УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ КЛИМЕНТ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ

Тит Флавий Климент родился в Афинах в семье язычника. Он получил прекрасное образование; пройдя курс школьных наук — музыки, арифметики, геометрии, астрономии и диалектики, он отправился в путешествия, во время которых посетил главные центры умственной жизни древнего мира. Здесь юный Климент слушал наиболее ярких представителей различных философских школ, что обеспечило ему возможность глубокого освоения сокровищ классической культуры.

В Александрии он нашел, наконец, учителя, который своими речами увлек его душу, жаждущую истины, и полностью удовлетворил его духовные запросы. Это был Пантен, начальник христианского катехизического училища, о котором все современники отзываются как о человеке глубокого и всестороннего образования. Здесь Климент около 180 г. принял крещение и сделался сначала учеником Пантена, затем его сотрудником и, наконец, преемником по руководству школой. Здесь же он посвящен был в сан пресвитера.

В 202 г. во время гонения Саптимия Севера Климент вынужден был удалиться на Восток, где нашел приют у своего ученика — епископа Иерусалимского Александра. В письмах Александра после 216 года имеются упоминания о Клименте, как уже умершем.

Таким образом, жизнь и деятельность этого учителя Церкви падает на вторую половину второго и начала третьего века по Р. X. Вот те скудные биографические данные, которые сохранила о нем история.

Учение Климента изложено в многочисленных сочинениях, из которых полностью дошли до нас лишь «Протрептик» или «Увещание к язычникам», «Педагог» и «Строматы». Эти работы, преемственно связанные между собою, изображают как бы лестницу для восхождения от язычества к христианству. Прочие труды, в которых, повидимому, была изложена вся система Климента, сохранились лишь в отдельных отрывках, приводимых позднейшими писателями.

Языческое мировоззрение в эпоху Климента обнаруживало признаки глубокого кризиса и явно клонилось к упадку. Изменения в социальноэкономической обстановке классического мира сопровождались упадком творческих сил философии — широкое распространение получили скептические течения. Вместе с тем, наряду с людьми, проникнутыми глубоким исканием истины, среди философов появилось большое количество любителей пустого словопрения, что особенно ярко изображено писателем книги Деяний в повествовании о проповеди ап. Павла в Афинах. Пришедши в Афины, «Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов. Итак он рассуждал в синагоге с иудеями... и ежедневно на площади со встречающимися. Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним; и одни говорили: «Что хочет сказать этот суеслов?», а другие: «Кажется, он проповедует о чужих божествах...» Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить, или слушать что-нибудь новое (Деян. 17, 16—21) «и взявши привели его в ареопаг и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою?» (Деян. 17, 19).

Речь великого апостола о Том неведомом Боге, жертвенник Которому он увидел в Афинах и «Который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа,... воскресив Его из мертвых» (Деян. 17, 31) — нашла слабый отклик в этой праздной и суетной толпе.

Но Климент принадлежал к тем немногим, которые искали в философии высшей правды, а не софистических словопрений. О глубоком знании им первоисточников эллинистической культуры говорят те многочисленные выдержки из произведений философов, ученых и поэтов, которыми наполнены его сочинения и которые часто представляют единственные фрагменты безвозвратно утерянных классических произведений.

Язычник по происхождению, в юности посвященный в языческие мистерии, Климент обнаруживает глубокий интерес к историческим судьбам языческого мира. Вместе с апостолом языков он утверждает, что Бог есть Господь не евреев только, а всех вообще людей. «Праведник, поколику он праведник, не отличен от другого праведника, будет ли этот принадлежать к народу эллинов или к евреям, живущим под законом» [1]. Сошествие Христово во ад принесло избавление не только ветхозаветным праведникам, но и всем вообще умершим, принявшим радостную весть о спасении. «Если Господь сходил во ад... не с иною целью, как возвестить здесь Евангелие, то Он при сем обратил или всех умерших, или одних только евреев. Без сомнения, всех умерших. Но из этого следует, что спасутся все уверовавшие, хотя бы они принадлежали и к язычеству, потому что и при местопребывании в преисподней они исповедывают имя Господне» [2].

Если евреям был дан закон, то такое же значение для язычников имела философия. «Виновником всякого добра, — говорит он в «Строматах», — состоит Бог, но одного чрез руководство непосредственное, как например, Он состоит виновником Ветхого и Нового Заветов; иного же добра Он состоит виновником второстепенно и посредственно, как напр. философии... Она была для эллинов таким же руководителем, каким был и закон для евреев, и приводила их, как детей ко Христу» [3]. Философия это — дар, который ниспослан эллинам от Бога [4]. Один путь ведет к истине, но он подобен реке, принимающей многочисленные притоки; одни впадают с одной стороны, другие с другой; соединяясь в ее русле, они образуют реку, которая течет в вечность [5].

