ИЗ ЖИЗНИ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗА ГРАНИЦЕЙ

ГОРЬКИЕ ПЛОДЫ ЦЕРКОВНОГО РАЗДЕЛЕНИЯ

(К положению Православной Церкви в Финляндии)

I

На протяжении последних десятилетий Русская Православная Церковь проявила много усилий к тому, чтобы вернуть в свое лоно православных чад, вольно или невольно отделившихся от единой церковной семьи в годы чрезвычайных исторических событий. Уже многое достигнуто в этом отношении, хотя и не все пришло к завершению. Успешно прекращены некоторые расколы, и многие церковные области и приходы вновь обрели свое место под крыльями Матери — Русской Церкви. Имеются и такие области, которые получили от нее или же имеют получить надлежащее каноническое устроение в форме широкой автономии и даже полной автокефалии.

В своей собирательной деятельности Русская Православная Церковь не раз обращала заботливые взоры и в сторону Финляндской Православной Церкви, которая отошла от воспитавшей ее церковной семьи без материнского благословения, и в таком состоянии продолжает пребывать в иноверном окружении более 30 лет.

Имеет ли здесь место принудительная необходимость или же слабость дочерних чувств — по этому поводу Матерь-Церковь не произносила своего суда, но, видя длительное и духовно опасное отчуждение своей питомицы, она стремится показать ей, что такое нарушение закона любви, созидающего единство Церкви Христовой, может иметь для нарушительницы только самые пагубные последствия.

По своей материнской снисходительности Русская Православная Церковь считает, что лишь одна внешняя разобщенность, вызванная политическими обстоятельствами своего времени, заставила Финляндскую Церковь заняться устройством своей судьбы и уйти в юрисдикцию Константинопольской Патриархии. Но так как весьма скоро после этого перехода причины, его вызвавшие, отпали, то Финляндская Православная Церковь должна была исправить свой поспешный шаг возвращением под омофор Московского Патриарха. Поскольку же никаких мер к такому поправлению не было принято ни в начале, ни впоследствии, то в результате Финляндская Православная Церковь оказалась в положении нарушительницы церковного единства, и поэтому лишилась молитвенного общения с Матерью — Русской Церковью.

Не без вины в этом разделении и Константинопольская Патриархия, которая по 8 пр. III Вселенского Собора должна была давно направить финляндскую паству на путь подчинения канонической власти Московского Патриархата, но до сих пор этого не сделала.

Что касается прямой виновницы церковного разделения, то Русская Церковь даже не произнесла над нею до сих пор своего суда в надежде уладить дело мирным путем. Она с тревогой смотрит только на вредные последствия церковного разделения и, как заботливая мать, в течение ряда лет терпеливо указывает на них своей непокорной дщери, призывая ее образумиться прежде, чем над нею разразится Суд Божий.

Действительно, пренебрежение свв. канонами, данными в ограждение единства Церкви, неизбежно ведет если не к пренебрежительному, то к безразличному отношению к охраняемой ими соборной Истине, а оканчивается содержанием Истины в неправде (Рим. 1, 18), и в приложении к Финляндской Православной Церкви действие этого закона ясно подтверждается ее внутренними болезнями и нестроениями. Она, подобно ветке, отломленной от питающего ствола дерева, постепенно хиреет и засыхает, и формальная связь с Церковью Константинопольской не приносит и не может принести ей пользы. Предоставленная своим слабым силам среди трех с половиной миллионов лютеран, Финляндская Православная Церковь чем дальше, тем заметнее теряет свою православную самобытность и постепенно растворяется в окружающей лютеранской стихии.

Перенося с терпением и скорбью упорное отчуждение своей финляндской дщери, Русская Православная Церковь, в предвидении более горшего, предложила ей исправить свой неверный путь, т. е. ради церковного мира и общего преуспевания Православия, вернуться в лоно Матери-Церкви с тем, чтобы получить от нее надлежащее каноническое устроение вместе с постоянной готовностью оказывать любую помощь в деле сохранения единства веры и православной церковности. Но в ответ на эту материнскую заботу, поразившую своим великодушием даже руководителей Финляндской Церкви, последовало компромиссное решение отложить дело до следующего Собора, который может быть созван только в 1955 году. Иначе говоря, материнская рука, протянутая к Финляндской Церкви с целью примирения и помощи, осталась без ответного движения и как бы повисла в воздухе.

