ЖРЕБИЙ ИУДЫ

«...Рабе благий и верный! о мале был еси верен, над многими тя поставлю... В 15-й день августа месяца... в собрании всего духовного сословия и прочего старейшинства в судилище вошел к нам честнейший монах, господин Лаврентий, кафигумен обители Древоделя или Русов и... просил дать ему одну из находящихся на св. горе обителей... Мы же прошение его взявши... нешли все прегодною для отдачи требующему обитель Фессалоникийца. Ибо если и была она встарину многолюдна и имела первенство между второстепенными как по обширности, так и по блеску, то ныне кажется не видною, а всеми признается и почитается совсем несуществующею от малочисленности монахов, от недостатка продовольствия и от распадения ее стен и жилищ. Да и то, что в ней кажется стоящим, предвещает совершенное падение и исчезновение. Поелику же в таком положении мы нашли ее, хорошо и богоугодно присудили отдать ее сказанному честнейшему монаху господину Лаврентию, кафигумену Русов, и ее монахам, с тем, чтобы она восстановлена была ими, обстроена на подобие крепости, возблестела и украсилась..., чтобы она стала опять, как была сначала, и — лучше того...».

Так, в извлечениях, свидетельствует «Дело о передаче русским монахам обители Фессалоникийца 6677 (1169) г.». Акт этот, написанный на пергаменте («пергамине»), хранится в архивах Пантелеимоновского монастыря на Афоне и ко времени перевода его на русский язык в 1873 году[1] был в хорошем состоянии [2].

Дальше торжественный Акт этот гласит:

«Итак, будь ты, монах господ. Лаврентий.., от нынешнего дня владыка и господин обители Фессалоникийца... Ни мы сами, ни будущие после нас Проты, икономы, игумены и проч. ни под каким бы то ни было благовидным предлогом не могут ни самую обитель отнять у тебя или у следующего за тобою, ни потребовать что-нибудь от обители из ее движимостей и недвижимостей, ни от принадлежащих обители полей отделить что-либо по частям или целиком... Покусившийся сделать что-нибудь подобное или нарушить наше общее распоряжение не только да не выслушивается в том, что говорить будет, но да считается повинным клятвам святых 318 богоносных отцов, и часть его и жребий его да будет с предателем Иудой...».

Как известно, обитель Фессалоникийца (Пантелеимоновская) отведена была русским монахам потому, что первоначальное их местопребывание, обитель Ксилургу, стало, вследствие значительного увеличения братии, непомерно тесно им. В предварительных переговорах высшая административная инстанция святой Горы — Прот и его совет — предложила русским насельникам Пантелеимоновский монастырь «в обменяна обитель Ксилургу. Однако иноки просили оставить им и Ксилургу, место для них священное, так как там они получали пострижение, там хранились могилы из старших собратьев. В ответ на это настояние Прот и совет постановили оставить и Ксилургу за русскими — приписным монастырем при обители св. Пантелеймона. Вот заключительные строки Акта, относящиеся к Ксилургу:

«Будь же и ее господином и владыкой, монах господ. Лаврентий, и поступай с нею, как захочешь, ни кем не тревожимый и не беспокоимый. Тот же, кто, сомневаясь в чем-нибудь, захотел бы причинить беспокойство, или убыток, или хищение, да будет повинен вышеписанным клятвам и отлучен от Святыя и Единосущныя Троицы».

Ценнейший для нашей церковной истории и весьма знаменательный для этой эпохи, когда взаимоотношения между афонскими монахами самых различных национальностей были исполнены истинно христианской чести и напоены духом правды, справедливости, смирения и любви, акт скреплен подписями настоятелей всех монастырей Афона во главе с Протом святой Горы Иоанном.

Итак, оба монастыря — и св. Пантелеймона, и Ксилургу — закреплялись навсегда («Ни мы сами, ни будущие после нас Проты, икономы, игумены и проч.») за «Росами», — закреплялись под угрозою для всякого покусителя на права хозяев обителей, на их «движимости и недвижимости и поля» разделить «жребий предателя Иуды» и стать «отлученным от святыя и единосущныя Троицы».

