этих Церквей Василию Васильевичу приходилось иметь дело и как православному богослову, поскольку действительность ставила его представителем Православия при непосредственных сношениях с живыми членами этих Церквей.

Как велик был авторитет Василия Васильевича в области догматического богословия, показывает его выступление с тезисами о Filioque, напечатанными на немецком языке в 1898 году в старокатолическом журнале «Международное богословское обозрение». Формально эти тезисы были составлены Василием Васильевичем, как членом Комиссии для выяснения условий воссоединения старокатоликов с Русской Церковью, но по существу Василий Васильевич выступал со своими тезисами как восточно-православный богослов и от лица Русской Церкви.

Статья приковала к себе внимание и исключительной эрудицией, и смело высказанной общей точкой зрения на Filioque, и необыкновенной ясностью изложения одного из труднейших богословских вопросов.

Интерес к монофизитству, имеющему центральное значение в истории древней Церкви, привел Василия Васильевича к необходимости углубления в церковную историю Александрийского патриархата. Изучив коптский, арабский, сирийский и армянский языки, языки трех ветвей монофизитства, Василий Васильевич дает ряд блестящих исследований «Из церковной истории Египта». Четыре выпуска труда, представляющего солидный том в 300 слишком страниц, содержат: I) «Рассказы Диоскора о Халкидонском Соборе», 2) «Житие блаженного Афу»,

3) «Архимандрит тавеннисиотов Виктор при дворе Константинопольском» и 4) «День и год мученической кончины св. евангелиста Марка».

Имея дело в этих статьях с памятниками коптской письменности, изданными западными учеными в 80-х годах XIX столетия, В. В. Болотов впервые дал этим памятникам настоящую оценку» и с замечательною убедительностью доказал, — как говорит выдающийся русский ориенталист проф. Б. Тураев, — что коптские произведения, относящиеся к циклу сказаний о вселенских соборах, не что иное, как тенденциозные, церковно-исторические романы, недобросовестная стряпня, рассчитанная нередко на доверчивость и невежество массы» [21]. Этот категорически формулированный приговор коптским писаниям был высказан в то время, как за подлинность их стоял не только Ревилью (известный ориенталист), но такая величина в церковной истории, как Гарнак» [22].

«Житие блаженного Афу» заставляет Василия Васильевича всколыхнуть весь вопрос о коптской агиологии, и здесь оказывается, что коптские Четьи-Минеи более позднего происхождения, чем обычно принято их датировать, и не особенно высокой пробы. Однако само «Житие блаженного Афу, епископа Оксиринхского», признается счастливым исключением. «Скромный этиологический памятник этот должен занять выдающееся место в истории догматов: он проливает новый свет на историю антропоморфистского спора», — заключает свое исследование Василий Васильевич. «Но и как биография святого епископа, житие имеет значительную ценность для церковной истории... Тип обыкновенного епископа скромной провинциальной кафедры с тихою, невидною со стороны, деятельностью, в эпоху, не отмеченную ничем замечательным — этот тип менее известен, при всей его глубокой важности: направляемое такими епископами жило своею нормальною жизнью огромное большинство христианского мира, и на эту спокойную мощь, на эти сероватые стены, опирался высокий золотой купол кафолической Церкви» [23].

Этюд историко-хронологического характера «День и год мученической кончины святого евангелиста Марка», убитого в Александрии, не только дает точный ответ на вопрос темы, но в ходе доказательств высокой ценности памятника древности — актов святого апостола, — Василий Васильевич попутно разбирает вопросы: а) о времени празднования Пасхи в I веке нашей эры, б) о дате Воскресения Христова в Следованных псалтирях и в) о празднике Сераписа в Александрии.

О расширении этиологических работ В. В. Болотова говорит его статья на тему: «Следы древних месяцесловов поместных церквей». Здесь рассматриваются вопросы о различных типах месяцесловов, причем дается обзор менологической литературы Коптской и Сирийской Церквей. Статья содержит и экскурс в древнеегипетский календарь о праздниках в честь Озириса (Усири), замененных в христианское время Михайловым днем 8 ноября [24].