Это печальное обстоятельство, характеризующее положение и настроение епископата официальной Православной Церкви в Финляндии, вынуждает поставить на открытое обсуждение вопрос о действительных причинах, приведших Финляндскую Церковь к разделению с Церковью-Матерью, и вместе с тем показать, какие соблазны и опасности таит это разделение для финляндского Православия.

II

Обращаясь к событиям, определившим современное положение Финляндской Православной Церкви, нужно, прежде всего, вспомнить правительственный закон, по которому она стала в Финляндии «национальной церковью меньшинства»[1]. На церковной жизни этот закон сразу же сказался преобладанием национального начала и подчинением церковного руководства политике тогдашнего правительства Финляндии. Если национальное течение, при отсутствии шовинизма, могло развиваться без ущерба для православной церковности, то политический курс, в силу антирусских тенденций, вступил с нею в противоречие и послужил источником многих соблазнов.

Так, по решению Сердобольского церковного собора 1919 г. Православное Церковное Управление в Финляндии в декабре следующего года возбудило перед Патриархом Тихоном ходатайство о предоставлении Финляндской епархии прав автономной Церкви. Патриарх Тихон и Священный Синод, «принимая во внимание, что Финляндская Православная Церковь, как находящаяся в пределах самостоятельного государства, фактически уже пользуется самостоятельностью во всех делах церковноадминистративных, школьно-просветительных и церковно-гражданских», постановили «признать названную Церковь автономною» на основании закона о ней от 26 ноября 1918 г.[2].

Казалось бы, этим актом для Финляндской Православной Церкви открывался путь канонического устроения, с течением времени имевшего завершиться полной автокефалией. Но финляндское правительство, желая совершенно изолировать Финляндскую Церковь от Русской, под предлогом затруднительности сношения с высшей церковной властью, предписало финляндскому Православному Церковному Управлению обратиться к Константинопольскому Патриарху с ходатайством об утверждении Финляндской Православной Церкви в правах автокефалии, а также о посвящении епископа в лице протоиерея Германа Аава.

Поспешность, с какою этот замысел был воплощен Церковным Управлением в соответствующее прошение на имя Константинопольского Патриарха Мелетия IV, была продиктована отнюдь не церковными интересами, потому что в ослеплении антирусской политикой совершенно забыли о канонической стороне дела, которая требовала приложить к прошению отпускную грамоту Московского Патриарха или, по крайней мере, оговорить временный характер Константинопольской юрисдикции.

Но поскольку Финляндское Церковное Управление сделало такой шаг по недостатку уважения к церковным канонам, оставалась надежда на каноническую ревность и просвещенность Константинопольской Патриархии, которая в тогдашних условиях могла принять на себя заботы о Финляндской Церкви только временно, указав ей на необходимость следовать в дальнейшем руководству Матери — Русской Церкви.

Правда, такого указания Константинопольская Патриархия не сделала, но, согласившись принять Финляндскую Православную Церковь под свою юрисдикцию, она — в грамоте по этому поводу [3] — подчеркнула свой долг приютить оставшуюся в сиротстве дочь Церкви Российской — Церковь Финляндскую, чтобы каноническими мероприятиями дать ее делам правильное направление, встав в этом случае на место Святейшей Церкви Российской, которая при настоящих условиях не в состоянии об этом заботиться.

Канонический авторитет Русской Церкви был поддержан и решением Патриарха Мелетия не давать Финляндской Церкви просимой ею автокефалии, а лишь подтвердить данную ей Патриархом Тихоном автономию. О том же стремлении свидетельствовало и указание поминать имя Патриарха Тихона в Церкви Финляндии. А временный характер опеки над Финляндской Церковью не только подразумевался, но был прямо подтвержден Патриархом Мелетием в речи на совещании его с делегациями Финляндской и Эстонской Церквей в Константинополе [4].