Прославленный монастырь св. Пантелеймона пережил сложную и временами трагическую историю. Русских обитателей сменяли сербы, сербов — греки. Но Устав святой Горы не знает «земской давности». Хозяин может отлучиться из дома, в дом могут вселиться другие. Но будут они лишь «квартирантами», жильцами временными, хозяин остается хозяином. Актом торжественным и всеправомочным Пантелеимоновский монастырь закреплен за «Росами».

С половины прошлого века монастырь вновь переходит в руки русских иноков и достигает исключительного, небывалого дотоле расцвета... Увы, уже во время первой мировой войны греческие монахи Афона начинают предъявлять свои «права» на монастырь, а в дальнейшем всячески ущемлять интересы законных владетелей обители, — русских. Доходит до того, что русских иноков вынуждают принимать греческое подданство, а потом доступ не только в монастырь св. Пантелеймона, но и на всю святую Гору закрывается вообще для всех русских людей...

Стоит вернуться к многочисленным и многообразным историческим документам, чтобы на основании их показать, как много на протяжении веков для великой святыни всего православного мира сделала Россия.

Находившийся в Константинополе архимандрит Леонид пишет в 1866 году: «С тех пор1 и доселе единственною опорою всех Афонских обителей вообще и славянских в особенности было и есть — могущественное покровительство российских государей и благочестивое усердие русского народа».

Но задолго до этих слов упоминает об афонских гостях Никонова летопись (т. IV, стр. 225):

«Князь великий их жаловал милостыней». «Князь оделяет их деньгами, иконами, одеждою и прочими всеми потребами довольно».

С тех пор, как столица Руси из близкого к Западу Киева была перенесена на Север, в отдаленный Владимир, а потом в Москву, затруднилась связь русских монахов Афона с родной землей. Нашествие татар не помешало развитию церковной жизни на Руси. Строительство собственных, многочисленных и благоустроенных монастырей удовлетворяло церковные нужды жаждавших молитвенного уединения русских людей. С другой стороны, и Афон был вполне обеспечен материально заботами о нем греческих, сербских, болгарских, молдовлахийских и иверских правителей. Но после падения Константинополя и сербского и болгарского царств внимание насельников оскудевающего Афона жадно устремляется к Москве, столице сбросившего с себя татарский ярем, сильного и независимого православного государства. С конца XV века в Первопрестольную устремляется непрерывный и все увеличивающийся поток афонских «просителей милостыни».

Первым стал получать помощь от России Пантелеимоновский монастырь, — тут-то и была тогдашними обитателями монастыря, греками и сербами, создана легенда о том, что обитель построена якобы св. Владимиром и сыном его Ярославом, а сами монахи обращаются в Москву, так сказать, «по праву преемства». Видя крупный успех пантелеимоновцев, уже сам Прот от имени всей святой Горы обращается в Москву с просьбой о помощи всем монастырям Афона. Великий князь Василий Иванович жертвует этим монастырям на помин своих родителей 160 золотых, — сумму для того времени значительную. Прот благодарит московского князя пространным пышным посланием. Растроганный и умиленный князь отвечает не только своей грамотой, но и щедрой «милостыней» в 2000 рублей. Кроме этого, он посылает освященному собору всех монастырей святогорских «проезжую грамоту», и грамота эта на целые столетия вперед открывает афонским монахам дорогу к царской казне и через боголюбивое сердце русского человека к его достатку.

