«О если бы иметь мне голос, достойный ангельской песни и оглашающий концы мира», — говорит св. Григорий Богослов, раскрывая величие и смысл Христианской Пасхи, — «вещаю вам так: Пасха! Господня Пасха! и еще скажу в честь Троицы: Пасха! Она у нас праздников, праздник и торжество, из торжеств: столько превосходит все торжества, сколько солнце превосходит звезды» [1].
А величайший церковный вития св, Иоанн Златоуст в этот праздник призывает всех к веселию и наслаждению пиром веры: богатых и бедных, воздержных и беспечных, постившихся и не постившихся, ибо воскрес Христос, «и жизнь жительствует», и нет мертвых во гробе. «Смерть, где твое жало? — победоносно восклицает он. — Ад, где твоя победа?» [2].
Этой величайшей радостью о торжестве жизни и победе над смертью дышит все пасхальное богослужение. Пасхальная утреня представляет собою один радостный гимн, в котором главное место занимает венец всех песнопений духовных — вдохновенный канонов. Иоанна Дамаскина. В нем выражается единый порыв радостного восторга, в котором «мысли певца обтекают и небо, и землю, и бездны» [3].
Таким же светом и ликованием проникнута и пасхальная литургия. Псалмы, как песнопения в большинстве случаев покаянные, в часах отменяются, их место занимают гимны, славословящие Воскресшего Христа. Но особенною торжественностью отличается чтение Евангелия. По указанию Типикона, читают Евангелие в алтаре «вси иереи, елицы суть служащии», вне алтаря — протодиакон с диаконами. Один диакон становится на обычном месте против царских врат, а другие «един по единому» от св.. престола, до западных церковных врат. «Последи же всех стоит архидиакон» [4].
Евангельский текст, разделенный на статьи, возглашается каждым священнослужащим и, таким образом, повторяется по нескольку раз для лучшего запечатления в умах верующих. Евангелие читается на разных языках в ознаменование повеления Господа ученикам итти с проповедью ко всем народам, преимущественно же оно предлагается на еврейском, греческом и римском языках, на которых была начертана надпись на кресте Спасителя.
О воскресении Господа уже возвещено Евангелием, которое читается на литургии Великой Субботы. В пасхальную же литургию уставом положено чтение Пролога Евангелия Иоанна Богослова. Здесь лучи откровения о Божестве воплотившегося Сына Божия сосредоточиваются наиболее ярко, а воскресение Его после крестных страданий и смерти служит самым несомненным проявлением силы Его Божества.
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ио. 1, 1), — так начинается возвышенное богословие св. Иоанна. «Между тем как прочие три Евангелиста, — говорит блаженный Августин, — описывали только земную жизнь Иисуса Христа и мало говорили о Его Божестве, Иоанн, не желая более иметь в виду землю, с первых слов своего Евангелия поднимается не только выше земли и воздушных пространств и выше неба, но. даже выше Ангелов и всех невидимых сил, и возносится к Тому, Кем сотворены все вещи»[5].
Для того чтобы лучше уяснить смысл Евангельского чтения, его можно разделить на. три части. В первом разделе, ст. 1 — 5. Второе Лицо Святой Троицы именуется Словом, говорится о предвечном бытии Слова у Бога, и со всею ясностью утверждается Его Божественная природа — «Слово было Бег». Творческому акту Божественного Слова обязано своим происхождением все тварное бытие, Оно же является светом и началом жизни1 и для рода человеческого.
«Все чрез Него, начало быть, и без Него ни что не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла Его» (Ио. 1, 3 — 5).
Во втором разделе, с 6 по 13 ст., подробнее раскрывается мысль о том, что Слово является Источником жизни и истинным Светом для всего мира и особенно для народа иудейского, но Оно не было познано миром и было отвергнуто избранным народом, хотя о Нем свидетельствовал посланный Богем Предтеча Иоанн. И только немногим избранным, с верою ожидавшим Его пришествия и принявшим Воплотившееся Слово», даровано было высокое право быть чадами Божиими. «Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете: был Свет Истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир; в мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал; пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ио. 1, 6—12).
