ЗА ОГРАДОЙ МАТЕРИ-ЦЕРКВИ

I

За минувшие 35 лет русские православные люди, вольно или невольно оказавшиеся за рубежом своей Родины, по-разному определили свое отношение к Матери — Русской Православной Церкви. Весьма немногие остались на чисто церковных позициях и потому сохранили верность Матери-Церкви и Родине. А большая часть эмигрантов, с самого начала настроенная враждебно к новому государственному строю в России, долго не могла поверить в бытие Русской Православной Церкви при Советской власти и вследствие этого обособилась в церковном отношении.

Но с течением всеисцеляющего времени и с прояснением взгляда на действительность, многие из последней категории эмигрантов изжили свои политические страсти и, уверившись в бытии Матери-Церкви, вновь привились к ее древу. Другая часть русских православных людей, находящихся за границей, попыталась разрешить свои сомнения переходом в юрисдикцию Константинопольской Патриархии. Такова русская церковная группа во Франции, руководимая митрополитом Владимиром (Тихоницким), и Православная Церковь в Финляндии. Иные же, находясь в сфере враждебных Советской России влияний, пренебрегли церковной дисциплиной и потому оказались за оградой Матери-Церкви. В числе последних — «леонтьевцы» в Америке и «анастасьевцы», рассеянные по разным странам.

Несмотря на общее происхождение и настроение, духовные вожди двух последних церковно-эмигрантских групп преследуют разные цели. Митрополит Леонтий (Туркевич) в Америке продолжает линию своего предшественника митрополита Феофила (Пашковского). А митрополит Анастасий (Грибановский), возглавляющий после митрополита Антония (Храповицкого) Архиерейский синод за границей, считает Зарубежную Русскую Православную Церковь единственной хранительницей истины, а себя единственным преемником московских святителей.

Представляя собою главную ветвь русского зарубежного раскола, анастасьевцы, или карловчане, достойны того, чтобы вспомнить в общих чертах их печальную историю. Объединенные в свое время митрополитом Антонием, бывшим Киевским и Галицким, вокруг архиерейского центра в Карловцах, они до сих пор продолжают жить антисоветскими настроениями 20-х годов и не хотят понять, что беспочвенная эмигрантская политика лишила их группировку всякого церковного содержания и привела к пагубному отколу от Матери-Церкви.

II

Как известно, в 1918—1920 гг. часть русской православной иерархии и духовенства не смогла встать на церковную точку зрения в оценке Октябрьской революции и не приняла этого события, как исторической неизбежности, усугубляющей задачи Церкви. Вместо того, чтобы встретить политические перемены с христианским мужеством и евангельской мудростью, эти духовные лица поспешно покинули свои алтари, пасомых, Родину и бежали за ее рубежи.

Но, оставляя свои епархии в Советской России на произвол судьбы, архиереи-эмигранты не сложили с себя иерархических полномочий, как это следовало по церковным канонам, а решили говорить и действовать от имени всей Русской Православной Церкви. Не отдавая себе отчета в антиканоничности своих действий, они самочинно организовали в Сремских Карловцах (Сербия) свой церковный центр [1], который присвоил себе права высшего церковного управления и, руководимый политическими вождями эмиграции, повел пропаганду, враждебную Советскому государству. Некоторое представление о деятельности карловацких архиереев может дать, например, решение их Собора о восстановлении бывшей царской династии или обращение к Генуэзской конференции с просьбой

об интервенции [2].

