СТАТЬИ

СВЯТОЙ АПОСТОЛ ПАВЕЛ В АФИНАХ

Во второе свое благовестническое путешествие святой апостол Павел перешел из Азии в Европу и, обходя с словом евангельского благовестия Грецию, прибыл в Афины.

Этот город, представлявший некогда могущественный центр Эллады, к тому времени уже утратил свою политическую независимость и находился под железною пятою Рима. Но в нем многое еще сохранилось от той эпохи, когда он представлял собою главный очаг греческой культуры, в котором философия, наука и искусство достигли в своем развитии высшего предела, доступного классическому миру. С потерей национальной независимости обнаружился, однако, и упадок творческого гения греков. К началу христианской эры широкое распространение в греко-римском обществе получили скептические течения, подрывавшие веру в творческие силы разума.

Кроме скептиков большим влиянием пользовались стоики и эпикурейцы. Последователи стоической философии главное внимание уделяли вопросам морали и в разработке этических проблем они достигли большого успеха. Но их возвышенные мысли оказывали слабое влияние на жизнь современного им общества и нередко стояли в противоречии с их собственными поступками. Они проповедывали апатию — бесстрастное и равнодушное отношение к окружающей жизни и высшее удовлетворение находили в гордом самочувствии мудреца, возвышающегося над толпою и довольствующегося сознанием внутренней свободы от внешней обстановки.

Эпикурейцы провозгласили высшим благом для человека удовольствие, которое основатель системы искал в душевном равновесии и в умственной деятельности, а его последователи — в чувственных наслаждениях.

Дух философского искания выродился в афинском обществе в любовь к праздным словопрениям. По замечанию автора книги Деяний, «Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-либо новое» (Деян. 17, 21).

Еще решительнее выражается, комментируя этот стих книги Деяний, святой Иоанн Златоуст, — он называет Афины данной эпохи городом пустословов [1]

Но былая слава этого города притягивала к нему отовсюду людей, питающих интерес к запросам мысли. Много сохранилось в нем и вещественных памятников творчества греческого искусства в виде храмов, построек и статуй героев и богов. Последние были особенно многочисленны; по словам одного историка, в Афинах легче было встретить бога, чем человека [2].

Но греческое искусство служило не одной только чистой красоте — языческие божества олицетворяли собою все стороны природы человека, включая его страсти и пороки. Поэтому апостол, вступивши в Афины, «при виде города сего возмутился духом» (Деян. 17, 16). Это не остановило, однако, его пламенной ревности к благовестию Христову, и он выступал с проповедью в синагоге и «рассуждал... ежедневно на площади со встречающимися» (Деян. 17, 17).

Проповедь апостола привлекла внимание афинян, особенно его речами заинтересовались стоики и эпикурейцы, бывшие, повидимому, наиболее многочисленными в составе его слушателей. Но этот интерес был вызван скорее праздным любопытством, а не глубоким исканием истины. «Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним. И одни говорили: «что хочет сказать этот суеслов?», а другие: «кажется он проповедует о чужих божествах», потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение. И, взявши его, привели в ареопаг и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою?» (Деян. 17, 18—19).

Некогда ареопаг представлял собою высшее судилище Афинского государства, в котором разбирались важнейшие дела. С утратой политической самостоятельности упало и значение ареопага, но полицейские и контрольные функции он сохранял до V века по Рождестве Христовом.

В окружающих ареопаг скалах были вырублены седалища, по середине площадки возвышались два камня, на которых становились, обычно, обвиняемый и обвинитель. На один из этих камней, нужно думать, поднялся великий апостол и оттуда обратился с речью к собравшимся афинянам.

Его словам внимала аудитория, исключительная по своему составу; можно думать, что в ней представлен был цвет увядающей классической культуры, и выступление апостола в этой обстановке приобретало особенное значение; поэтому он построил свою речь сообразно культурному уровню и художественным вкусам своих слушателей.

Несомненно, что святой Дееписатель, который вообще сжато излагает события, и эту речь приводит в сокращенном виде. Но и в краткой передаче она показывает высокие духовные дарования апостола и его знакомство с классической литературой.

Он начинает не с сурового обличения языческих заблуждений, что сразу могло бы оттолкнуть от него искренних или лицемерных чтителей народных божеств, но с похвалы афинским гражданам как бы за особую набожность, о которой говорили многочисленные изображения богов и курящиеся перед ними жертвенники. Но эта похвала служила лишь вступлением к основной мысли, которую апостол раскрывает в дальнейшей своей речи. «Став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны; ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: неведомому Богу» (Деян. 17, 22—23).

О наличии в Афинах жертвенников, посвященных «неведомым богам», говорят и греческие историки [3]. На одном из них, привлекшем внимание апостола, посвящение божеству выражено было в единственном числе. Наличие таких жертвенников говорило, без сомнения, о неудовлетворенности языческими формами богопочитания и об искании Истинного Бога. Отмечая этот факт, апостол делает его отправным пунктом своего благовестия. «Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам» (Деян. 17, 23).