Словом, Московская Патриархия, занятая в это время своими внутренними делами, могла бы быть вполне уверенной в благонамеренности Константинопольской Патриархии, как и в послушании Церкви Финляндской. Поэтому, когда Церковное Управление Финляндской Церкви препроводило Патриарху Тихону доклад о вхождении своем в Константинопольскую юрисдикцию, то из Москвы — на имя архиепископа Финляндского Серафима — последовало в ответ следующее постановление Патриарха и Священного Синода от 14 ноября 1923 г.: «Заслушав доклад Церковного Управления Финляндской Православной Архиепископии от 13 октября 1923 г., Святейший Патриарх Тихон и Священный при нем Синод, 14 ноября 1923 г. за № 132, постановили: Так как Святейший Патриарх Тихон вступил в управление Российской Православной Церковью, то причина, по которой Константинопольский Патриарх считал нужным временно подчинить Финляндскую Церковь своей юрисдикции, ныне отпадает, и Финляндская епархия должна возвратиться под ведение Патриарха Всероссийского. Посему предложить Преосвященному Архиепископу Финляндскому, обсудив положение дела со своим Церковным Советом, выяснить в сношении с правительством Финляндской Республики возможность возвращения церковных дел в Финляндии в их законное положение (Подпись)».

В середине февраля 1924 г. Финляндское Церковное Управление препроводило и свой ответ на это постановление. Объясняя обстоятельства и причины перехода в юрисдикцию Константинопольской Патриархии, Церковное Управление дало ясно понять, что Православная Церковь в Финляндии считает себя отделившейся от юрисдикции Московской Патриархии и присоединившейся к юрисдикции Вселенской Патриархии не временно, а постоянно, и потому оно не находит оснований для каких-либо изменений нового положения Финляндской Церкви.

Таким языком заговорили теперь с Московской Патриархией руководители Финляндской Церкви — языком высокомерия и отчужденности. Их церковный национализм оказался сильнее канонической сознательности, которой, впрочем, не было проявлено с самого начала. Что касается Константинопольской Патриархии, то, поскольку она не направила Финляндскую Церковь на путь воссоединения с Матерью — Русской Церковью, ее канонический долг помощи обернулся вмешательством во внутренние дела Русской Православной Церкви, т. е. явился нарушением 8 пр. III Вселенского Собора, ясно говорящего: «Дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его, или его предшественников; но аще кто простер и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную; да не преступаются правила отец; да не вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския...»

С обеих сторон оказалось нарушенным и 17 пр. VI Вселенского Собора, поскольку Финляндская Церковь перешла и была принята в юрисдикцию Константинопольской Патриархии без увольнительной грамоты от. Московского Патриарха, что лишает этот акт церковной значимости и влечет за собой церковное наказание для той и другой стороны.

Как отнеслись Патриарх Тихон и Священный Синод к отказу Финляндской Православной Церкви возвратиться «под ведение Патриарха Всероссийского», — мы, к сожалению, не знаем, ибо никакого ответа на этот отказ со стороны Русской Церкви не последовало. Можно лишь предполагать, что молчание Патриарха было следствием осторожности, ожидавшей более полного выяснения дела, не известного ему во всех подробностях. Поэтому он не утвердил отделения Финляндской Церкви, но и не осудил его формально, оставив вопрос открытым.

III

В таком неопределенном положении финляндский церковный вопрос оставался долгие годы. О внутренних нестроениях Финляндской Церкви, связанных, в частности, с календарными реформами, Московская Патриархия была хорошо осведомлена, и Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий не раз высказывал в письмах к разным лицам свое мнение по поводу церковного положения в Финляндии. Стремясь облегчить путь к воссоединению, он считал, что между Русской и Финляндской Церквами произошел не раскол, а только разрыв сношений или ссора, которая может быть покрыта простым примирением [5]. Но, к сожалению, обстоятельства не благоприятствовали тому, чтобы предпринять какие-либо практические меры в осуществление церковного мира.