Ценные вклады внес Василий Васильевич в тот отдел семитологии, который носит название Aethiopica. В области церковной истории Эфиопии В. В. Болотов являлся единственным знатоком среди своих ученых современников. Его большое, замечательное исследование «Богословские споры в Эфиопской Церкви» имеет предметом историю толков богословствующих абиссин, то-есть историю крайней и умеренной монофизитской партии. За этот труд Василий Васильевич был признан учеными специалистами, как второй, после Дилльмана, историк Абиссинии. А между тем тема его работы, исполненной мастерски, куда труднее и сложнее

дилльмановских. Уже одни богословские хитросплетения эфиопов едва ли были кому-либо из эфиопистов по-плечу, кроме Василия Васильевича. «Мы едва ли много погрешим, — говорит проф. Б. Тураев, — если признаем это сочинение наиболее замечательным из трудов его по востоковедению, если, впрочем, вообще может итти речь об их сравнении» [25].

В рецензии на труд проф. Б. Тураева «Часослов Эфиопской Церкви», Василий Васильевич предложил интересную догадку о происхождении Часослова и осветил «целую эпоху в истории эфиопского просвещения». Естественно, что первый же свой труд из истории Эфиопии, изданный после смерти Василия Васильевича, проф. Б. Тураев посвятил его памяти, высказав этим свой глубокий пиэтет к памяти своего авторитетного рецензента и сотрудника.

В. В. Болотову принадлежит описание трех эфиопских рукописей Академии, которые и пожертвованы были Академии епископом Анатолием именно потому, что в ней, в лице Болотова, имелся специалист, способный их оценить... Василий Васильевич посвятил этим рукописям целый этюд, который является единственной работой, пытающейся проследить проявления монофизитства в абиссинском богослужении; кроме того, в этой работе он высказал свои взгляды на транскрипцию эфиопских букв.

Все труды В. В. Болотова по отделу Aethiopica представляли крупное явление тогдашней ученой русской литературы, и специалисты высказывали сожаление, что он не дал этих исследований еще больше.

И отдел Syriaca не был забыт в творческом труде Василия Васильевича, и здесь он оказал науке важные услуги. Работая над историей несториаиства, В. В. Болотов начал за год до смерти печатать в «Христианском Чтении» ряд исследований под общим заглавием «Из истории Церкви Сироперсидской».

Последними исследованиями по Syriaca были статьи: 1) «Что знает о начале христианства в Персии история», 2) «Календарь персов» и описания: 3) Сиро-каршунского монофизитского служебника и 4) несторианского Гимнология.

В итоге научной деятельности Василия Васильевича оказывается, что он оставил капитальные труды по церковной истории трех восточно-христианских народов: коптов, абиссин и сирийцев или, другими словами, поработал со славой в трех областях востоковедения: хамитской, семитской и иранской, так как при исследовании о персидской Церкви ему приходилось постоянно обращаться к персидскому и армянскому языкам [26].

Придавая своим исследованиям преимущественную направленность в область проблем истории богословской мысли на Востоке, В. В. Болотов попутно затрагивал и темы византологии, почему выхода каждой новой статьи его с нетерпением ожидали русские византологи. В них он рассматривал влияние Оригена на восточное богословие до V Вселенского Собора. Предостерегая от слепого доверия к памятникам истории III и IV Вселенских Соборов, неподлинность которых он доказывал («Рассказы Диоскора о Халкидонском Соборе» и рукопись без заглавного листа — «Архимандрит тавеняисиотов Виктор при Константинопольском дворе в 431 г.») [27], он в «очерках и набросках» касался взаимоотношений православной и монофизитской партий в империи в V веке. Более важное значение имеют для византологов две больших работы Василия Васильевича: «Либерий, епископ Римский и сирмийские соборы», написанной по поводу магистерской диссертации В. Н. Самуилова «История арианства на латинском Западе» и «Theodoretiana. Addenda et corrigenda» и «Addendis superaddenda», статья — отзыв на получение премии о сочинении Н. Н. Глубоковского: «Блаженный Феодорит, епископ Киррский».

IV

В последнее пятилетие своей ученой деятельности В. В. Болотов достиг высшего признания и авторитета не только в стенах своей родной Академии, где он «был в полном и совершенном смысле слова духовный самодержец Академии» [28], но и за стенами Академии: оценка общего научного значения его деятельности была такой же высокой, как и в родном ему академическом кругу [29]. Доказательством такого признания является избрание Василия Васильевича в 1894 году, по инициативе известнейшего византолога В. Г. Васильевского и при содействии проф. И. Е. Троицкого, в члены-корреспонденты Российской Академии Наук [30].

