КОЛЫБЕЛЬ ОСИЯННАЯ
Мощный гул моторов не утомляет слуха, но напоминает о вечно длящейся жизни. Свет солнца, неведомый на земле, свободный от облачного средостения, девственно чистый, ровный и сильный, не утомляет зрения и своим как бы стоянием, кажущейся недвижностью тоже говорит о вечности. В этих заоблачных высотах стремительно и восхищенно, сладостно подавленная величием бытия, течет мысль.
...Персть обоженная... Господь создал из земли человека по образу и подобию Своему, вдохнул в него душу живую, единственного из всего дышащего на земле просветил светом разума. И вот, в пламенной пытливости, в непрестанных, неустанных и жадных поисках Истины, в вечном стремлении к Истине, в горении творящего разума человек поднялся еще на одну ступень к трону Господню, к лику Истины, — обрел крылья и воспарил к небу земному...
Летим. Необозримо бескрайне раскинулось под нами поле, всплошную тесно занятое белыми барашками. Мы только что вырвались оттуда, из беснующейся стихии: как-то внезапно вошли в серую тусклую мглу, потоки воды хлынули на стекла окон, стало заметно холодно и вдруг беззвучно впереди расколола серую завесу грозная, страшная, с библейской картины ворвавшаяся в жизнь зеленая, ломаная, в несколько широких мечевидных уступов, ослепительная молния. И сейчас же нас тряхнуло, самолет круто лег на крыло и стрелка высотомера стремительно пошла вверх: двадцать, двадцать пять, тридцать, дальше, и мы вступили в ровный, яркий, бессмертный свет. Там, внизу, под серебряно-белыми клубами облаков все еще беснуется, ревет, бушует, грохочет первобытная стихия, но она уже не устрашает, не повергает ниц, как в библейские времена, побежденная человеком, которого Господь просветил светом разума.
Вот я поднят над землею, и высоко подняты чувства мои. Бог сподобил меня побывать у прославленных отеческих святынь Москвы, Троице-Сергиевой Лавры, Владимира, Печор Псковских, древней Грузии, и сейчас полнится сердце мое радостью велией новой встречи. Я с трепетом чувствую себя равноправным участником всего необъятного православного мира, законным наследником всех его сокровищ, тем средним верующим человеком, к которому пламенные, сожигающие слова свои обращали великие Отцы Церкви нашей. Глас и слух. Величественное и страшное противопоставление! Мгновение и вечность, грань песчинки и бесконечность, величина бесконечно малая и величина бесконечно большая, искра, слабо теплющаяся и грозное пламя вулкана, вздох тихий и потрясающая гармония вселенной, последствие вполне случайной встречи, и — неисчислимые миллионы поколений предшествовавших и грядущих! Но я в роду отцов моих и в долгу перед ними. В меру слабого дыхания моего пою, славлю мир, творение Господне!..
Но вот в безбрежном клубящемся снежном мире появляются разрывы... Стрелка альтиметра падает и вот уже прихотливо раскинулась
под нами, словно только что небрежно брошенная девичьими руками, длинная вьющаяся лента Днепра, отражая солнце и тучи, то голубая, то свинцовая, она уходит и теряется в далях горизонта. Там, за этой, со щедрой широтою брошенной дуговой чертой, на далекой примосковной Смоленщине, в лесистом районе выбивается из земных недр на волю древний Борисфен малым ключиком, веселым быстрым холодным ручейком. Здесь так он широк, силен, приволен, красив, такие величавые видения прошлого вызывает перед мысленными очами твоими и гордость в душе за это прошлое, что повелительно возвращаются в память дивные строки о нем великого Гоголя.
Но вот и ушли тучи, и ничто уже не мешает воздушному пути нашему, и шашечным узором полей, лугами, лесами, белыми хатками сел, трубами заводов и фабрик, всем тучным изобилием своим мчится навстречу нам древняя земля Украины, обильно, на протяжении долгих веков, политая кровью сынов своих, упрямых и гордых ратоборцев за веру свою православную, за вольность и любимую Отчизну — богатая и щедрая земля, и до сих пор влекущая к себе злобные, жадные, завистливые взоры зарубежных ненавистников нашей веры и Родины... А там, впереди, завершит богатое по впечатлениям, путешествие наше встреча с «Матерью городов русских», первым семенем великого и славного Отечества нашего, колыбелью христианства российского. Как бьется сердце!..