В 1571 году Иван Грозный посылает Проту святой Горы для раздачи всем святогорским обителям 1100 рублей, — за исключением Пантелеимоновского и Хиландарского монастырей, которые получают царские дары отдельно. В 1584 году Грозный же направляет Афону огромную сумму денег в 4890 рублей. Щедро помогает насельникам святой Горы царь Федор Иванович. В 1624 году царь Михаил Федорович пересылает Афону через Константинопольского Патриарха Кирилла 551 золотой. В 1656 году афониты, благодаря царя московского за щедрость, просят «принять их скудость в призрение» и впредь «не оставить богатодарными награждениями» их обители. По случаю смерти Филарета Никитича Константинопольский патриарх назидательно поучает царя Московского как раздавать, «милостыню» афонским обителям.

От московских царей и русского православного народа монастыри афонские помощь получают не одинаковую, а в зависимости от доброй славы той или иной обители и расположения к ней царя. Естественно, что особым благоволением русских людей и их почитанием пользуются монастыри Пантелеимоновский и Хиландарский, — первый как «родственный», имеющий русские истоки, второй, по выражению Грозного, как «соплеменный» — сербский. Непрестанны дары русские этим монастырям — богослужебными книгами, облачениями, священными сосудами, иконами, драгоценными окладами к иконам коренным афонским, мехами, бархатом и прочими тканями, и неизменно со всем этим, — деньгами. Но широкую помощь оказывает Россия и таким основным греческим монастырям, как Ватопедский и, основанный в X веке грузинами, Иверский.

Прославленный греческий Ватопедский монастырь на Афоне устанавливает первые отношения с Москвой в начале XVI столетия, когда великий князь Василий Иванович приносит в дар монастырю серебряную чашу, камчатные ризы и драгоценную пелену к образу Благовещения. Иван Г розный питает к обители чувства особого благоговения. После смерти царевича Ивана он шлет на помин сына денежный вклад во все монастыри святогорские, но самую крупную сумму — 820 рублей — в Ватопед. Царь Федор продолжает традицию, установленную Иваном, — на помин отца посылает Ватопеду шестьсот рублей[4].

В 1623 году в Москву приезжает игумен ватопедский Никодим. Получив щедрые дары, он на Афон больше не является. В 1625 году в составе торжественного посольства от Иерусалимского Патриарха Феофана приезжает в Москву и ватопедский архимандрит Игнатий. Он обращается к царю за «милостыней» для монастыря, и «милостыню» эту получает. Мало того, вручается ему и царская «жалованная грамота», которая разрешает Ватопедскому монастырю присылать в Россию своего сборщика каждые четыре года. Но не проходит и двух лет, как ватопедский игумен вновь стучится в кремлевские ворота, а за ним через год прибывает в Москву ватопедский келарь и тоже покидает столицу «зело ублажен». В 1630 году «внеочередно» приезжает в Россию за «милостыней» ватопедский архимандрит Игнатий; в 1640 г. — ватопедский архимандрит Феофан; в 1646 г. — ватопедский архимандрит Феодосий; в 1650 г. — ватопедский архимандрит Роман. А в 1652 г. в Москву с чрезвычайной миссией прибывает архимандрит ватопедский Дамаскин. В челобитной, поданной им царю, рассказывается о разграблении обители сарацинами и об уничтоженной пожаром церкви Благовещения. Посланцы просят: «...дать нам, богомольцам твоим, шесть сот рублей, кроме красок и золота и серебра и всякого монастырсково харчю, а все то церковное строение станет нам, богомольцам твоим, в две тысячи рублев, а кроме Бога и твоей царской милости прибегнуть к милости просить нам, богомольцам твоим, не у кого...». После этого стены Кремля Московского встречают несколько раз того же ватопедского архимандрита Дамаскина, и ватопедского эклисиарха Луку, и, в качестве посланца от Ватопеда, митрополита Лаодикийского Григория. С 1686 г. русское правительство выдает Ватопеду регулярно каждые четыре года крупную субсидию, а в 1735 г., с учреждением «Палестинских штатов», выдача этой субсидии впредь закрепляется особым правительственным постановлением.

Иверский монастырь на Афоне с XV до половины XVII в. был широко опекаем грузинскими царями и не имел никакой нужды ни в чем. Впервые представитель Ивера, — его настоятель Пахомий, — приезжает в Москву в 1640 г., просит о «милостыне» и ее получает. Через семь лет он опять навещает столицу, просит денег на ремонт монастыря и вновь возвращается на Афон удовлетворенным.