После этого, как бы толчка извне, Совет Академии возбудил дело о присуждении Василию Васильевичу степени доктора церковной истории. По свидетельству проф. П. Н. Жуковича, В. В. Болотов, экстраординарный профессор с 24 октября 1885 года, сам не искал докторской степени. «Да и что могла прибавить докторская степень к его ученой славе. И без этой степени он давно уже был и для Академии и для всех ученых кругов — как бы прирожденный доктор. Но самая докторская степень как бы принижалась тем, что ее не имел Василий Васильевич» [31].

Эту неловкость перед своим великим коллегою профессора Академии особенно остро чувствовали, когда заслушивали отзывы Василия Васильевича об ученых диссертациях на получение ученой степени или же премии. Эти отзывы Василия Васильевича разрастались в целые диссертации, например, «Theodoretiana», 167 страниц, отзыв о магистерском сочинении Н. Н. Глубоковского, или отзыв в 106 страниц о сочинении А. И. Садова на степень доктора церковной истории «Древнехристианский церковный писатель Лактанций». В этих отзывах находится не только целый ряд новых, неизвестных дотоле науке, указаний и соображений, но некоторые из отзывов разрастались в параллельные, дополнительные оригинальные исследования, иной раз заслонявшие и самый рецензируемый труд...

Один из таких отзывов, «феноменальный не только по объему, но более всего по своим внутренним качествам» [32], отзыв о сочинении проф. А. И. Садова, «Древнехристианский писатель Лактанций» и был как бы последним возбудителем вопроса о формальном признании за Василием Васильевичем высшей научной степени. «В Пасху 1896 года, — рассказывал в письме к А. П. Флоренскому сам Василий Васильевич, — являемся христосоваться к Высокопреосвященному митрополиту [Исидору]. Он поздравляет Садова с докторской степенью и прибавляет: «Очень рад, что на этот раз дело прошло так скоро. Много помог В. В. Болотов, отзыв которого так же, кажется, велик, как и самая диссертация».

«Таким мнением Синода не замедлили воспользоваться лица, ко мне благосклонные, и во главе их достопочтенный мой учитель И. Е. Троицкий....» [33]. И. Е. Троицкий выразил подлинно «общее мнение и желание всех членов Академического Совета», когда 21 мая вошел в Совет с запискою, в которой предлагал, «ввиду многочисленных и капитальных трудов Василия Васильевича в области церковной истории возвести его на степень доктора этой науки и ходатайствовать перед Св. Синодом об утверждении его в этой степени», поскольку его труды свидетельствуют о постоянном расширении его занятий как в области избранной им науки, так — в видах расширения научного горизонта — и в других науках, и являются определяющими «совершенно самостоятельное и равноправное положение его среди ученых специалистов нашего времени, пользующихся всеобщею известностью и заслуженным авторитетом в науке» [34].

19 июня Синод утвердил присуждение В. В. Болотову степени доктора церковной истории, а 19 октября он был утвержден и в звании ординарного профессора. Своеобразно резюмировал итог всей этой истории с получением докторской степени сам Василий Васильевич в уже упомянутом письме: «Таким образом, я, так сказать, доктор по случаю — возмутивший воду в этом направлении потому, что меня обстоятельства заставили написать такой отзывище...» [35].

V

«Докторство» мало изменило отношение к Василию Васильевичу лиц высшей церковной власти и научных учреждений, уже и раньше обращавшихся к нему за церковно-историческими справками, авторитетными решениями сложных и запутанных вопросов. Теперь эти поручения научного характера «пожирали» все его рабочее время, истощали его надорванные физические силы. Но в этих поручениях к ответу привлекалась любимая им русская богословская наука, совета и помощи у него искало высшее управление Православной Русской Церкви, — и он не мог отказать ни первой, ни второй. Для характеристики этой ответственной вне-академической работы вспомним хотя бы наиболее яркое.