Между тем церковная жизнь православной Финляндии с самого начала константинопольского окормления подверглась испытаниям внутреннего раскола в связи с переходом на новый стиль и с нарушением восточной пасхалии. Валаамская обитель раскололась на две партии: старостильников и новостильников. Стали обособляться от официальной Церкви и некоторые приходы, ревновавшие о чистоте Православия, в которое внедрялись чуждые его духу обычаи и понятия. Влияние иноверной среды сказывалось в той мере, в какой у руководителей Финляндской Православной Церкви проявлялось высокомерное и даже презрительное отношение к московскому Православию, к Церкви Русской. Для многих становилось ясным, что с удалением от Матери — Русской Церкви Церковь Финляндская теряла и внутренний мир и внешнее благополучие.

Поэтому ревнители Православия заговорили о пагубности разрыва с Русской Церковью и подняли вопрос о возвращении в ее лоно. Уже перед окончанием второй мировой войны они писали Святейшему Патриарху Алексию, что в отрыве от Матери-Церкви церковная жизнь в Финляндии угасает и что Константинопольская Патриархия никогда не была в состоянии заменить Русскую Церковь в деле укрепления Финляндской Православной Церкви. «Полагаем, — писал игумен Валаамского монастыря Харитон Святейшему Патриарху Алексию, — что наша Финляндская Православная Церковь, взятая в свое время, в силу политической конъюнктуры, под временную опеку Вселенского Патриарха, ввиду ненахождения более достаточных оснований для такой опеки, снова возвратится в лоно родившей ее Матери Церкви Российской»[6].

В этот благоприятный момент Святейший Патриарх Алексий, отвечая на приветствие. Архиепископа Финляндского Германа по случаю своего избрания на патриарший престол, нашел нужным дополнить свою благодарность следующим пожеланием: «Было бы истинной радостью для меня и нашей Русской Церкви, если бы восстановилось молитвенноканоническое общение между нашими Церквами, нарушившееся после отхода Вашей Церкви от Матери-Церкви. И Вашему Преосвященству принадлежала бы историческая заслуга в деле возвращения Церкви Финляндской к родной Матери. Об этом я горячо молюсь и, братски лобызая Ваше Высокопреосвященство, верую, что Господь нам в этом поможет» [7].

С такой любовью кормчий Матери-Церкви протянул своей бедствующей дочери руку примирения и помощи, чтобы вызволить ее из плена предубеждений, неприязни и чуждых Православию влияний. Но в ответ на этот призыв было получено неопределенное рассуждение Архиепископа Германа о зависимости Финляндской Церкви в деле перехода в юрисдикцию Матери-Церкви от Поместного Собора и Государственного Совета. «Что касается самого вопроса о возвращении Финляндской Православной Церкви обратно в юрисдикцию Московской Патриархии, то — мне думается, — писал Архиепископ Герман, — тактичнее было бы не поднимать его до того времени, когда бурные волны донельзя взбудораженного океана мировой политической жизни несколько улягутся и когда между нашими странами будет заключен — вместо перемирия — мир»[8].

Этот ответ, конечно, не мог удовлетворить Московскую Патриархию, хотя его уклончивый характер достаточно ясно свидетельствовал как о нежелании руководителя Финляндской Церкви высказать принципиальное отношение к вопросу воссоединения, так и о том, что церковное разделение возникло не по принуждению только одних внешних событий. Это подтверждалось и другим обстоятельством; а именно: в то время, как руководители Финляндской Православной Церкви не хотели ответить на патриарший призыв ни да, ни нет, монахи Валаамского монастыря, осознав вину разделения, возымели намерение исправить свой грех и подали письменное ходатайство Святейшему Патриарху Алексию о воссоединении с Матерью- Церковью.