В третьем разделе Евангелист говорит о воплощении Предвечного Слова и о том богатстве благодатных даров — «благодать на благодать», — которое принесено Им человечеству. Иоанн только свидетельствовал о Свете и говорил, что Идущий за ним был прежде него. Чрез Моисея был дан только закон, а Иисусом Христом сообщены благодать и истина. «И Слово стало плотню и обитало с нами, полное благодати и истины, и мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца. Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. И от полноты Его все мы приняли благодать на благодать; ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ио. 1, 14—17).
В этом евангельском чтении заключена сущность не только Евангелия Иоанна Богослова, но и всего Нового Завета, так как здесь в ясных, не допускающих перетолкования, выражениях раскрыто учение о Божественном достоинстве Второй Ипостаси Святой Троицы, о совечности Божественного Слова Богу Отцу, о Его воплощении и сообщении Им благодатных даров, возвращающих падшему человечеству жизнь и достоинство чад Божиих.
Остановимся на том наименовании, которое прилагает св. Евангелист ко Второму Лицу Святой Троицы — он называет Его Словом. Евангелие Иоанна написано на греческом языке, и в подлинном тексте здесь употреблен термин Логос, который в переводе на русский язык означает: слово, разум. Этим понятием апостол определяет ипостасное свойство Второго Лица Святой Троицы и несколько приоткрывает таинственную завесу над непостижимою для ограниченных тварей внутреннею жизнью Божества.
«Сын называется Словом, — говорит св. Григорий Богослов, — потому что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом и потому, что изъявляет Его. Но не погрешит, кто скажет, что Сын именуется Словом, как соприсущий всему сущему. Ибо что стоит не Словом?» [6].
А св. Иоанн Златоуст пишет: «Вот почему Евангелист наименовал Сына Словом. Имея намерение вразумить (людей), что это Слово есть Единородный Сын Божий, Евангелист, чтобы кто-нибудь не предположил здесь страстного рождения, предварительно наименованием Сына Словом уничтожает всякое злое подозрение, показывая и то, что Он есть от Отца Сын, и то, что Он рожден бесстрастно... Впрочем, не по этой одной причине он так называл Его, но, во-вторых, и потому, что Слово имело возвестить нам об Отце». И далее: «Сказав прежде — Слово было Бог — он, чтобы кто-нибудь не почел Божество Сына меньшим, тотчас присовокупляет и доказательство истинного Его Божества, приписывает Ему вечность и творческую силу» [7].
Из святоотеческих толкований следует, что наименование Второй Ипостаси Словом дает нам доступное нашему уму представление об образе происхождения Сына от Отца; в то же время им указывается, что Сыном Божиим — Словом Отчим — принесено на землю откровение о Боге Отце, подобно тому, как слово человеческое раскрывает особенности духовной сущности человека; и, наконец, наименование Второй Ипостаси Словом говорит о том, что творение мира осуществлено Богом через Сына, Который является Вечною Его Премудростию и Вечным Его Словом.
Тайна бытия Второго Лица Святой Троицы как Слова Божия и Премудрости Божией приоткрыта была еще в Ветхом Завете. Только Второму Лицу Святой Троицы — Сыну Божию — могут быть полностью отнесены те черты, которыми1 описывается Ангел Иеговы и Его промыслительные действия об избранном народе и об отдельных праведниках. Особенно ярко этот образ начертан последними пророками Захариеп и Малахией.
Наиболее близко к Новозаветному Логосу подходит учение о Премудрости Божией, изложенное в книге Притчей Соломоновых. Классическим местом является 8 глава этой книги, ст. 22 — 31. Здесь Премудрости усвояется домирное бытие и участие в творении. «Господь имел меня началом пути Своего прежде созданий Своих искони. Я родилась, когда еще не существовали бездны... прежде нежели водружены были горы... когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной... Тогда я была при Нем художницей, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время» (Притч. Солом. 8, 22 — 30).