В начале 1890-х годов в русских церковно-общественных кругах стала вопросом времени «старокатолическая проблема». Публичное — в печати и обществе — обсуждение ее приняло такой размах, что по указу Синода от 15 декабря 1892 года учреждена была комиссия под председательством архиепископа Финляндского Антония (Вадковского) «для выяснения условий и требований, какие могли бы быть положены в основу переговоров о соединении старокатоликов с Православною Церковью» [36]. Членом и делопроизводителем этой комиссии Синодом был назначен Василий Васильевич, и, конечно, главная тяжесть работы легла на его плечи... В. В. Болотов не только составлял, но и собственноручно переписывал все 13 журналов заседаний комиссии в 1893 году... И по содержанию труды комиссии, по существу, были трудом В. В. Болотова.

Исключительное значение имело участие Василия Васильевича в деле присоединения к Православной Церкви сиро-халдейских несториан в Урмийской епархии, которая уже давно искала сближения с Православием. Эти стремления увенчались светлым торжеством в день Благовещения 1898 года в Троицком соборе Александро-Невской Лавры.

В этом деле Василий Васильевич Болотов оказал весьма существенные услуги Русской Православной Церкви. Ему пришлось быть и переводчиком, и экспертом, и ученым секретарем, и даже литургистом и регентом певческого хора. Через его руки прошли все официальные сирохалдейские документы и исповедание веры Преосвященного Ионы Супурганского, им составлены обширные доклады в Св. Синод, не без его влияния составлен ad hoc и самый чин присоединения; он давал указания для пения псалма на сирийском языке во время торжества. Наконец, его редакции подвергся перевод на сирийский язык некоторых русских брошюр духовного содержания, предназначенных для раздачи этих первых переводов с русского на сирийский [37].

В. В. Болотов «был первым из русских ученых, изучившим современный абиссинский — амхарский язык, и долго оставался единственным». Так как «абиссинские официальные документы и грамоты пишутся на этом языке, а в России некому было их разбирать, то приходилось прибегать к таким странным мерам, как отправка абиссинских документов в наши консульства в Иерусалиме и Египте для перевода. Знание Василием Васильевичем амхарского языка избавило от этого неудобства нашу дипломатию, но заставило его принять на себя работу, не имеющую ничего общего с наукой» [38].

Но едва ли не самым ярким было представительство Василия Васильевича от лица русской богословской науки, а вместе с нею и высшего церковного управления России, перед светскою ученою общественностью по вопросу о реформе календаря в России [39].

Василий Васильевич умирал, как христианский подвижник, смертью праведных. «Святым» назвал его на 100-летнем юбилее Санкт-Петербургской Духовной Академии митрополит Антоний [40], и присутствовавшие при его кончине свидетельствуют о его полной примиренности с таинством смерти и о его радостном предощущении отхода в тот мир, где «души праведных пребывают». За три часа до смерти Василий Васильевич произнес отчетливо: «Как прекрасны предсмертные минуты!». Выражение «жизнерадостного настроения» озаряло его просветлевшее лицо и в последние минуты, когда среди многих непонятных слов и выражений, он отчетливо выговорил: «Иду ко кресту... Христос идет» [41]. Редкая христианская кончина подвижника в науке и в жизни!...

И ныне, спустя полвека со дня кончины В. В. Болотова, нельзя пройти мимо 100-летия со дня его рождения, не воздав должного почитания памяти этого великого церковного историка, который остается для наставников и студентов наших духовных академий идеальным образом ученого богослова-подвижника, как назвал его профессор Б. Тураев. «Его стихией, — говорит он, — была наука и больше ничего; ей он принес в жертву все заботы о материальных удобствах, даже о здоровье. Он во имя ее боролся с вещественной природой, победил ее и сделался истинным аскетом, отшельником науки; в ней находил и цель жизни, и отраду, и источник наслаждения. Наука и Церковь были для него тесно связаны: служение первой было в то же время и подвигом во славу второй. Он был ревностным и верным сыном Православной Церкви, но вместе с тем и убежденным сыном; я сказал бы даже, был верным потому, что был убежденным. Историческая истинность Православия была для его беспощадно критического ума не только верой, но и знанием, очевидным до осязательности» [42].

Проф. А. Макаровский

[1] Прот. П. Белюстин. Из воспоминаний о детстве проф. В. В. Болотова — «Христианское Чтение» 1900 г., стр. 283.

[2] Прот. П. Белюстин. Из воспоминаний о детстве проф. В. В. Болотова — «Христианское Чтение» 1900 г., стр. 279. М. Рубцов. Василий Васильевич Болотов. (Биографический очерк), Тверь, 1900 г., стр. 5.