Плавен ход мощного воздушного корабля, построенного на советском заводе руками советских людей. Дрема ушла с приближением к земле, лица пассажиров оживлены, серебряными колокольчиками рассыпается смех ребенка, люди нетерпеливо обращены к окнам, праздничны даже белоснежные шелковые занавески окон и чехлы откидных глубоких кресел.
Еще мы не у цели полета, еще густые клубящиеся леса идут под нами. Вдруг впереди, далеко-далеко, на самом краю земли вспыхивает огненно-золотая ослепительная точка. Завороженный, не могу оторвать глаз, щурюсь от физической невозможности удержать слезы как при взгляде на все слишком непереносимо яркое. Сосед мой, немолодой крепкий человек профессорской складки, склоняется ко мне и во всю силу легких кричит, стараясь побороть гул моторов и шум и покалывание в ушах после недавней высоты.
— Это колокольня Софийского собора. После разгрома фашистов ее реставрировали и надежно позолотили купол...
Первое видение сегодняшнего Киева открывается чистым блеском древней святыни...
«И приде въ устье Днепрьское, оттоле поиде по Днепру горе и ста подъ горами на березе. Заутра въставъ и рече к сущимъ съ нимъ ученикомъ: Видите ли горы сия? — Яко на сихъ горахъ восияеть благодать Божья, имать градъ великъ быть и церкви многы Бог взъдвигнути имать. Вшедъ на горы сия, благослови я, и помолився Богу, и сълъзъ съ горя сея, идеже послеже бысть Кыевъ» [1].
Так через сорок лет по смерти и воскресении Божественного Спасителя нашего святой апостол Андрей Первозванный благословил лесистые горы над правым берегом Борисфена, на которых воздвигся потом священный Иерусалим земли русской, а воды речные стали пресветлой Иорданью русского Православия.
...Белокрылые голуби играют в голубом воздухе высоко над городом, кувыркаются, штопором идут вниз, к буйной зелени садов, и вновь взмывают в голубизну, к пышным неподвижным облакам, сливаются с их снежной прохладной белизною. И вонзаются в эту небесную пышность пять золотых крестов, венчающих дивную пышность земную Свято-Андреевского храма. Не здесь был положен первый камень Киева, но воздвигнут храм на том месте, где девятнадцать столетий назад легла первая священная завязь взликой державы; здесь, по преданию, Первозванный ученик Спасителя водрузил деревянный крест и благословил будущее нашей Родины...
Завораживающе хорош отсюда вид на нижний Киев, на Днепр с извилистыми его рукавами, на заднепровские синие и голубые дали, и часами стоит притихший путник у изящной балюстрады, взнесенной высоко над Подолом. От этих берегов, по этим водам двинулись ладьи Аскольда и Дира к Царьграду, эти же волны приняли на себя великую дружину Олега, отправившегося, чтобы прибить свой победный шит к вратам столицы Византийской, по этому же водному пути ходили потом казаки бить жестоких турок и грозных татар. Оттуда, из-за голубых далей, двигались к стольному городу войска князей удельных во время губительных междоусобиц, во время, которое ученый историк наших дней называет в кавычках же «всеобщей путаницей» [2] — трагической, конечно, «путаницей»/
О других временах, еще более трагических, злоумышленных и злодейственных, говорит широко раскинувшаяся, сверкающая нижняя часть Киева, где пылали когда-то православные храмы и возводились костелы и целые монастыри, «кляшторы» католических орденов, когда хрустели кости русских людей на дыбах и колесах, дымилось мясо русских людей на раскаленных вертелах и в пламени костров, вороны выклевывали очи повешенных борцов за веру отеческую, православную, ручьями и реками лилась русская кровь, когда сам православный человек надменными пришлецами, палачами ватиканскими, почитался ниже «пса смердящего» и столица крупнейшего государства, знаемая во всех концах мира, превращена была в поветовый, уездный город... Да разве скажешь внятно о величии и страданиях великого города! Как глаз не вбирает в себя всех цветов природы, как ухо человеческое не в силах воспринять все богатство звуков земных, так не может хватить красок на палитре одаренного художника и слов у поэта, чтобы сказать о Киеве так, как хочется и потребно сказать, — разве гений! Да, гений. Гений может и гений мог сказать. Украинец по рождению, титан, исполин литературы российской, еще не до конца открытый, предвидевший славу дня нашего, сегодняшнего! Но и такой, не до конца открытый, на протяжении небольшого времени воспитал он ряд поколений великого народа, землею своею раскинувшегося на одну шестую часть света, вселил в сердца их гордость за своих отцов и историю, поднял в них чувства вольности, достоинства, чести и братства, — разве можно представить себе детство русское без Гоголя! — и мы сами когда-то, дорогобужские босоногие мальчишки по третьему году школьного возраста, выручая в уличных играх товарища, попавшего в плен, кричали: «Не печалься, Хлиб, выручим!..» Вон там, на Подоле, стояла школа, где проходили суровую науку богослов Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець, и неведомо только, в одно ли с ними время, два брата, Остап и Андрий Бульбенки. Оттуда, лишь на день остановившись под родимою крышей, пошли братья на Хортицу, на великое испытание честью, на подвиг, и один брат выдержал испытание, а другого оно подкосило. Как же хорошо сказал светлый волшебник о тех временах всенародного подъема, о мужественных и гордых
дых борцах за Отчизну и веру православную: «И пойдет дыбом по всему свету о них слава, и все, что ни народится потом, заговорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого серебра, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весям разносился красный звон, созывая равно всех на святую молитву!..»