IV

Ради просьбы валаамских монахов, Святейший Патриарх в октябре 1945 г. послал в Финляндию Митрополита Ленинградского и Новгородского Григория, которому вместе с тем поручил выяснить тот же вопрос относительно Финляндской Церкви в целом. Положительный результат этой поездки в части воссоединения монахов Валаамского монастыря, двух приходов и настоятеля Коневского монастыря Амфилохия получил в тот момент особенно важное значение в свете согласия Архиепископа Германа и епископа Гельсингфоргского Александра привести Финляндскую Православную Церковь в юрисдикцию Московской Патриархии. В совещаниях и беседах с Митрополитом Григорием оба они высказали убеждение в отсутствии принципиальных препятствий к возврату Финляндской Церкви в каноническую юрисдикцию Московской Патриархии и подписали акт от 16 октября 1945 г., подтверждающий их согласие осуществить это воссоединение через поместный Собор, намечавшийся к созыву в середине 1946 года.

Но из дальнейшего развития событий можно видеть, как далеко оказались действительные намерения руководителей Финляндской Церкви от цели воссоединения.

В частном письме Святейшему Патриарху Алексию от 16 июля 1945 г. Архиепископ Герман высказал просьбу признать его сущим в молитвенном единении с Русской Церковью и отменить наложенное Митрополитом Григорием на Валаамский монастырь запрещение быть в молитвенном общении с ним и подведомым ему духовенством.

В ответ на это письмо от Святейшего Патриарха последовала 6 августа телеграмма, в которой было сказано, что все наладится, когда Архиепископ Герман приедет во главе делегации Финляндской Церкви в Москву.

Приглашая Архиепископа Германа, Святейший Патриарх давал ему возможность подтвердить своим приездом те заверения, какие были даны им и епископом Александром Митрополиту Григорию в обеспечение постановления будущего Собора о воссоединении, и вместе с тем вернуться в молитвенно-каноническое общение с Русской Церковью, что легко было осуществить в Москве путем совместного богослужения Архиепископа Германа с Патриархом.

Но, вопреки своим просьбам о молитвенном общении, Архиепископ Герман уклонился от поездки в Москву под предлогом отказа двух лиц — свящ. Рюттюляйнена и магистра Кенконена — быть членами делегации. В их промемории было демагогически сказано, что «единение с Вселенским Патриархом оказалось благодатным для Финляндской Православной Церкви, которая под каноническим покровительством этой верховной власти пережила период небывалого внутреннего роста и оживления духовной жизни». И как бы в доказательство этого «духовного роста и благополучия» они заявили, что если переход Финляндской Православной Церкви в лоно Русской Церкви все же состоится, то большинство верующих перейдет в лютеранство.

Продиктованный явно шовинистическими настроениями и обличающий духовное оскудение, а не благополучие, этот мотив отказа двух делегатов ехать в Москву оказался достаточно сильным и для Архиепископа Германа. Что касается епископа Александра, тоже приглашенного Его Святейшеством в Москву, то он отговорился состоянием здоровья и необходимостью соблюдать диету, нарушение которой в Москве угрожало бы ему сложной операцией [9].

Но если в октябре 1946 г. Архиепископ Герман отказался ехать к Патриарху за восстановлением молитвенного общения, то в декабре того же года ему пришлось вновь возобновить перед Патриархом свою просьбу о признании себя сущим в молитвенном единении с Матерью- Церковью ради того, чтобы вернуть под свою власть Валаамский монастырь, братия которого, в силу запрещения Митрополита Григория, отказывала ему и в почестях архиерейских встреч и в сослужении. «Если же, — писал Архиепископ Герман,— Ваше Святейшество не найдете возможным удовлетворить мою просьбу, то усердно прошу Вас сообщить мне обоснованную мотивировку отказа, дабы я знал, чем вызвано такое отношение ко мне...»[10].

Исполняя просьбу Архиепископа Германа, Святейший Патриарх Алексий напомнил ему историю приглашения финляндской церковной делегации в Москву и, подчеркнув мотивы ее отказа от поездки, дал следующее заключение: «Вашему Высокопреосвященству, по-видимому, оказалось невозможным преодолеть препятствия, которые стояли и теперь стоят на пути воссоединения с Матерью- Церковью. И потому естественно остается прежнее положение, при котором молитвенноканонического общения между Православной Церковью в Финляндии и Матерью — Русской Церковью не существует». А в конце письма Святейший Патриарх вновь выразил Архиепископу Герману искреннее пожелание, чтобы скорее осуществилось его и Преосвященного Александра намерение привести Православную Церковь в Финляндии в правильное каноническое положение [11].