Огромный вред, причиняемый антисоветской деятельностью карловчан Матери-Церкви и ее законному возглавлению, заставил Патриарха Тихона еще в 1922 г. упразднить их Высшее церковное управление. Тогда политиканствующие архиереи заменили его Временным архиерейским синодом и продолжали действовать в том же духе. Они задумали даже избрать за границей Патриарха для всей Русской Церкви или, по крайней мере, присвоить Карловацкому управлению права высшей власти над всей Русской Церковью, не исключая и СССР [3]. Конечно, это фантастическое намерение не могло осуществиться. Зато карловацкий центр стал распространять свою власть не только на эмигрантские приходы, но и на те заграничные епархии Русской Церкви, которые к эмиграции никогда не принадлежали. И все это делалось вопреки воле Патриарха Тихона, который в 1923 г. вновь подтвердил свое распоряжение [4] о роспуске Высшего церковного управления в Карловцах и осудил его деятельность в своем завещании [5].

Спустя три года после кончины Патриарха Тихона [6], Архиерейский синод в Карловцах, как не имеющий канонических полномочий на управление делами нашей Церкви за границей, был упразднен постановлением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия и Священного Синода Русской Православной Церкви. При этом деятельность карловацкой группы была признана самочинием, опасным для единства Русской Православной Церкви не только за границей, но и в пределах СССР, где пример карловчан служил программой поведения для некоторой части архиереев, недовольных законной церковной властью.

В 1933 г. со стороны законного возглавления Русской Православной Церкви была сделана попытка повести увещательные переговоры с карловацкими архиереями через Сербского Патриарха. Тогда Глава Патриаршего Синода Митрополит Сергий старался внушить карловчанам, что возврата к старому не может быть и что «воля Божия призывает нас, обязанных служением Церкви, думать прежде и более всего о Церкви». Он требовал от заграничного духовенства освободиться от пут политики, вредившей Матери-Церкви, и обратиться к исполнению своего прямого долга.

Но эти переговоры окончились отказом карловчан вступить с Московской Патриархией в какое-либо соглашение. Они продолжали обвинять Митрополита Сергия в признании Советской власти, как будто бы признание таковой не было долгом Церкви или означало измену Православию. Но больше всего карловацкие иерархи восставали против декларации Митрополита Сергия [7] о верности Советскому Союзу, как нашей гражданской Родине, и старались истолковать эту верность, чуть ли не в смысле компромисса с антирелигиозной идеологией Коммунистической партии. В том же смысле истолковывалось и предложение Митрополита Сергия зарубежным архиереям дать подписку в лойяльном отношении к Советской власти.

Наконец, в 1934 г. Митрополит Сергий, считая, что время увещаний, ожиданий и отсрочек окончилось, провел через Священный Синод постановление о предании церковному суду заграничных русских архиереев и клириков карловацкой группы, как восставших на свое законное священноначалие и, несмотря на многолетние увещания, упорствующих в расколе, с устранением обвиняемых, впредь до их раскаяния или до решения о них суда, от церковных должностей и с запрещением в священнослужении.

Но и это решительное слово Матери-Церкви, правда, смягченное оговоркой «впредь до раскаяния», не привело самочинников к сознанию своей вины. Ненависть к новому государственному строю в России продолжала, оставаться главным стимулом их сопротивления призывам Матери-Церкви и мешала понять действительное положение вещей в интересах церковного единства. Политическая идеология карловчан, подавляя церковную, становилась выражением скрытого отступления от догматического принципа «Несть власти, аще не от Бога» (Рим. 13, 1).

Когда в 1938 г. началась военная активность Гитлера, то она весьма оживила надежды Карловацкого синода. Его председателем в это время был уже митрополит Анастасий, сменивший умершего в 1936 г. митрополита Антония. Новый руководитель карловчан и его сподвижники не скрывали своих симпатий к главарю немецкого фашизма, и активно поддерживали подготовку военного нападения на Советский Союз. Об этом ясно свидетельствуют послания митрополита Анастасия к эмигрантской пастве, полные надежд на реставрацию монархического строя в России [8]. А когда фашистские орды напали на СССР, митрополит Анастасий, двигаясь вместе с ними на Восток, служил молебны о даровании им победы и с нетерпением ожидал разгрома Родины, называя его «спасением» России.