«Есть между нами, — говорит Климент, — немало людей, боящихся эллинской философии, как дети боятся привидений. «Мы боимся, чтобы она не ввела нас в заблуждение», — кричат они. Если вера их в такой степени слаба, что может колебаться от человеческих рассуждений, то... пусть эти слабосильные христиане лучше сознаются, что они никогда и не верили в истину» [6].

Источником спасительной истины, которая язычникам раскрывалась в эллинской философии, является человеческий разум, руководимый Логосом, Божественным Словом. «Тот, Кто даровал нам бытие и жизнь, Он же нас одарил и разумом, желая, чтобы мы сообразовали свою жизнь с предписаниями разума и своего блага. Потому что Слово (Логос) Отца всех вещей не есть что-либо внешнее вроде нашего слова. Логос есть мудрость и благость Божия, явленные во всех делах Его» [7]. Здесь необходимо указать, что Климент христианское учение о просвещающей деятельности Второго Лица Св. Троицы — Слова Божия выражает при помощи понятия стоической философии о сперматическом Логосе. В этом понятии стоики мыслили Божественный Разум, проникающий мир и сообщающий ему жизнь и сознание. Климент также усваивает Логосу не только трансцедентное, но и имманентное присутствие в мире. Искры Логоса, говорит Климент, присущи всякой душе и они достаточны для познания жизненно-необходимых истин. «Слово есть всеобщий светильник; Его свет сообщается каждому народу, делая его способным к принятию истины, и нет страны, которая была бы лишена этого света. Плодоносное семя Слова было сеяно Божественным Сеятелем от начала мира. Священные истины разума и воли были изливаемы как благотворный дождь на все человечество; но плоды, происшедшие от этого семени, разнообразились, смотря по природе почвы, а иногда и по природе самого семени» [8].

Вторым источником греческой мудрости является Ветхий Завет. Вместе с некоторыми апологетами (например, Иустином Философом) Климент доказывает, что ветхозаветные книги древнее греческой философии, и потому вполне могло иметь место заимствование греками из этого источника высоких идей [9].

Придавая великое значение эллинской философии, Климент, однако, не останавливается на одной какой-либо системе, но считает, что истину содержат все учения, за исключением сумасбродных, но одни более, другие менее. Однако, даже и в высших образцах философского творчества, Климент, комментируя речь ап. Павла в Афинском ареопаге, признает лишь как бы инстинктивное ощущение, но не полное познание истины. «Апостол в своей речи (в Афинах) дал понять, что под именем «Неведомого Бога» эллины почитали Творца вселенной, но почитание Его ими не было познанием, а лишь осязанием Его, соприкосновением с Ним, Его ощупью; вразумительное же познание о Нем имел сообщить Сын» [10].

Исполнением великой миссии «детоводителя ко Христу» роль философии не исчерпывается. Вместе со всеми науками она необходима и просвещенному Евангельским учением христианину для усовершенствования в Богопознании и постижения истин веры [11]. Пользуясь диалектическим методом, мы очищаем вещи от их чувственного содержания и возвышаемся до понимания первых сущностей, восходя в конечном пути до созерцания Первопричины. «Через анализ мы возвышаемся постепенно до понятия о Первоначальной Причине, начиная с тварей, которые Первопричине подчинены, и кончая освобождением тела от естественных свойств, ему присущих», таким путем, — «мы возвысимся некоторым образом до Всемогущего» [12]. Но, поднимая мысль над чувственным, диалектика содействует и отрешению воли от пристрастия к телесному и, таким образом, содействует нравственному усовершенствованию.

Высоко оценивает Климент не только философию, ко и все «предуготовительные науки, изучаемые эллинами»; он рассматривает их также происходящими от Бога [13]. «Некоторые воображают, что очень умно делают, когда не хотят ни с философией иметь дела, ни с диалектикой, ни естественных наук не хотят изучать, а удовлетворяются одной только простой и чистой верой. Это все равно, как если бы они утверждали, что не нужно никакого ухода за виноградной лозой, а достаточно только посадить ее, чтобы иметь с нее грозды» [14]. «Можно быть верующим и без науки, зато разуметь излагаемое верою неуч не в состоянии» [15].

Возможны, конечно, и злоупотребления в этой области — в руках еретиков науки используются для распространения лжи, но в руках истинного гностика они служат средством для укрепления добра и истины [16]. Поэтому следует, чтобы гностик отличался многоученостьо и обладал бы возможно большим запасом знаний [17].