** *
Столица республики, второй по чести в великой семье советских народов, один из крупнейших промышленных центров страны, прославленный на весь мир своей красотою и своеобразием город, во множестве посещаемый иностранными путешественниками — Киев!
Когда Ярослав Великий, мудрый князь Киевский, значительно расширил и украсил первоначальный, «Владимиров», город, вошла столица княжества в мировую славу. Под 1076 годом Адам, учитель бременский, отмечает, что Киев «спорит с державою Константинопольскою, знатнейшим украшением Греции». Да, что Киев был достойным соперником Византии, свидетельствует не один Адам Бременский. Когда дочь образованнейшего из европейских государей, получившая прекрасное воспитание, покоряясь отцовской воле, отправлялась в далекое путешествие, чтобы стать королевой Франции, — будущая «Анна Регина» горько плакала, потому что Париж был, по сравнению с Киевом, лишь малым посадом, а народ Франции представлялся ей «диким».
Печенеги, половцы, Батый, литовцы, поляки, снова непрестанные набеги татар, великое княжество, сведенное к простому воеводству, столица, переименованная в уездный город, злобная власть иезуитов, их цинизм истинно сатанинский, подкуп, лесть, угроза, пытки, яд, кинжал, костер, разврат, хмель, предательство, ложь именем Самого Господа, любые меры, лишь бы растлить, разделить людей, раздавить нацию. На протяжении долгих веков, обильно поливаемые кровью руины, трава и кустарник на карнизах, уступах и крышах разрушающейся св. Софии, нечистоты в священных стенах церковных, — и вновь подъем, расцвет, и опять за ним опустошение и разорение, полное уничтожение Верхнего города и сумрачное биение жизни на полуокатоличенном бойком, торговом, неряшливом и нечистоплотном, хмельном и распутном Подоле, и новое восстановление основной части города русскими стрельцами и рейтарами, — сколько же раз поднималась ты из руин и пепла, прекрасная «Мать городов русских!»
