СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАФИМА

В сонме святых земли Русской ярко сияет имя преподобного. Серафима, Саровского чудотворца.

На пути своей праведной, истинно подвижнической, жизни он отличался и крайне редким дарованием Божиим — прозорливостью, или предвидением будущего.

Это особенный дар от Бога некоторым праведным людям, благодаря которому такой праведник может предвидеть будущее и проникновенно созерцать даже сокровенные мысли и настроения сердца человека.

Среди случаев проявления у преп. Серафима этого исключительного дара Божия обращает на себя внимание чудная прозорливость праведника в отношении о. Антония, впоследствии бывшего много лет наместником Троице-Сергиевой Лавры (ум. 1877 г.).

Это был друг и духовник приснопамятного Московского. Митрополита Филарета (Дроздова).

Архимандрит Антоний, согласно его просьбе, был похоронен в ногах Митрополита Филарета, могила которого находится в б. Филаретовском приделе Свято-Духовской церкви Лавры.

Пред надгробием архимандрита Антония помещена была икона преп. Серафима Саровского, с неугасимой лампадой.

О. Антоний (в мире Андрей Медведев) родился в селе Лысково, б. Нижегородской губ. С юных лет он стремился к иноческой жизни, наконец, осуществил свое желание и вскоре по пострижении был поставлен настоятелем небольшого монастыря вблизи г. Арзамаса, Высокогорской пустыни.

По своим дарованиям, по образованности и начитанности, по искренности монашеского настроения он выделялся в своей среде и был известен многим. Знал его с хорошей стороны и Московский Митрополит Филарет.

В 1831 г. с о. Антонием произошел такой случай. «Сижу ли я в келлии, выйду ли из монастыря, мне все представляется, что я в последний раз вижу Высокогорскую обитель, — так передавал о. Антоний это свое предчувствие. — Что бы могло это значить? Должно быть, мне скоро умереть, и Бог мне дает это предчувствие затем, чтобы мне как следует приготовиться к смерти».

Однако, допустив такую мысль, Антоний пришел в недоумение. Готовиться к смерти для христианина, а тем более для монаха, — это значит окончательно отрешиться от всего земного и все время посвятить молитве и покаянию. Но как это сделать? Ведь Антоний — настоятель монастыря; с настоятельством связаны заботы, хлопоты, тревоги, всяческие деловые попечения... Отказываться от настоятельства? Но как отказаться по причине одного только неопределенного предчувствия?

В подобном состоянии борьбы и сомнения православный человек ищет духовного благодатного совета. О. Антоний решился поехать за СО верст в Саровский монастырь и попросить совета великого старца о. Серафима.

О. Антоний приехал в Саров в конце января 1831 г. Было около

5 часов вечера и уже темнело. На вопрос, где старец Серафим, ему ответили, что он в своей лесной келлии-пустыньке (верстах в двух от монастыря). Антоний задумался, не зная, как поступить: ехать ли в пустыньку (в лесу уже темно!), или ожидать старца здесь (а он, может быть, останется ночевать в своей пустыньке?). Но тут Антонию сказали: «Старец идет!» Действительно, старец Серафим входил в ворота монастыря, в обычном своем белом балахончике, с мешком за плечами, опираясь на топорик вместо палки.

О. Антоний принял благословение старца.

— Что ты?

— К вам, батюшка, со скорбною душею!

— Пойдем, пойдем, радость моя, в келлию.

В келлии о. Антоний рассказал о. Серафиму, как ему все кажется, что он в последний раз видит свой монастырь. Старец внимательно слушал, ласково держа о. Антония за руку. «Желаю знать, верна ли моя догадка о смерти, единственно для того, чтобы решительно готовиться к исходу, и известие о смерти не будет для меня страшно», — закончил о. Антоний.

— «Не так ты думаешь, радость моя, не так. Промысл Божий вверяет тебе обширную Лавру», — прозвучал ответ преподобного.

В голове у о. Антония, повидимому, мелькнула поспешная догадка, что о. Серафим хочет утешить его аллегорией: старайся, чтобы твой монастырь процветал и стал как великая Лавра! И о. Антоний немедленно начал возражать старцу, «прерывая его речь»:

— «Батюшка, это не успокоит, не утешит меня; прошу сказать мне о том, близка ли моя смерть, единственно за тем, чтобы как следует к ней подготовиться».

