СВЕТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

«Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума» — такими словами праздничного тропаря определяет Святая Церковь мировое значение праздника Рождества Христова, некогда и называвшегося «праздником светов». Рождество Твое, Христос Бог наш, воссияло для мира светом знания. Подобно осияваюшему светом своим и оживотворяющему теплотою своею солнцу, оно озарило мир светом истинного религиозного знания и оживило чистотой своего учения. Поистине «народ, сидящий во тьме, увидел свет великий и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет» (Мф. 4, 16; Ио. 9, 1—2). Рождество Христово провело резкую грань во всей мировой истории человечества, разделив ее на периоды дохристианский и христианский. Чтобы осознать всю глубину этой грани, всю животворность осиявшего мир с Рождеством Христовым светом познания, необходимо воспроизвести в памяти своей общую картину жизни дохристианского мира.

«Светом разума» явилось событие Рождества Христова для всего языческого мира. Оно озарило народы этого мира светом истинного Богопознания и принесло им ведение истинно человеческой богоподобной жизни. Как известно, языческий мир был оставлен Богом «ходить своими путями». Это значит, что, не имея светоча сверхестественного откровения Божия, этого непосредственного божественного руководства на пути к истине и жизни, народы своими слабыми силами искали эту истину. Правда, и они не были совершенно лишены божественного попечения, и от язычников недалек был Бог; и они также в Нем жили (двигались и существовали), так что в конце концов Бог направлял пути язычества, назначал одному народу следовать за другим, каждому из них уделял особые дары и силы, определял место и время, где и когда известный народ должен выступать на сцене истории и какую задачу и миссию должен выполнить. Однако это божественное попечение не было столь ясно и ощутительно, как в среде еврейского народа, и предоставляло язычеству большую свободу развития из природных начал человеческого духа. К чему же пришел языческий мир в этом хождении своими путями? Каково было его религиозно-нравственное состояние?

Ответ на эти вопросы мы находим у св. апостола Павла в его послании к Римлянам. Из него мы видим, что языческий мир в конце своего исторического пути отнюдь не был безрелигиозным. Св. апостол Павел в бытность свою в Афинах открыто выражал похвалу «набожности» жителей этого знаменитого умственного центра древнего классического

мира. И действительно, обозревая жизнь этого мира; мы повсюду встречаем множество всевозможных богов и богинь, бесчисленные храмы, разнообразные культы и священные обряды. Вся жизнь людей пропитана была религией, повсюду совершались моления и обряды. И тем не менее никогда еще языческий мир не был так далек от истинного богопознания, как в эпоху «исполнения времен». Апостол свидетельствует, что язычники «заменили истину Божию ложью и поклонялись твари вместо Творца и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся» (Рим. 1, 25, 23).

С упадком религии, естественно, должна была пасть и нравственность древнего языческого мира. И действительно, ко времени «исполнения времен» языческий мир в нравственном отношении представлял безотрадно мрачную картину ужасающего падения и разложения, беспримерного в летописях человечества. Св. апостол Павел так изображает нравственное состояние римлян. «Они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречия, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Женщины их заменили естественное употребление противоестественным. Подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга» (Рим. I, 29—31, 26—27) Нельзя думать, что св. апостол Павел бросает слишком мрачную тень на преступность язычества, сопоставляя его с лучезарным светом христианской святости. «У нас, — говорит один глубокий исследователь жизни древнего мира,—имеется достаточно доказательств того ужасного развращения, которым сопровождалось падение древней цивилизации. Доказательства эти отчеканены на монетах того времени, вырезаны на украшениях, изображены на стенах самых жилищ и рассыпаны повсюду на страницах поэтов, сатириков и историков той эпохи». Нам достаточно упомянуть о поражающих в нем крайностях огромного богатства и жалкой нищеты, о его безграничном самоуслаждении и страданиях, его грубой, безвкусной роскоши, его жадной алчности, его распутстве и жестокости, его безнадежном фатализме, его невыразимом унынии и измождении, как неизбежных следствиях страшных излишеств в неверии и суеверии».