III

Продолжая историю карловацкого самочиния, нельзя не указать на великое терпение Матери-Церкви, которая, со скорбью узнавая о новых актах предательства карловчан, продолжала ожидать их возвращения и раскаяния и не уставала напоминать им о бедственном их положение Таким напоминанием явилось Обращение Святейшего Патриарха Алексия к архипастырям и клиру так называемой Карловацкой ориентации от 10 августа 1945 г., т. е. после победоносного окончания войны с Гитлером, не оправдавшим надежд карловацких отщепенцев. Это было последнее слово увещания и призыва к покаянию в тяжком грехе нарушения единства и полноты Церкви, что, — по слову св. Иоанна Златоустого, — составляет не меньшее зло, чем создание ереси. Это был голос материнской любви, открывавшей для заблудших чад своих врата церковной ограды, и полного забвения содеянных грехов.

Но митрополит Анастасий и его сподвижники не вняли новому призыву Матери-Церкви. Их собор, состоявшийся в Мюнхене в мае 1946 г., ответил посланием, в котором возвел сугубую хулу на Матерь-Церковь. И далее, в своих устных и печатных выступлениях карловчане снова стали утверждать, что церковная истина не сохраняется теперешним возглавлением Русской Церкви и что только заграничная Церковь, возглавляемая Архиерейским синодом, как была, так и осталась «свободной, независимой и неповрежденной в полной чистоте своего исповедания».

Внимательно вчитываясь в писания «отцов» Мюнхенского собора, как и в дальнейшие высказывания митрополита Анастасия, нельзя не задуматься о первоисточнике такого ненормального отношения карловчан к Матери-Церкви. Действительно, не признавать высшего церковного возглавления за то, что оно признает государственную власть своей страны, можно только при полном расстройстве канонического сознания. А воображать себя единственным преемником московских святителей, призванным возглавлять Русскую Православную Церковь, — значит находиться в пагубном прельщении властью. Именно этим духовным прельщением можно объяснить тот пафос «избранничества», который наблюдается у митрополита Анастасия.

В связи с этим нельзя не вспомнить о его близости к высшим кругам русской аристократии царской России. Эта близость сохранилась у него и в эмиграции, а чрезмерный пиэтет, с каким он относится к представителям отжившего государственного строя, может объяснить очень многое в душевном состоянии старого иерарха. Связь с «высокими» лицами, вынашивающими планы «освобождения» России, в сочетании с личным аскетизмом митрополита, не только оживляет в нем идею «спасения» Русской Церкви, но и усиливает его убеждение в том, что он призван возглавлять ее на престоле московских патриархов.

Но как связать такую шаткую позицию с церковными канонами, обязывающими блюсти единство Церкви и подчиняться ее законному возглавлению? — И вот, отгораживаясь от прещений Матери-Церкви, митрополит Анастасий обвиняет церковную власть в отступлении от Правды Божией и в других смертных грехах. Игнорируя истину о богоустановленности государственной власти (Рим. 13, 1), он пытается истолковывать факт признания Русской Церковью Советской власти в СССР идеологически, т. е. в смысле измены руководителей Церкви принципам Православия.

Если бы в действительности имело место отступление Московского Патриарха от истин Православной веры, то митрополит Анастасий был бы вправе ограждать себя от общения с ним — даже «прежде соборного о нем решения» (15 пр. Двукр. Соб.).

Но митрополит Анастасий, как и никто другой, не может обвинить Патриарха Алексия в ереси. Не является таковой и признание государственной власти, как бы она ни относилась к Церкви. Напротив, Церковь обязывает христианина «признавать государственную власть и подчиняться ей, как единой воле, в которой находят направление своей деятельности воли отдельных лиц». Церковь смотрит на государственную власть согласно со взглядом Христа (Иоан. 19, 10) и Апостолов (Рим. 13, 1), «смотрит, как на институт, имеющий высшую санкцию в воле Божией» [9].