[3] М. Рубцов, указанное сочинение, стр. 14 — 15.

[4] М. Рубцов, указанное сочинение, стр. 27.

[5] Бриллиантов. Проф. Василий Васильевич Болотов, стр. 426. Ср. Рубцов, Василий Васильевич Болотов, стр. 29.

[6] Бриллиантов, указанное сочинение, стр. 430.

[7] Дело Совета Академии 1878 г., №53; А. И. Бриллиантов, указанное сочинение, стр. 331.

[8] Проф. И. С. Пальмов, Венок на могилу в Бозе почившего, проф. В. В. Болотова, стр. 10 — 11.

[9] М. Рубцов, указанное сочинение, стр. 59 — 60.

[10] А. И. Бриллиантов. К характеристике ученой деятельности проф. В. В. Болотова, СПБ, 1901, стр. 4.

[11] М. Рубцов, указанное сочинение, стр. 63, прим. I.

[12] Там же, стр. 61.

[13] Б. Тура ев. В. В. Болотов. — «Журнал Министерства Нар. Просвещения» 1900, август, стр. 83.

[14] А. И. Бриллиантов, указ. сочинение, стр. 15 — 16; М. Рубцов, указ. сочинение, стр. 60.

[15] Б. М. Мелиоранский. Памяти В. В. Болотова. — «Византийский временник» 1900 г., стр. 618.

[16] А. И. Бриллиантов. Памяти В. В. Болотова, стр. 40.

[17] А.И. Бриллиантов. Памяти В. В. Болотова, стр. 615.

[18] В. В. Болотов. Лекции по истории древней Церкви, I, стр. 36.

[19] В. В. Болотов. Лекции по истории древней Церкви, I, стр. 36.

[20] Б. М е л и о р а н с к и й, указ. статья, стр. 616.

[21] Б. Тураев. В. В. Болотов. — «Журнал Министерства Нар. Просвещения» 1900, август, стр. 84.

[22] Там же, стр. 85.

[23] «Христианское Чтение» 1886, стр. 3 — 4. Б. Тураев, указ. сочинение, стр. 86.

[24] Б. Тура е в, указ. сочинение, стр. 87.

[25] Б. Тураев, указ. сочинение, стр. 91.

[26] Б. Тураев, указ. сочинение, стр. 96.

[27] В. В. Болотов. III сборник статей. — «Христианское Чтение» 1884, II, стр. 581 — 625; 1885, I, стр. 9 — 94: 1892, I, стр. 63 — 89, 335 — 361.

[28] «Памяти проф. СПБургской Духовной Академии В. В. Болотова, 10-летие со дня кончины.» СПБ, 1912, стр. 10.

[29] Там же, стр. 2.

[30] А. И. Бриллиантов. Биографический очерк. — «Христианское Чтение» 1910, стр. 578.

[31] Проф. И. С. Пальмов. Венок на могилу в Бозе почившего проф. В.В. Болотова, стр. 18. М. Рубцов, указ. сочинение, стр. 73 — 74.

[32] А. И. Бриллиантов. Биографический очерк. — «Христианское Чтение» 1910, стр. 578.

[33] М. Рубцов, указ. сочинение, стр. 72.

[34] Журнал Совета Академии 1895/1896 г., стр. 240 — 247. А. И. Бриллиаитов. Биографический очерк. 1910, стр. 578 — 579. Проф. И. С. Пальмов. Венок на могилу... В. В. Болотова, стр. 12 — 13.

[35] М. Рубцов, указан, сочинение, стр. 73.

[36] А. И. Бриллиантов. Биографический очерк. — «Христианское Чтение» 1910, стр. 584 — 585.

[37] Б. Тураев. В. В. Болотов, стр. 94.

[38] Б. Тураев. В. В. Болотов, стр. 93 — 94.

[39] Проф. В. В. Болотов скончался 5 апреля 1900 года.

[40] А. И. Бриллиантов. Памяти проф. В. В. Болотова, стр. 14.

[41] Проф. И. С. Пальмов. Венок на могилу... проф. В. В. Болотова, стр. 30,

[42] Исследования в области этиологических источников, истории Эфиопии СПБ. 1902 г., стр. 10.