Так, не желая замечать двойственной тактики Главы Финляндской Церкви, Святейший Патриарх Алексий продолжал напоминать ему о каноническом долге церковного единения. Тем не менее, Архиепископ Герман и на этот раз не нашел ничего лучшего, как заявить в газете «Ууси Суоми», что «вопрос о присоединении Православной Церкви Финляндии к Московскому Патриархату является неактуальным»[12].

После такого откровенного заявления руководителя Финляндской Церкви оставалось только терпеливо ожидать созыва Поместного Собора, на котором должно было обсуждаться предложение Патриарха Московского от 8 мая 1945 г. о воссоединении. Чтобы облегчить решение вопроса, Святейший Патриарх и Священный Синод Русской Православной Церкви решили даровать Православной Церкви в Финляндии права автокефальной Церкви, если предстоящий Поместный Собор примет предложение о возвращении Финляндской Православной Церкви в юрисдикцию Московской Патриархии.

Это решение, принятое во имя церковного мира и канонических взаимоотношений между Финляндской и Русской Церквами, Митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий довел до сведения Архиепископа Германа, который, судя по его ответному письму от. 8 июня 1948 г. был поражен такой неожиданностью и великодушием Русской Церкви. Сообщая о том, что на Собор, имевший начаться 4 октября 1948 г., будет вынесено предложение Святейшего Патриарха Алексия от 8 мая 1945 г. о воссоединении, он выразил надежду, что «обещание Его Святейшества даровать Финляндской Православной Церкви автокефалию останется в силе вплоть до Собора» и пожелал заблаговременно получить авторитетное подтверждение этого обещания.

Такое подтверждение было дано Архиепископу Герману 20 сентября 1948 г. самим Патриархом: «Осведомившись у Преосвященного Митрополита Ленинградского о том, что в начале октября с. г. (1948) у Вас предстоит Собор Православной Финляндской Церкви и что на этом Соборе имеет быть внесено предложение наше от 8 мая 1945 г. о возвращении Финляндской Православной Церкви в юрисдикцию Московской Патриархии, я хочу подтвердить наше решение о даровании Финляндской Православной Церкви, пребывавшей в течение долгих лет, яко дщерь Русской Церкви, в Ея лоне, — прав совершенной автокефалии. Этим актом нашим — положение Финляндской Православной Церкви станет вполне определенным, канонически правильным и совершенно независимым, и прекратится незаконное ее нынешнее положение, как отказавшейся от Дома Отчего и ушедшей на страну далече, в зависимость от Константинопольского Патриархата. И нам отрадно будет пребывать с нею в добром христианском общении, к сожалению, прерванном не по нашей вине. Сообщая о сем Вашему Высокопреосвященству, я уверен, что это выражение нашего отеческого участия к судьбам Финляндской Православной Церкви будет Вашею Церковью принято с такою же любовью, с какою оно к ней простирается».

Таким образом решение даровать Финляндской Церкви автокефалию «во имя доброго христианского общения» было авторитетно подтверждено Святейшим Патриархом Алексием, и предстоявший Поместный Собор должен был явиться последним испытанием искренности и действительных намерений Архиепископа Германа и его помощников.

Но эти ожидания не оправдались. По каким-то причинам Собор, намечавшийся к созыву в сентябре 1948 г., был отменен Архиепископом Германом. Только через два года он объявил по приходам своей епархии, что Собор созывается 16 августа 1950 г. Причем поспешность, с какою осуществлялось это церковное дело, не дала возможности провести даже приходских собраний, благодаря чему Собор оказался не выразителем церковного сознания, а послушным орудием националистически настроенных членов Церковного Управления и двойственной тактики финляндского епископата.