Но, вступая в противоречие с этой истиной, митрополит Анастасий, видимо, хочет, чтобы Советская власть в СССР не пользовалась признанием Церкви, и считает, что если Московский Патриарх признает эту власть, то он и Церковь нарушают Правду Божию.

Насколько противна такая позиция митрополита Анастасия воле Божией, настолько же неразумна его попытка обвинить Московскую Патриархию в замалчивании правды о церковной жизни и о положении Церкви в нашей стране, ибо эта правда о Русской Церкви известна всем, кто действительно интересуется ее положением и деятельностью.

Не приводя статистики приходов, монастырей и верующих, достаточно указать на внешнюю организацию Русской Православной Церкви, па ее иерархический строй и распространение, чтобы представить себе, какую духовную силу и жизнь она выражает. Через Патриарха Русская Православная Церковь находится в общении со всеми Поместными Православными Церквами, пребывает вместе с ними в лоне Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви и, подобно каждой из них, обладает полнотой благодатной жизни, присущей Церкви Вселенской.

Русская Православная Церковь отделена от Государства и не вмешивается в его политическую деятельность, а Государство не вмешивается во внутреннюю жизнь Церкви. Карловчане могут видеть, как живут патриаршие приходы за границами СССР: их никто не заставляет вести политическую пропаганду в пользу коммунизма. Не наблюдается этого и внутри Советского Союза. По этому поводу даже такой посторонний наблюдатель, как пастор Мартин Нимеллер, посетивший в 1952 году Москву, отметил в своих впечатлениях: «Все, начиная от Патриарха и кончая простым монахом, считают себя служителями Господа Иисуса Христа, а не чиновниками политического строя».

Но могут ли понять это карловацкие главари, когда им нужно оправдать свою антицерковную позицию? Именно ради этого они готовы считать — и считают — Русскую Православную Церковь в СССР как бы не существующей, а все ее права — принадлежащими только своей заграничной пастве.

Беспочвенность своих церковных притязаний они, конечно, чувствуют и поэтому все время стараются компенсировать ее политическими надеждами. Теперь эти надежды связываются у них с третьей мировой войной. Недаром митрополит Анастасий перебрался со своим синодом в Нью-Йорк, где, под «высоким» покровительством князя Белосельского-Белозерского, он снова может благословить братоубийственные походы на Россию и предвкушать возвращение в Москву в качестве «единственного» преемника московских святителей.

Но реальная действительность несовместима с фантазиями духовно поврежденных людей. Воображая себя «освободителями» Русской Церкви, они забывают о неприкосновенности ее духовной свободы, той свободы, которая дается пребыванием в Истине, и подменяют ее свободой от неугодного им государственного строя. Они забывают, что Церковь Христова должна совершать свое спасительное дело в тех условиях, в которые она поставлена Промыслом Божиим, и что Христос, проповедуя Евангелие Царствия Божия, не звал Своих последователей к уничтожению римского государства, а учил воздавать «кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мрк. 12, 17).

Так было в государстве языческом, так должно быть и в любом другом государстве: нигде и ни при каких условиях бытия Церкви ее задачи не отменяются, и ничто не может связать слово Божие.

И Православная Русская Церковь не перестает хранить и всевать слово Божие в человеческие сердца, привлекая их к своему благодатному единству. При виде белеющих нив она может только повторить слова Христа: «Жатвы много, а делателей мало» и молить Господина жатвы «чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Мф. 9, 37—38).

IV

Но митрополит Анастасий и его окружение хотят не трудиться, а господствовать над наследием Божиим. Отделившись от Матери-Церкви, они пытаются расхитить ее стадо в намерении завладеть церковным имуществом и расширить область своего самочиния.