Рисуя разные классы общества языческого мира и их состояние, исследователи отмечают следующее. На самой низкой ступени общественной лестницы стояли рабы — люди без семейства, без религии, без собственности, люди, которые не имели никаких прав; обычный порядок жизни которых состоял в том, чтобы от грязного, распутного детства переходить к каторге зрелого возраста и к старости, влачимой в безжалостной заброшенности. Немного выше рабов стояли низшие классы — огромное большинство свободно рожденных обитателей Римской империи. По большей части это были нищие и праздношатающие, знакомые с безобразнейшими низостями беззастенчивого лизоблюдства. Презирая жизнь честной промышленности, они жаждали только хлеба и зрелищ Утро проводили они в праздношатании вокруг форума или в униженном прозябании около своих патронов; послеобеденное время и вечер они проводили в сплетнях в общественных банях, в наслаждении безнравственными представлениями театра или с зверским упоением смотрели в цирке на кровавые игры. По ночам они удалялись на свои жалкие чердаки ночлежных домов Рима, где жизнь их состояла большею частью из нищенства, распутства и всякого порока. Класс богатых и знатных представлял зрелище самолюбивой роскоши, безумного богатства. Представители его растрачивали целые состояния на один пир, пили из украшенных драгоценными камнями чаш, услаждались мозгами павлинов и

языками соловьев. Обжорство, каприз, всевозможные излишества, выставка на показ, распущенность господствовали в среде высших классов.

Вполне естественным следствием такого религиозно-нравственного состояния древнего мира был скептицизм в области религии и какая-то апатия в области нравственности. Вопрос Пилата «Что есть истина?» в сущности был вопросом множества людей того времени. Он говорит о том, что языческий мир не только не нашел истины, но стал сомневаться в самом существовании ее. И тем не менее тоска по истине, какое-то безотчетное таинственное тяготение к ней не угасали в лучших людях того времени и выражались в желании иметь надежного руководителя в искании Божественного. «О, если бы у нас был руководитель к истине!», — восклицает Сенека. И это желание наполняет сердца людей трепетным ожиданием какого-то великого переворота. «Мы будем ждать, говорит Платон, того, будь это Бог или вдохновенный Богом человек, который научит нас нашим религиозным обязанностям и снимет повязку с наших глаз».

Подобно этому и нравственное разложение языческого мира приводило его к опытному познанию глубины повреждения человеческой природы и невозможности возрождения собственными силами. Стоицизм был последним словом языческой мудрости, в котором язычники пытались найти для себя опору против всех зол жизни. Но он оказался крайне несостоятельным в доставлении средств против всеобщего развращения. Правда, это была философия, которая возбуждала справедливое негодование против преступлений и безумств эпохи, но она совершенно не в состоянии была подвигнуть людей на борьбу с пороком, находя самое лучшее средство избавления от бедствий жизни в самоуничижении. «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти» (Римл. 7, 24). Этот вопль естественного человека, выраженный апостолом Павлом, был в сущности воплем всего лучшего язычества, взоры которого в то время невольно обращались на Восток в смутной надежде, что именно оттуда последует Божественная помощь истомившемуся от бедствий жизни и собственного бессилия человечеству.

Рождество Христово и принесло осуществление этих чаяний языческому миру. Оно воссияло ему светом разума; оно осмыслило жизнь, всю жизнь языческого мира, светом истинного Богопознания и Богопочитания. Оно положило конец прежней жизни и сделалось началом новой — христианской — эры. Недаром же с этого события начинается и новое исчисление времени для всего человечества.

Таким образом всему миру Рождество Христово, этот «праздник света», воссияло светом истины — светом разумного знания и разумного делания. Кратко выраженная в тропаре прадника, эта мысль подробнее раскрывается в Светильне: «Посетил ны есть свыше, Спас наш, Восток востоков, и сущии во тме и сени обретохом истину, ибо от Девы родися Господь». В этом песнопении событие Рождества Христова рассматривается, как посещение нас «Востоком востоков», т. е. Солнцем, взошедшим раньше обыкновенного солнца (предвечно), и как последовавшее оттуда просвещение светом истины «сидящих», живших как «во тьме», язычников, так и (живших) в «сени», т. е. символизме, иудейства. И те и другие в рождении Христа от Девы обрели истину.

Проф.-прот. С. Савинский