Тогдашний Новоспасский архимандрит Никон, пользовавшийся исключительным благоволением царя, имел особую склонность к грекам. Этим обстоятельством и воспользовались иверцы, — вошли в особое к нему доверие.

Однажды Никон высказал прибывшему в Москву Пахомию свое пожелание иметь список с иконы Иверской Божией Матери. Пахомий с горячей готовностью отозвался на пожелание многовластного Новоспасского архимандрита. Начинается весьма длительная, нарочито многосложная, торжественная, очень ярко запечатленная летописцем, церемония, связанная с этим, по определению историка, «не весьма сложным поручением». Иверцы покоряют сердце Никона. Он добивается от царя особой «жалованной грамоты» для них и сам посылает в монастырь большую сумму денег. А в 1653 г. Иверский монастырь получает в дар московский Никольский монастырь, гостиница которого сразу же начинает приносить иверцам постоянный и все возрастающий доход, — в ней располагаются частые и многочисленные московские гости, богатые греческие купцы. Вскоре Никольский монастырь получает у москвичей прозвание «греческого». Монахи его, иверцы, получают казенные корм и жалованье. Монастырю даруются большие привилегии. Он получает вотчину: «Село Алекшино с деревней Будаковою... да пустоши со всякими угодьи...». В 1666 г. настоятель Никольского монастыря Дионисий и сменивший его Исаакий получают еще один, правда, небольшой, монастырь за Сретенскими воротами в Москве, «с землею и со всеми доходы».

Меньшими милостями, но все же пользовалась от царей Московских и первенствующая обитель афонская св. Афанасия. Первый дар внес в ее ризницу еще в 1515 г. Василий Иванович. Обращались в Москву за помощью и неизменно получали ее и другие афонские монастыри, — Кутлушумский, Дахиарский, Дионисиатский, Ксиропотамский. Все они слали грамоты и сборщиков к царю, все стремились пользоваться «от неистощимыя казны» Московского государства и «от богатодарственныя царския десницы».

Поддержку всемерную на протяжении веков усердно оказывали простые набожные русские люди великой святыне Православия — святой Горе Афонской, по преимуществу, отдельным, особо излюбленным ее монастырям. Но бывали времена, когда уже от всего Афона несся в Россию вопль о скорейшей и щедрейшей помощи. Эти сборные послания составлялись лучшими церковными пиитами Афона и остались в истории своеобразными образцами просительно-ораторского искусства.

Вот как в 1664 г. авторы одного из таких посланий, а с ними и «все сословие святыя горы афонския: архимандриты, игумены, священницы, иноцы и братия малии купно с архимандритом всеа святыя горы» взывают к царю Московскому:

«Где бо нам царь благочестия, где князь утешения, к кому о сих пойдем и слезы пролием и наши скорби сердечныя скажем... едина точию надежда по Бозе на милость благоутробия православного твоего царствия... понеже в нынешнем роде светозарное светило ты еси всем православным Христианом; о Христолюбивый самодержче и по Бозе иного неимамы властелина кроме твое царское величествие, солнце убо от востока всю вселенную своим восходом осиявает, а твоя царская добродетель от восточного си престола всех маломощных жалованием и помилованием щедрым просвещает...».

И помощь шла, — скорая, заботливая, искренняя и обильная — из Москвы, из градов и весей всей великой православной Руси.

Отдавая должное справедливости, нельзя не отметить и еще одного, обстоятельства. По свидетельству целого ряда исследователей, и среди них такого авторитетного и точного в своих наблюдениях и выводах знатока святой Горы, как русский путешественник Барский, турки относились к афонским монахам терпимо и во внутреннюю жизнь монастырей не вмешивались. И напротив, — бывало, что греки в своих внутренних счетах со славянами обращались к туркам с жалобами и просьбами о содействии. Что же касается неизменных в каждом обращении к русским царям горьких сетований на разрушение обительских стен, храмов, общежитий, служебных помещений, то туг действительность преувеличивалась до размеров невероятных, подчас фантастических, — все в том же расчете разжалобить дародателя, получить как можно больше пожертвований в монастырскую казну.