В силу этой тактики Архиепископ Герман по собственной инициативе вынес на обсуждение Собора не предложение Патриарха Московского о воссоединении и о последующем даровании Финляндской Церкви автокефалии, а два таких уклончиво-формальных вопроса: 1) Возвратиться ли Финляндской Православной автономной Церкви под юрисдикцию Московского Патриархата или же остаться под юрисдикцией Вселенского Патриарха, под которую она перешла 9 июля 1923 года? и 2) Желает ли Церковный Собор сделать Московскому Патриарху предложение о даровании Финляндской Православной Церкви полной автокефалии?

Собор 18 августа 1950 г. вынес по этим вопросам решение—отложить обсуждение всего дела до следующего очередного Собора, имеющего быть в 1955 году.

Столь явное стремление всячески оттянуть не только решение, но даже обсуждение вопроса об отношении к Матери — Русской Церкви настолько обнажило нецерковное поведение руководителей Финляндской Церкви, что Архиепископ Герман в течение более чем года после Собора не решался известить Московскую Патриархию о его постановлении. Лишь в ноябре текущего, 1951-го, года в Московской Патриархии было получено это извещение от 23 октября за № 449.

Оправдывая свою медлительность, Архиепископ Герман пишет, что протокол 5-го очередного собора Финляндской Православной Церкви, заседавшего в 16—29 числах августа 1950 г., он получил только 17 сентября текущего (1951) года. После этого объяснения, более чем странного для председателя Собора, он излагает историю письменных переговоров о предоставлении Финляндской Православной Церкви автокефалии, обещанной Святейшим Патриархом Алексием, и утверждает, что на свою просьбу о подтверждении этого обещания он не получил ответа, хотя этот ответ, как было сказано выше, был послан ему еще 20 сентября 1948 года.

Архиепископ Герман, конечно, не написал о там, что Собор, согласившийся отложить решение вопроса на пять лет, с такою же легкостью мог принять и резолюцию депутата П. Кентконена о сохранении уз ныне существующего «канонического» единения со Вселенским Престолом, как и резолюцию совершенно обратную, если бы она была внесена на обсуждение. Об этом, возражая против резолюции П. Кентконена, говорил депутат А. Перола, который указывал на то, что «Церковный Собор в современных условиях, несмотря на возможное желание, едва ли может объективно принимать участие в решении вопроса о воссоединении с Матерью Церковью»[13].

Таковы факты, изобличающие неискренность руководителей Финляндской Православной Церкви в отношении материнских призывов к церковному миру.

V

Между тем церковное разделение, лишавшее финляндских архиереев я духовенство молитвенного общения даже с Валаамским и Коневским монастырями, продолжало вызывать у наблюдающих это явление финнов недоумение и соблазн, о чем искренние сторонники церковного умиротворения продолжали писать Святейшему Патриарху Алексию и Митрополиту Григорию, выражая им свое беспокойство по поводу плачевного состояния Православия в Финляндии. Они не могли не понимать ненормальности разрыва с Матерью—Русской Церковью, которая, породив Церковь Финляндскую, всегда была для своей дочери надежной опорой и теперь сильна поддержать ее на пути к самостоятельному бытию.

Вполне очевиден для ревнителей Православия и тот ущерб, какой понесла Финляндская Церковь вследствие своего отчуждения от Матери-Церкви, вызванного не столько внешними обстоятельствами, сколько антирусскими настроениями своих руководителей. Именно они, находясь в плену националистических элементов из духовенства, старались всеми мерами воспитать у своей паствы чувство отчуждения от Церкви Русской и, можно сказать, сознательно вели финское Православие к такому состоянию, при котором исконные его традиции должны были подвергнуться или полному упразднению или же ревизии и модернизации.

Вот почему в церковную жизнь православных финнов уже проникли многие нововведения, совершенно чуждые духу православной церковности. Достаточно указать на отмену восточной пасхалии, на сокращение богослужебного чина и на установление конфирмации для взрослых, чтобы понять, как пагубно отражается на финском Православии длительное отчуждение от Матери-Церкви. А покровительство Константинопольского Патриархата, бессильное оградить финское Православие от иноверных влияний, служит лишь прикрытием для церковного своеволия, которое, при крайней слабости церковно-канонического сознания финляндского епископата и духовенства, угрожает не только целости православных традиций, но и чистоте самой веры.