Но не стоит ли высокая оценка, данная Климентом языческой культуре, в противоречии с высказываниями апостола Павла о том, что «мудрость мира сего есть безумие пред Богом?» (1 Кор. 1, 19—25; 3, 19). Так было бы в том только случае, если бы Климент ставил знание выше веры, но человеческой мудрости он усваивает только вспомогательное значение и расценивает ее как путь подготовки к вере и как средство укрепления веры, Он дает глубокий анализ веры и знания и устанавливает между ними следующее соотношение.

Нет познания, которое не имело бы связи с верой, как нет и веры, которая не зависела бы от познания [18]. Первые начала, на которых покоится каждая наука, представляют собою самоочевидные истины, которые не могут опираться на доказательства, а воспринимаются непосредственно верою [19]. Но если вера имеет такое значение в науке о видимом, то тем большее значение она имеет для науки о невидимом и божественном. «Человеческая мудрость как бы высоко ни взлетела, не может достигнуть Бога, Которого существо есть глубокая и непостижимая тайна».

С другой стороны, и вера, не подкрепленная знанием, может оказаться шаткой и неустойчивой, почему и Слово Божие заповедует испытывать Писания. «Простая вера делает человека верным рабом, а вера разумная — другом Божиим». Если познание материальных вещей опирается на внешние чувства, то высший духовный мир мы воспринимаем внутренним чувством, глубина и ясность показаний которого стоит в прямой связи с нравственным уровнем человека. Поэтому объекты внутреннего зрения не обладают для сознания такою всеобщею механическою принудительностью, с которой стоят пред нами предметы внешнего мира. Лишь чистые сердцем способны зреть Бога (Мф. 5,8). Но нравственное развитие и совершенствование в добродетелях есть дело свободной воли, поэтому и веру Климент рассматривает как акт свободы, являющийся сам по себе заслугою в очах Божиих [20].

Итак, знание приводит человека к вере и делает ее разумной и сознательной, а вера, сообщающая высшую мудрость, представляет собою нравственный подвиг.

Великой заслугой Климента является ТО, что он принадлежит к числу основателей научного богословия, которое представляло собою дальнейший этап освоения Богооткровенной истины, пришедший на смену нравственно-практическим увещаниям периода мужей апостольских и писаниям в защиту христианства от ересей и нападок язычников в период апологетов. В то же время вместе с своим учителем Пантеном и преемником Оригеном Климент считается основателем Александрийской богословской школы, которой принадлежит исключительно важная роль в раскрытии христианского вероучения в период вселенских соборов.

Огромное влияние на последующую богословскую мысль оказал Климент своим положительным отношением к языческой культуре и высокой оценкой философии, как продукции творческого воздействия Логоса на человеческое сознание. И в предшествующее и в последующее время среди христианских богословов были мыслители, принижавшие роль разума и считавшие его деятельность опасной для веры (Татиан, Тертуллиан и др.). Особенно резко это направление проявилось в эпоху средневековья, откуда оно перешло в практику папизма, сохраняющего до сих пор index librorum prohibitorum — список запрещенных книг, и усвоено фашизмом в его приемах гонения на свободную мысль и позорного публичного сожжения книг.

Ярким обличителем этого грубого уклонения с пути истинно христианской свободы мысли является величественный облик учителя Церкви, который жил еще в атмосфере близкого к нему по истокам апостольского предания. Его глубокая вера в разум, как дар Божий, как в искру Логоса в душе человека призывает к творческому раскрытию познавательных способностей человека. Примеру Климента в его высокой оценке наследия классической культуры и основательного изучения его следовала плеяда отцов и учителей Церкви эпохи вселенских соборов во главе с вселенскими учителями Василием Великим, Григорием Богословом и Иоанном Златоустым. «Не достанет ли повествующу времени» отметить тех корифеев богословской мысли, которые на протяжении всей истории Церкви, являясь светильниками веры, стояли в то же время на высоте современной им научной мысли и питали высокое уважение к творчеству человеческого гения.

Закончим краткое изложение мыслей великого христианского учителя следующим его изречением: «Исследования, согласующиеся с верою и построенные на ее фундаменте, представляют собою здание великолепное и величественное, в котором обитает истина» [21].

А. ЯСТРЕБОВ

[1] «Строматы», стр. 674.

[2] Там же, стр. 673.

[3] Там же стр. 30—31.

[1] Там же, стр. 23.

[5] Там же, стр. 31.

[6] Там же, стр. 702.[7] «Строматы», стр. 517.

[8] «Увещание к язычникам». Цитируется по книге К. Скворцова, «Философия отцов и учителей Церкви». Киев. 1868, стр. 210.

[9] «Строматы», стр. 95.

[10] Там же, стр. 100.

[11] Там же, стр. 580—582.

[12] Там же, стр. 580.[13] «Строматы», стр. 45.

[14] Там же, стр. 53.

[15] Там же, стр. 44.

[16] Там же, стр. 709.