В книгах Премудрости Соломона, Иисуса сына Сирахова, Иова в изображении Премудрости Божией еще более усиливается Ее выделение из свойств Божиих и ярче оказывается стремление приписывать Ей обособленное бытие.
При всей глубине и непостижимости внутренней ипостасной жизни Божества идея Логоса — Слова Божия, Которому обязан мир своим происхождением и Которое проникает и животворит мир, инстинктивно предугадывалась и естественным человеческим разумом.
Еще в древних Риг-Ведах и Зенд-Авесте говорится о творческом Слове Божественной Мудрости, которому мир обязан своим происхождением.
Большое место занимает Логос в древней греческой философии. У Гераклита понятие Логоса обозначает Мировой Разум, как вечный закон, который лежит в основе всех процессов непрерывно изменяющегося мира и с которым должен сообразоваться в своих мыслях и поступках каждый человек.
В философской системе стоиков Логос выступает как все проникающий разумно-нравственный Дух, являющийся животворящим началом для всех вещей.
Но наибольшего развития учение о Логосе достигло в иудео-александрийской системе Филона. Он определяет Логос как высшую божественную силу, как посредника между Богом и тварным бытием, через Которого был создан мир.
Учение о Логосе св. Иоанна Богослова, не представляя собою философской концепции, а являясь плодом озарения апостола Духом Святым, восполняет прикровенные указания Ветхого Завета и естественные домыслы человеческого разума и сообщает им ясность и твердость догмата веры.
И в изображении книги Притчей Соломоновых и в учении Филона Премудрость (Логос) не имеет личного бытия, а выступает как творческая сила Божия, проявленная при создании мира. В греческой философии учение о Логосе связано с пантеистическим представлением о Нем, как жизненной силе, проникающей материю и неразрывно соединенной с ней. Тем более чужда и ветхозаветным представлениям и Филону идея воплощения Слова в естество человеческое; вместе с платонизмом Филон трактует материю как начало небытия и источник зла, и следовательно облечение Божества в материальное тело является актом с точки зрения этой философии совершенно недопустимым.
Св. Иоанн Богослов изображает Слово — Логос как Божественную Ипостась, имеющую личное бытие, Совечную Богу Отцу, Равную Ему по достоинству и силе и Воплотившуюся «нашего ради спасения». Вместо отвлеченной идеи в учении Иоанна Богослова Логос является Божественным Существом, Которое по. воплощении воспринимается как предмет опыта: "мы видели славу Его, как славу Единородного от Отца" (Ио. 1, 14).
Вера в Господа Иисуса Христа, как Сына Божия, воплотившегося «нас ради человек», составляет краеугольный камень христианства, и учение Иоанна Богослова, так ясно раскрывающее, особенно в Пасхальном Евангелии, эту истину, служит драгоценнейшим сокровищем христианской Церкви.
В апостольском чтении перед плащаницею в утреню Великой Субботы Христос именуется Пасхою, закланною за нас (1 Кор. 5, 7). Заключительный тропарь Пасхального канона выражает радостное упование верующих «истее причащатися» Христа, Мудрости и Слова Божия и Силы «в невечернем дни» Его Царствия.
А. ЯСТРЕБОВ
[1] Творения св. Григория Богослова. Изд. Московской Духовной Академии. М. 1844 г., т. IV, Слово 45, стр. 153.
[2] Огласительное слово св. Иоанна Златоуста.
[3] П. Мироносицкий. Воскресения день. СПБ. 1912 г., стр. 16.
[4] К. Никольский. Пособие к изучению устава Богослужения Православной Церкви. СПБ. 1874 г., стр. 618.
[5] Цитируется по статье проф. М. И. Богословского в «Сборнике статей по истолкованию и назидательному чтению четвероевангелия», сост. М. Барсовым, т. 1., СПБ. 1893 г., стр. 93.
[6] Творения св. Григория Богослова. Цит. изд., т. III. стр. 99.
[7] Творения св. Иоанна Златоуста. Изд. Санкт-Петербургской Духовной Академии, 1902 г., т. VIII, кн. 1, стр. 17, 39.