Этот горький плод церковного разделения еще только завязывается среди поблекших лепестков «духовного процветания» Финляндской Церкви, а рядом уже давно зреет весьма горькое порождение ее самочиния — это упорное нежелание финляндского епископата восстановить канонические отношения с Матерью — Русской Церковью.

Что касается претензий Константинопольской Патриархии на постоянное управление Финляндской Церковью, то они не имеют под собою ни канонических, ни исторических оснований. Как и всякая Поместная Православная Церковь, Константинопольская Патриархия может и должна приходить на помощь Церквам, находящимся в состоянии неустройства и беспомощности, но никаких особых преимуществ и никакой монополии в этом отношении у нее нет. Обычная опора Константинопольской Патриархии на 28 пр. IV Вселенского Собора, якобы дающее ей право на подчинение диаспоры всего мира, не выдерживает никакой критики, потому что это правило имело в свое время в виду не расширение, а ограничение власти Константинопольского Патриарха тремя фактически подчиненными ему церковными областями, без нарушения прав на диаспору других автокефальных Церквей.

Известно, что со времени IV Вселенского Собоpa, утвердившего 28 пр., границы церковной юрисдикции Константинопольской Патриархии много раз претерпевали изменения в силу возникновения новых автокефалий и политических перемен, но общий принцип зависимости дочерних Церквей от породивших их материнских до сих пор остается в силе. Поэтому Финляндская Православная Церковь может получить действительно каноническое устроение только от своей Матери — Русской Церкви. Всякая же иная юрисдикция, в том числе и Константинопольская, без согласия материнской Церкви — будет для Церкви Финляндской незаконной и, следовательно, недействительной.

Эту недействительность опеки Константинопольской Патриархии Финляндская Православная Церковь и переживает в настоящее время в печальной действительности своих внутренних нестроений, как и в горечи разделения с Матерью — Русской Церковью.

Такое неблагословенное и болезненное состояние Финляндской Церкви опасно тем более, что ее руководители пренебрегают каноническим долгом церковного единения в то самое время, когда современное человечество, в лице лучшей своей части, стремится преодолеть все разногласия во имя защиты мира во всем мире. Не следует ли финляндскому епископату понять, пока не поздно, что сейчас, как никогда, необходимо созидать и хранить мир в Церкви, дабы послужить им умиротворению всего человечества?

В противном случае руководители Финляндской Православной Церкви могут оказаться в одном лагере с теми, кто попирает в настоящее время заветы Христа о любви и мире — и тогда это постыдное положение будет для них самым последним и самым горьким плодом теперешнего церковного разделения.

А. ВЕДЕРНИКОВ

[1] Закон, утвержденный правительством Свинхувуда от 26 ноября 1918 г.

[2] Грамота Патриарха Тихона от 11 февраля 1921 г. за № 139.

[3] Грамота Патриарха Константинопольского Мелетия IV от 9 июля 1923 г.

[4] Речь Константинопольского Патриарха Мелетия IV, напечатанная в финляндском церковном журнале «Аамун Койтто» за 1945 г., в № 21, стр. 325.

[5] Из письма Зам. Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия Митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию от 9 марта 1939 г.

[6] Из письма игумена Харитона Святейшему Патриарху Алексию от 29 марта 1945 г.

[7] Письмо Святейшего Патриарха Алексия Архиепископу Герману от 8 мая 1945 г.

[8] Ответ Архиепископа Германа Святейшему Патриарху Алексию от 14 июня 1945 г.

[9] Письмо епископа Александра Святейшему Патриарху Алексию от 17 октября 1946 г.

[10] Письмо Архиепископа Германа Святейшему Патриарху Алексию от 28 декабоя 1946 г.

[11] Ответное письмо Святейшего Патриарха Алексия Архиепископу Герману от 21 января 1947 г.

[12]Интервью Архиепископа Германа, напечатанное в газете «Ууси Суоми» за 1947 г. от 19 марта.

[13] Из протоколов Поместного Собора Православной Церкви в Финляндии. Выступление депутата А. Перола по поводу проекта резолюции, внесенной депутатом П. Кентконеном.