Вчитываясь в старинную печать разнообразных церковных сборников, легко представляешь себе времена, о которых они повествуют, и игоревский Путивль, где ждали своей очереди на пропуск в Москву многочисленные афонские просители и сборщики «милостыни», — от скромного монаха до митрополита. Всех их встречали с низкими поклонами, с благоговейными приветствиями, с великим почетом, с широким хлебосольным русским гостеприимством, каждому выдавалось жалованье, подводы, теплая одежда в непривычные для них зимние времена... Какой неустанной заботой окружены они были на русской щедрой земле!

О размерах той помощи, которую оказывала Россия святой Горе, можно судить по такому сопоставлению. В лучшие для Афона времена число его монахов не превышало пятнадцати тысяч. Пятнадцать тысяч человек, население русского уездного города! А с другой стороны, — вся необъятно огромная страна, населенная набожным и широко отзывчивым народом. И не было в этой стране такого большого города, в котором не существовало бы постоянных представителей и усердных доброжелателей Афона. И не было на этой земле такого малого поселка, куда не заглянул бы афонский сборщик... Многие афонские монастыри имели собственные издательства, и в типографиях Петербурга и Москвы, Нижнего Новгорода, Киева, Херсона и других городов по заказу этих монастырей в больших тиражах печаталась многообразная духовная литература, которая проникала потом в самые отдаленные уголки старой России.

Советские люди старшего поколения еще помнят плохо говоривших по-русски афонских «батюшек» и их палатки и ларьки в воскресный день у церкви или на праздничном базаре, вокруг которых всегда толпился народ, с благоговением приобретавший иконы и образки, просфоры, молитвенники, поминания, виды монастырей и портреты их настоятелей, брошюры, кипарисовые крестики с прозрачными изображениями святых внутри, четки, пояски, колечки, ложечки, резные поделки и многое множество всяких иных памяток об Афоне, столь чтимом православными русскими людьми...

Разодраны древние законы, нарушены уставы, попрано вселенское начало, великая святыня всего Православия, Афон, сведен к пределам одного благочиннического греческого округа. Отлетел светлый дух доброго братского сожительства, душевнолюбезной взаимности, любви, кротости, смирения, которыми влекла к себе когда-то святая Гора сердца православных людей, Тяготения мирские, заботы земные, помыслы краткие, всяческая суета житейская тяжелой тучей висят над афонской вершиной. Истощается елей и меркнет огонь светильника, тысячу лет озарявшего и согревавшего сердца православных людей во всем мире.

Но твердо верим мы, что столь скорбные для этих сердец испытания временны. Истлеет суетная злоба дня, угаснут страсти, умерятся чувства, пройдет помутнение умственное и душевное. Настанет день, — и бесценно дорогой для каждого православного человека дар Богоматери, святая Гора воссияет в новом блеске на радость всем неисчислимым чадам Православия!..

Р. ДНЕПРОВ

[1] «Акты русского на святом Афоне монастыря св. великомученика и целителя Пантелеймона». Киев. В типографии Киево-Печерской Успенской Лавры. 1873 г.

[2] Как видим, этот документ исключительного исторического значения не был известен Н. М. Карамзину. Акт этот, имеющий почти восьмисотлетнюю давность, полностью опровергает сообщение «Истории государства Российского», что Пантелеимоновский монастырь был основан при св. Владимире и сыне его Ярославе. Сообщение это вводило в соблазн многих исследователей русского Афона.

[3] То-есть, после завоевания турками Византии и падения сербского и болгарского царств.

[4] Муравьев. «Сношения России с Востоком по делам церковным». Ч. I.