Примером такой попытки является обращение настоятеля анастасьевского прихода в г. Касабланке (Марокко) прот. Митрофана Зноско-Боровского к настоятелю патриаршего прихода в г. Рабате архимандриту Митрофану (Ярославцеву) с предложением выйти из юрисдикции Московской Патриархии и подчиниться синоду Зарубежной русской церкви, «возглавляемой, — как он пишет, — единственным, волею Божией здравствующим, членом Св. Синода Патриарха Тихона митрополитом Анастасием, призванной к жизни самим Патриархом Тихоном и имеющей братское общение со всеми свободными Восточными Православными Церквами». Мотивировка этого предложения дается Зноско-Боровским в резолюции собрания его русских прихожан, для которых «ни в какой форме неприемлемы влияния, исходящие из Московской Патриархии, находящейся в пленении коммунистической власти».

Интересно, что ни у самого митрополита Анастасия, ни у его приверженцев нет ясного представления о положении, в каком они находятся относительно Церкви. Поэтому в их доводах нельзя найти ни внутренней связи, ни доказательности, ни верности фактам. И неудивительно, что «неприемлемость влияний, исходящих из Московской Патриархии», сразу же обнаруживает свое нецерковное происхождение, а слова о «пленении» ее не менее изобличают расцерковленность авторов резолюции, их чисто мирские вожделения, ибо всем известно, что в каждой стране священноначалие подчиняется в гражданском отношении государственной власти, — как пишет в своем ответе Зноско-Боровскому патриарший архимандрит Митрофан (Ярославцев).

Расцерковленность анастасьевцев определяет порочность и всех остальных положений их резолюции. Как можно требовать выхода из Церкви, каноническое положение которой, как и законность ее возглавления, стоят вне всякого сомнения? — И ответ архимандрита Митрофана убедительно разоблачает заблуждения анастасьевцев.

Неоспоримо, — пишет он, — что Русская Православная Церковь занимает свое место в семье Поместных Православных Церквей, образующих Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Это подтверждается хотя бы фактом присутствия Глав и Представителей всех Православных Церквей на юбилейных торжествах Русской Церкви в честь 500-летия ее автокефалии. А законность избрания Патриарха Алексия была засвидетельствована личным участием ряда Патриархов и Представителей автокефальных Православных Церквей в его интронизации, как канонического Главы Русской Православной Церкви.

И вот анастасьевцы пытаются подчинить членов этой великой Церкви, признаваемой всем православным миром, — кому же? — зарубежному синоду, состоящему из архиереев, запрещенных высшей церковной властью за раскольническую деятельность; зовут в то время, когда эта организация являет себя в глазах Церкви Христовой, как самочинное сборище, не признаваемое, вопреки утверждениям Зноско-Боровского, ни одной Поместной Православной Церковью.

Достаточно напомнить, что Иерусалимский Патриарх Тимофей запретил митрополиту Анастасию и его представителям в Палестине совершать богослужения у Св. Гроба Господня и в других храмах Патриархата. Там же у митрополита Анастасия отобрано имущество Русской Духовной Миссии и возвращено Московской Патриархи», как законному владельцу. Патриарх Александрийский Христофор воспретил своему духовенству иметь литургическое общение с анастасьевским архиепископом Пантелеймоном в Тунисе. Не признают зарубежного синода и только терпят его духовенство в своих областях Патриархи Константинопольский и Антиохийский. Также поступают относительно анастасьевцев и другие автокефальные Православные Церкви.

Таким образом, в суждение митрополита Анастасия о независимости и свободе зарубежной Церкви вносится необходимая ясность: эта Церкозь оказывается действительно свободной, но только от общения с Православными Церквами и от единства с Церковью Вселенской. Свою свободу митрополит Анастасий находит в расколе.

Это внецерковное состояние означает безблагодатную жизнь, недействительность церковных таинств и невозможность спасения, если отколовшиеся от Церкви не принесут покаяния. И в таком бедственном положении оказывается не только раскольническая иерархия и духовенство, но и руководимая ими паства. В свое время Матерь-Церковь, запрещая в священнослужении карловацких архиереев, одновременно предупредила православных архипастырей, клир и мирян, что входящие в молитвенное общение с раскольниками и принимающие от запрещенных таинства и благословение подлежат, по церковным правилам, одинаковому с ними наказанию [10].