Поставивши искусным ораторским оборотом основной вопрос своей проповеди, апостол далее раскрывает возвышенное учение о Боге и Его творческих, промыслительных и спасительных действиях; при этом в его речи, в тонкой и изящной, безобидной для слушателей форме с использованием произведений греческих поэтов, вскрываются заблуждения философских школ, представители которых пригласили его на выступление.

«Бог, Сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду, Сам дая всему жизнь и дыхание и все» (Деян. 17, 24—25). Этими словами апостол поражает пантеизм стоиков, отожествлявших Бога с природой и утверждавших господство в жизни человеческой неумолимого рока, и легковесные воззрения эпикурейцев, допускавших существование богов, далеких от земли, и вмешательства в дела человеческие и довольствующихся эгоистическим личным блаженством.

В то же время с высоты акрополя, охватывая своим взором стоявшие еще в полном блеске красоты афинские храмы, апостол возводит мысли своих слушателей к Высочайшему Существу, Которое «не в рукотворенных храмах живет» и не нуждается в произведениях рук человеческих, так как Само является Источником блага для всякого бытия.

Изложивши истинное учение о Боге, апостол раскрывает далее христианское учение о человеке. «От одной крови Он (Бог) произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и не далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. 17, 26—28).

Апостол утверждает единство человеческого рода, — истина, которая является одним из основных догматов христианства. Единому Богу, Творцу мира обязан своим происхождением и род человеческий, который и в дальнейшей своей истории пользуется попечением Божественного Промысла.

Эти мысли апостольской речи направлены против пантеистических представлений язычества о происхождении различных народов от разных прародителей, что вело к признанию неравноценности рас и к претензиям господства одних народов над другими.

Высшею целью, поставленной Творцом для человека, апостол указывает искание Бога, которое предполагает не только познавательную сторону, но включает и стремление к живому внутреннему общению с Ним. Весьма характерно выражение, которым апостол изображает искание Бога: «не ощутят ли Его и не найдут ли», в славянском тексте: «да поне осяжут (перевод с греческого «и ара псилафисиан») Его и обрящут». Осязанием руководствуются, обычно, люди, лишенные зрения или объятые тьмою; с другой стороны, осязание является таким органом познания вне нас лежащей объективной действительности, которым мы с наибольшей достоверностью убеждаемся в ее реальности. Так, осязанием Фома уверился в воскресении Господа: «Сомнящемуся же ученику повелевал еси осязати трепетно, рек: испытав вся, гряди, прочее не сумнися». (Стихира на литии недели о Фоме). Выражение апостола содержит оба оттенка мысли — и искание во тьме язычества и глубину веры, порождаемой непосредственным ощущением близости Божества.

Но если человек удалился от Бога, то Бог попрежнему близок к человеку и ожидает его обращения.

По христианскому учению, Бог бесконечно выше мира или трансцедентен миру, но в то же время, все происшедшее от Бога существует только промыслом и поддержкою Божественной силы; поэтому Бог не только лад миром, но пребывает и в самом мире, который не может являться пределом или ограничением Божественному бытию. Эту мысль и выражают слова апостола: «мы Им (т. е. Богом) живем и движемся и существуем». «Бог так близок, — говорит святой Иоанн Златоуст, — что без Него невозможно и жить... Как невозможно не знать воздуха, который разлит повсюду и находится недалеко от каждого из нас, или, лучше, находится и в нас самих, так точно и Творца всего. Смотри, как Павел приписывает Ему все — и промышление и сохранение, бытие, действие и продолжение всего. Не сказал: через Него, но что означает большую близость: о Нем» [4]

Чтобы сделать свои мысли более убедительными для слушателей, апостол приводит почти с буквальной точностью слова языческих поэтов Арата и Клеанфа «мы Его и род». Поэты имели в виду Зевса, но апостол, следуя основному положению своей речи, относит это изречение к Истинному Богу («Которого вы, не зная, чтите»).

Мягко, но решительно, опираясь на бесспорные логические выводы из установленных им положений, апостол переходит к обличительной части своего выступления. «Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого» (Деян. 17, 29).

Если человечество представляет собою род Божий, то противоречит здравому смыслу уподоблять Божество тому, что не сродно не только Высшему Существу, но и нам, составляющим Его род; неразумно находить подобие Божества в образах, созданных из золота, серебра или камня искусством или вымыслом человеческим. Апостол смело говорит это обитателям города, наполненного бесчисленным количеством статуй, представлявших величайшие произведения классического искусства и составлявших гордость афинских граждан.

Обличение неразумия языческих форм почитания Бога апостол завершает проповедью о Христе: «Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян. 17, 30—31).