Народ и время — вот экзамен для всего, что ни происходит на свете между людьми. Только то благословляется Богом, что угодно народу, этому «гласу Божьему», все неугодное пожирается временем. Забился инстинкт согласия в сердцах трех народов славянских, словно аукаются они в лесу, ищут друг друга, — как же не помочь им! И вот идут Аскольд и Дир на Царьград за добычею, а возвращаются с добычей иной: увидев огромную рать русскую на водах близ града, патриарх выходит навстречу грозной опасности с ризою Богоматери в руках, и внезапно сотрясается море и гибнет часть судов, а устрашенные князья принимают христианство и возвращаются на Русь усердными его поборниками, а Церковь торжествующая прославляет событие песнопением «Взбранной Воеводе победительная». Подчиняясь тому же инстинкту народному, бабка Владимира становится христианкой и строит храмы в память убиенных Аскольда-Николая и Дира и основывает большую христианскую общину. А потом приходит и сам великий, приравненный к святым апостолам, креститель Руси и, дотоле разобщенные многообразием и суетностью язычества, объединяемые теперь единой верою в монолит на несчитаные
века сходятся три основных русских племени — великороссов, украинцев и белорусов. Приходят печенеги и половцы и уходят бесславно и навсегда, сами поглощаемые великой нацией, а воинственные татары становятся мирным трудолюбивым народом. Веками направлял злобный и коварный Ватикан народ польский на братский славянский народ русский, и вот католичество ныне роняет на польской земле воинствующий меч свой и становится чистым, а славяне карпаторусские, четыреста лет назад плетьми и пламенем загнанные в униатский костел, возвращаются в лоно отчей Церкви. Издавна тевтонский, вечно несытый, стервятник подкрадывался к Украине, и напал на нее, и опустошил, и натравил друг на друга два братских народа и злобно радовался междоусобью. А что же стало с ним, с этим «третьим радующимся»? На протяжении одной человеческой короткой жизни он еще раз напал на мирный, цветущий край, и разорил его, и залил поля его кровью невинных... но уже получил он возмездие. Он еще пытается расправить разбойничьи крылья, он еще бряцает оружием, проклятый палач, подстрекаемый всеми темными и злобными силами мира, но теперь это уже не звон кровожадной стали, а глухой и вполне безопасный шелест жести... Благословляет Бог и побеждает время только то, что потребно народу, а не властителю, ибо народ бессмертен и безошибочен, а правитель проходит и способен лукавить...
Город-матерь... Наверное, за всю героическую и сложную и длительную историю свою никогда не был он столь прекрасен, как сейчас. Прекрасен город! Весь он нежится на южном солнце, мягко разлегшись по холмам, среди густых садов, парков, аллей и есть в нем, в белизне его стен, в нарядности улиц, в некоторой причудливой вычурности иных зданий что-то от богатейшего приморского курорта, и в самый знойный день веет на него благотворной свежестью, может быть от Днепра, от множества фонтанов, от тенистых старых лип и каштанов. Теплою лаской, приветливостью, доброй улыбкой, дружескими объятиями гостеприимно встречает он северянина и сразу же подкупает озябшее его сердце. Все прекрасно в нем, и широкий размах вкуса, поднятого уже до грании между щедростью и расточительством, лежит на всем в этом городе. А Крещатик, многострадальный Крещатик, взорванный почти до последнего камня осатаневшим фашистским зверьем! Во многих скитаниях моих по чужим стогнам только в неуютном, как номер гостиницы, преувеличенно-декоративном Монако видел я нечто подобное этим вытянутым клумбам, легшим в строгую линию по всей длине Крещатика, эти огромные корзины живых цветов, где пламенные канны, темновишневые колеусы, краснорозовые бегонии, львиный зев, петуньи, табак в бордюре из сильвий на бархатном седом подшерстке из цинерариев соперничают между собою в красоте перед ошеломленными и восхищенными очами новичка, и неожиданно склоняется над южной красотою этой наша, подмосковная, рябина. А вакханалия цветов на громадном, многокилометровом пространстве Ботанического сада, на Владимирской горке, на бульваре Шевченко, да на каждой площади, на каждом свободном клочке земли это буйство красок, к вечеру источающее благоухание, почти охмеляющее!
Нет, не «восстановлен» Крещатик! Создан Крещатик новый, стократно более прекрасный бывшего, от которого остались только два небольших дома, словно бы в предупреждение тем, кто вновь дерзнул бы коснуться кощунственными руками его стен: не тронь! Создана новая, которой нет равной в мире, широчайшая магистраль с величественными ансамблями светлостенных дворцов, шедевров искусства.
Да, все священно для русского сердца в этом дивном городе, все говорит о начале великой нашей истории: и этот Крещатик, по которому некогда спускались горожане к Днепру, чтобы принять святое крещение, и самое имя Киев, указывающее, что первоначальный город был посвящен старшему из братьев-основателей, и гора Щекавица, и улица Хоревая, и Лыбедская часть города, и улицы Олеговская и Рогнединская, и Владимирская улица и гора, и Аскольдова могила, теперь изумительный некрополь, где серебристые плакучие ивы горестно склоняются над прахом героев, павших в годину всенародного бедствия, которое принесло народу всемирную славу...