Но большая часть православных русских людей, объединяемых архиерейским синодом за границей, разумеется, не отдает себе отчета в антицерковных результатах его противления Матери-Церкви и даже не задумывается над тем, что их земная жизнь и вечное спасение неразрывно связаны с отношением к Матери-Церкви. А иерархия даже убеждена в истинности и спасительности своей позиции — настолько повредилась она в своей церковно-канонической совести.

На самом же деле мы имеем дело с нарушением единства Церкви. По смыслу церковных канонов это особенно тяжкий грех, и его происхождение нельзя ни оправдать, ни объяснить одной политической враждой, хотя политическая линия церковных эмигрантов представляется, на первый взгляд, единственной причиной зарубежного раскола. В духовной действительности этот раскол имеет более глубокую причину, чем эмигрантская политика. Уже тот факт, что эта политика ставится раскольниками выше церковной дисциплины, выше единства Церкви, говорит очень многое: он обличает их неверие в Промысл Божий.

Вдумываясь в эмигрантскую политику, эту ближайшую причину карловацкого церковного раскола, нельзя не заметить уклонения карловчан от православного учения о богоустановленности земной власти. Вопреки Апостолу Павлу, они с самого начала стали мыслить и действовать в духе различения двух ее источников, выразив тем самым свое сомнение во Всемогуществе Божием. Как будто бы Господь не сказал: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле», и нам, подобно Апостолу Петру, нужно вынимать из ножен мечи, чтобы защищать Господа.

Это скрытое и, конечно, неосознанное неверие, которое вызвало ненужный энтузиазм у Апостола Петра в Гефсиманском саду, и привело некоторых русских архиереев-эмигрантов к опасному прельщению церковной властью, в которой они стали видеть средство к «спасению» Церкви. И самая свобода Церкви определилась у них, как господство и властвование. Поэтому в борьбе за церковную власть эти иерархи не стали считаться ни с нарушениями канонов, ни с прещениями Матери-Церкви, якобы не свободной в своих действиях. В результате такого духовного ослепления они, со своими последователями, оказались за оградою Церкви. Туда, в сень смертную, привел их, в конечном счете, грех гордости, грех самопревозношения, породивший из себя все преступления карловчан перед Церковью и Родиной.

Но как бы ни был велик этот грех, он не может победить милосердия Божия. И если согрешившие сохранили хотя бы долю сознания своих немощей, это сознание, умноженное жаждой исцеления и молитвами Матери-Церкви, должно пробудить в них спасительное чувство покаяния и снова приобщить к Ее благодатной жизни.

А. ВЕДЕРНИКОВ

[1] О канонической беспочвенности карловацких учреждении см. книгу Митрополита Елевферия (Богоявленского) «Соборность Церкви», Париж. 1938, стр. 69—83.

[2] Генуэзская конференция состоялась 10 апреля—19 мая 1922 г.

[3] См. «Послание Зам. Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия Блаженнейшему Патриарху Сербскому» — «Журнал Московской Патриархии» за 1933 г., № 14—15.

[4] Постановление Патриарха Московского и Синода от 8—10 ноября 1923 г.

[5] От 7 апреля 1925 г.

[6] Постановление от 9 мая 1928 г., № 104.

[7] От 29 июня 1927 г.

[8] См. карловацкий журнал «Церковная Жизнь» за 1938 г. №№ 8, 9, 11, 12; за 1939 г. №№ 1, 2, 3, 9 и 10.

[9] С. Горский. Общественная жизнь по воззрениям христианских апологетов — «Душепол. чтение» за 1914 г., июнь, стр. 196—224.

[10] Постановление Священного Синода от 22 июня 1934 г. за № 50.