Но старец опять с прежней лаской повторяет свое предсказание:

— «Неверны твои мысли; я говорю тебе, что Промысл Божий вручает тебе обширную Лавру».

О. Антоний слышит и всё-таки не разумеет; он остается со своими мыслями о своем маленьком монастыре и снова возражает преподобному:

— «Где же Высокогорской пустыни, малой и бедной, стать Лаврою».

Старец беседует с о. Антонием о будущей Лавре, а тот все твердит про овою Высокогорскую пустынь.

О. Серафим стал просить о. Антония милостиво принимать из Сарова братию, кто придет в Лавру или кого он пришлет.

На это о. Антоний снова стал возражать.

— «Батюшка, кто захочет из Сарова переходить в скудную Высокогорскую пустынь? А если бы кто пожелал или кого вы прислали, то вы знаете всегдашнюю мою готовность делать все, что вам угодно; да на деле сего не может быть!

Между тем о. Серафим стал советовать о. Антонию, как держать ему себя будучи начальником Лавры: строго исполнять свои обязанности, быть прилежным в молитве, быть внимательным к братии и сердечно любить ее:

— «Матерью будь, а не отцом для братии!»

Вообще старец советовал быть милостивым и смиренным. «Смирение и осторожность, — сказал старец, — красота добродетели». Как раз качества, которых недоставало о. Антонию! Вместо смирения о. Антоний показал неосторожную доверчивость к собственным ошибочным догадкам и неосторожную смелость прерывать речь прозорливого старца. Еще более смутил о. Антония неожиданный конец беседы.

Великий старец неожиданно поклонился в ноги о. Антонию и затем: добавил: «Поминай моих родителей — Исидора и Агафию».

Эта просьба означала, что о. Серафим принимал о. Антония в самое близкое, братское, общение: своих родителей делал как бы и его родителями, делил с ним свой духовный долг молитвы за Исидора и Агафию.

Земной поклон глубоко почитаемого, прозорливого, всероссийски известного старца совершенно смутил о. Антония.

В порыве беспредельной любви и уважения к старцу, о. Антоний бросился поднимать его, поднял, обнял и долго плакал.

Беседу окончил сам о. Серафим. С любовью обняв о. Антония и благословив своим крестом, который всегда носил на груди (материнское благословение), старец сказал:

«Теперь гряди во имя Господне. Время уже тебе, тебя ждут» [1].

Потрясенный дивной беседой, задушевным тоном ее и неожиданным земным поклоном старца, о. Антоний выехал из Сарова, как он сам вспоминал, «с неопределенным впечатлением».

Спокойно бежали монастырские лошади по зимней дороге, и ничто не мешало о. Антонию разбираться в его «неопределенном впечатлении». Неожиданно помог его кучер. Он рассказал, что раньше о. Антония увидел старца Серафима при возвращении того в монастырь из пустыньки, подошел к преподобному под благословение и старец сказал ему: «Вот вам предстоит разлука с вашим настоятелем, поди же, зови его ко мне».

Как оправдалась прозорливость о. Серафима?

Наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Афанасий, здравствовавший в конце января 1831 г., вскоре после того скончался. Московскому Митрополиту Филарету предстояло найти ему преемника.

И вот о. Антоний получает от Митрополита 1 марта 1831 г. письмо такого содержания:

«Всечестнейшии о. Антоний! Занятый мыслью о подыскании достойного преемника почившего наместника Свято-Троицко-Сергиевой Лавры

о. архимандрита Афанасия, я имел в виду Вас. Ныне я от другого услышал: это же предположение, и надеюсь, что не без воли небесного игумена Лавры, преп. Сергия, приглашаю Вас занять должность ее наместника. При сем прилагается отношение к Вашему епархиальному начальству об освобождении Вас от настоятельства в Высокогорской пустыни. Филарет, Митрополит Московский».

О. Антоний немедленно приступил к исполнению всех необходимых формальностей и, помолясь и простясь с братией Высокогорской пустыни, явился на новое место своего служения.

Так исполнилось предсказание преп. Серафима, примерно через пять недель после того, как оно было дано.

ДОЦ. А. ГЕОРГИЕВСКИЙ

[1] Ждал о. Антония и даже присылал за ним настоятель Саровской обители о. Нифонт. Как выяснилось потом, об этом он старцу Серафиму не сообщал, и старец мог узнать только по дару прозорливости.