Как упоителен, как сладок для слуха русского язык украинский — медлительный, певучий, мелодичный! Вы идете по улицам Киева, и в говоре тесно окружающей вас неторопливой толпы уже не замечаете, кто говорит по-украински, кто по-русски, — все вам понятно. Насколько же сильнее и выразительнее язык этот той неуклюжей, безграмотной «мовы», которая пыталась засорить подлинный язык украинский бесчисленными немецкими, мадьярскими, польскими и столь любезными галантному шляхетскому сердцу французскими словами и оборотами, — та глупая «мова», которую комендантскими приказами, тюремными плетками и страницами скверных привозных книжонок вбивали в обиход украинского человека враги одинаково и России, и Украины, предатели той и другой, исчезнувшие потом стремительно, как дым под чистым ветром. Да ведь это же первоначальный русский язык, гордый и смелый, язык героев и мучеников за Родину и веру, язык Остраницы и Дорошенки, Сагайдачного и Наливайко, Перебийноса и Хмельницкого. Это язык Шевченки, не нуждающийся в переводе на современный русский. Это язык Гоголя, не переводившего на русский, но подчас писавшего как-будто в переводе и огорошивавшего иного «классика» странной формой и неожиданностями «неподходящих» слов и вместе с тем повергавшегося в восторженную радость как подлинного знатока и любителя русской речи, так и рядового чуткого русского читателя дикой страстью и восхитительной тонкостью прославленных потом своих «периодов». Язык страшной силы и народного корня, чистейшего, славянского... И посмотрите, как хороша эта певучесть, это мягкое украинское «г», уставное в языке русских церковных служб, послушайте его здесь, на Украине, в Киеве, где это уставное природно, послушайте, когда служит местный священник, когда поет хор церковный, составленный из коренных украинцев. Да побывайте, побывайте в Киево-Печерской Лавре, вникните в дивные мелодии старого киевского роспева, и вы не выйдите из храма без слез высокого молитвенного умиления!..
Торжественно молчание у монументальных стен Андреевской церкви, у нежной сквозной балюстрады. Донесет снизу, от Днепра, низкий мощный пароходный гудок и пять-шесть раз в разных концах по межхолмиям повторит его эхо — как в разные стороны клочьями разнесут пароходный дым встречные ветры над водою. Вечереет. Темнеет быстро, по-южному. Жаль каждой уходящей минуты. Выхожу на площадь, спускаюсь к реке. Но что это... высоко в темном небе горят неведомые яркие созвездия. Звезды медленно движутся. Ах, ...да ведь это огни высоких строительных кранов, довершающих десятые, одиннадцатые, двенадцатые этажи новых дворцов киевских...
Маленький катер неторопливо режет стылую черную гладь днепровских вод. Бесчисленными мерцающими теплыми искорками переливается Подол; ожерелье тяжелых богатых перлов надела великолепная гранитная набережная; огни, они сверкают всюду по склонам гор и наверху, на грани с небом, и отражаются в Днепре.
Вдруг осколками драгоценного хрусталя, падающего на чистый лед, доносит по воде издалека дробный переливчатый звон. Это идет служба в Лавре, у великой святыми Русского Православия, над пещерами Преподобных угодников Божиих. Там, в пещерах, озаряемых лишь свечечками богомольцев, покоются мощи Святителей, епископов Нифонта Новгородского и Симона Суздальского, Ефрема Переяславского и Лаврентия Туровского, Феофила Новгородского и митрополита Илариона, Агапита, «лечьца, врача безмездного», и Иеремии Прозорливого, живого свидетеля крещения Руси, Алимпия изографа, первого русского художника, оставившего подпись свою, и смиренного князя Николы Святоши Черниговского, священномученика Кукши, убиенного язычниками за проповедь христианства, и жившего пять столетий спустя Федора Острожского, мужественного ратника, борца за Православие против надменной шляхты польской, — да там вся история наша и сам зачинатель и отец ее, великий Нестор...
Густой басовый звон течет медленно, то мягко нарастая, то опадая, так что не слышно отдельных ударов била. Но он непрерывен. Вот оно, повергнутое мастером в медь «дорогое чистое серебро, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весям разносился красный звон, сзывая равно всех на святую молитву!»
Слава Тебе, Боже, за прекрасный мир, Тобою сотворенный!..
Р. ДНЕПРОВ
[1] Лаврентьевская летопись, изд. Археографической Комиссии, стр. 4, Кенигсбергская, 8.
[2] Б. Д. Греков, Киевская Русь. М., 1949, стр. 507.