Времена неведения истины Божией окончились; Бог повелевает «всем людям повсюду» покаяться и осознать свои заблуждения. Повеление Божие о покаянии обязательно для всякого человека, ибо Богом установлен день всеобщего суда, который будет произведен через Мужа, определенного Божиим Советом; величие и сила этого посланника Божия удостоверены для всех Его воскресением из мертвых, как высшим знамением Его Мессианского достоинства. «Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак Павел вышел из среды их. Некоторые же мужи, приставши к нему, уверовали; между ними были Дионисий Ареопагит и женщина, именем Дамарь, и другие с ними» (Деян. 17, 32—34).

Можно думать, что речь апостола Павла осталась незаконченной. Как только апостолом возвещено было о воскресении мертвых, его слова были прерваны насмешками, или более вежливым, но саркастическим приглашением на беседу по этому вопросу в другой раз. Для изверившихся в истине и проникнутых скептицизмом представителей угасающей: античной культуры проповедь о Христе Распятом и Воскресшем казалась безумием (1 Кор. 1, 17—31). Но ревность к охране языческого культа настолько уже, повидимому, ослабела, что выступление апостола не повлекло за собою судебного дела, как это некогда случилось с Сократом.

По заключению святого Иоанна Златоуста, «Павлу казалось достаточным, что он посеял, по крайней мере, семена... Не ожидая большой пользы в Афинах, он ушел в Коринф» [5].

Выступление апостола Павла в Афинском ареопаге ярко вскрывает пред нами черты духовного облика этого великого проповедника Евангелия. Бывший фарисей, сын фарисея (Деян. 23, 6), воспитанный в раввинской школе (Деян. 22, 3) ревнителем отеческих преданий (Гал. 1, 14), он высоко поднялся над узким еврейским национализмом и, сохраняя горячую любовь к своему народу до готовности быть за него отлученным от Лика Христова (Рим. 9, 3), — всецело проникся всеобъемлющим универсализмом христианства. В послании к Колоссянам он пишет, что для совлекшихся ветхого человека «нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3, 11). Жребием апостольской деятельности он избрал благовестие язычникам (Гал. 2, 9) и заслужил по праву звание апостола языков. Сколько глубоких мыслей мы находим в его посланиях о путях Божественного Промысла в деле спасения языческого мира.

В то же время выступление в Афинском ареопаге, равно как и многочисленные места из посланий апостола обнаруживают глубокое знание им души человеческой и умение проявлять тонкий психологический подход, к внутренним запросам и настроению своих слушателей. Характеризуя свою апостольскую деятельность, он говорит: «Для Иудеев я был как Нудей, чтобы приобрести Иудеев; для чуждых закона — как чуждый закона... чтобы приобресть чуждых закона... Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 20—22).

Наконец, речь апостола говорит о его широком образовании, которое включало и знакомство с произведениями классической литературы, и о его положительном отношении к тем элементам творчества языческого мира, которые вели к истине. Характеризуя в послании к Римлянам пороки и заблуждения язычников, он в то же время изображает и неисповедимые пути Божественного Промысла о них и заканчивает выводом, исполненным глубочайшего оптимизма: «Всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11, 32).

Невелики были непосредственные результаты апостольской деятельности в Афинах: призывы к покаянию и проповедь о воскресении и последнем Суде возбудили в толпе афинских мудрецов только насмешки. Но семена, посеянные апостолом, не остались бесплодными: из малой общины обращенных возникла Афинская Церковь, которая столетие спустя дала мучеников и христианских философов-апологетов Публия, Квадрата, Аристида и Афинагора. В четвертом столетии представители Афинской Церкви присутствовали на Первом Вселенском Соборе, а еще несколько десятилетий спустя последний покровитель и реставратор язычества, питомец афинских философов император Юлиан, сраженный парфянскою стрелою (363 г.), должен был, умирая, признать: «Ты победил, Галилеянин!»

В службе праздника первоверховных апостолов Святая Церковь, прославляя труды и подвиги святого апостола Павла, воспевает: «Яже по всем грады узы и скорби твоя, кто скажет, славне апостоле Павле?.. Вся убо претерпел еси о укрепляющем тя Христе, да мир приобрящеши о Христе Иисусе Господе твоем». (Из стихиры на стиховне.)

А. ЯСТРЕБОВ

[1] Творения святого Иоанна Златоуста, т. IX, книга 1, СПб, 1903 г., стр. 333.

[2] Фаррар Ф. В. Жизнь и труды святого апостола Павла, перевод А. П. Лопухина, СПб, 1887 г., стр. 352.

[3] Епископ Михаил. Толковый апостол, Киев, 1897 г., изд. 1, стр. 402, ссылка на Павзания.

[4] Творения свят. Иоанна Златоуста, т. IX, книга 1, СПб, 1903 г., стр. 337.

[5] Творения свят. Иоанна Златоуста, т. IX, цит. изд., стр. 342—343.