ИЗ ИСТОРИИ ВОССОЕДИНЕНИЯ БЕЛОРУССКИХ УНИАТОВ [1]
Очерк четвертый
В начале 1837 г. Греко-униатская коллегия была официально подчинена надзору и руководству обер-прокурора Святейшего Синода. К этому времени «секретными» подписками о готовности к воссоединению с Православием было охвачено около 3/4 униатского приходского духовенства Белорусской и Литовской епархий. Весь состав благочинных по обеим епархиям был подобран лично Иосифом Семашко; почти все они, за малыми исключениями, становились сторонниками воссоединения. Авторитет Иосифа способствовал тому, что и продолжавшие колебаться в догматических и канонических вопросах между Православием и католичеством охотно давали требуемые подписки из-за личного доверия к уважаемому ими святителю. Конечно, «секретность» подписок была условной и о них были исчерпывающе осведомлены католический клир и поляки-помещики и гражданские местные чиновники (большей частью — католики). Знали православные приходские священники. И лишь... православные архиереи (не имевшие права обращать внимание на слухи) в лице Смарагда, епископа Полоцкого, и Гавриила, епископа Могилевского, ни в какой степени не осведомлялись Св. Синодом о тактике и методике подготовительной работы по воссоединению.
Как бы то ни было, но в возглавляемой лично Иосифом Литовской униатской епархии к концу 1837 г. значительное большинство духовенства фактически ждало только соборного решения о воссоединении. Такому настроению способствовало и то обстоятельство, что Семашко с предельной щепетильностью относился к бытовым навыкам униатского духовенства, вплоть до самых мелких.
Правда, и по Литовской епархии подготовка осложнилась по причине тактической ошибки: по настоянию Иосифа, обер-прокурор Синода Протасов добился перевода из Полоцкой на Могилевскую кафедру православного архиерея Смарагда. «Вина» Смарагда исключительно состояла в том, что он был сторонником частных воссоединений и принимал в Православие мирян тех приходов, униатские настоятели которых отказывались от воссоединения. Правительство по-прежнему шло по линии воссоединения сверху, т. е. без участия униатских масс.
Характерно, что Николай I и граф Протасов игнорировали советы Московского Митрополита Филарета (Дроздова) в той их части, в которой они вносили коррективы к церковно-стратегическому плану Иосифа Семашко. Митрополит Филарет свидетельствовал, что «воссоединение униатского духовенства труднее, нежели мирян». Осуждая воссоединение одних окатоличенных пастырей без сознательного участия пасомых, Митрополит Филарет твердо заявлял, что «цельное воссоединение духовенства и мирян было бы решительнее, потому что сделало бы охранителями единства тех, которые, оставаясь вне воссоединения, имеют все побуждения колебать и отвлекать воссоединенных...» Отсюда следовал логический вывод: «...посему не должно пренебрегать частных присоединений к Православной Церкви: но также должно, с молитвою и упованием на Бога, помышлять о воссоединении общем» [2]. Знание местных условий, отравленности душ униатских клириков иезуитским коварством — в этом был более силен Иосиф Семашко. Мешала ему переоценка влияния униатских настоятелей на свою паству; он считал (и убедил и Протасова, и Блудова, и шефа жандармов Бенкендорфа), что «рассекречение» подготовки и частные, без согласия униатской иерархии, присоединения вызовут массовые бунты. Филарет же полагал, что никаких волнений мирян вовсе не произойдет. Время показало его правоту.
Принципиальных расхождений по униатскому вопросу в целом между Митрополитом Филаретом и епископом Иосифом не было. Оба они считали необходимым «оставить все прежние выгоды униатам и по присоединении»; оба согласно говорили о том, что «Православное Духовное Начальство... не будет принудительно требовать перемены привычек (православной) нравственности не противных». Разномыслие состояло лишь в том, что Иосиф считал желательным, закрепивши внешние обрядовые и бытовые «привычки» на продолжительное время, распространить их и на будущих священнослужителей бывших униатских приходов. Филарет же предполагал, что «вероятно, для новопосвящаемых (т. е. рукоположенных после воссоединения) предпочтено будет правило единообразия с обычаем господствующим» [3] (т. е. православным).
С конца 1837 г. Иосиф Семашко стал приучать униатское духовенство к церковному общению с православным. Известно, что он в двух случаях разрешил православным священникам служение в особых приделах униатских храмов [4]. Сделано это было с опаской, но оправдало себя: ни малейших осложнений не произошло. Без прямых столкновений проходила и замена униатских служебников московскими; оппозиция готовилась дать отпор на главных «позициях», не разменивая сил сопротивления на частности.
В начале 1838 г. почти одновременно скончались и униатский митрополит Иосафат Булгак и епископ Иосафат Жарский [5]. Булгак — убежденный католик — был воплощением сил, готовых приять мученический конец в борьбе за унию. С его смертью обезглавливались, обрекались на полулегальное существование силы католико-униатского сопротивления. Иосафат Жарский, примкнувший в свое время к Иосифу Семашко, оставил предсмертную записку, из которой явствовало, что он оставался тайным противником воссоединения [6].
Отныне вся униатская иерархия, представленная Иосифом Семашко, Василием Лужинским и Антонием Зубко, состояла из сторонников воссоединения.
Признаком близкого крушения униатства «латиняне» сочли и похороны митрополита Иосафата Булгака на территории Православной церкви Сергиевской пустыни.
Именной указ Николая I от 2 марта 1838 г. возвел Иосифа Семашко на пост председателя Греко-униатской духовной коллегии. Теперь в точном соответствии с намерениями руководителей воссоединения можно было приступить к заключительному акту подготовительной деятельности.
Обстановка и обстоятельства к концу 1838 г. сложились так, что оттягивать формальное провозглашение воссоединения было и неудобно и нецелесообразно. 1 декабря Иосиф Семашко подал на имя царя докладную записку с приложением проекта «просьбы униатского духовенства, именного указа по сему делу и проекта акта (который должен был быть подписанным) старшим униатским духовенством, о присоединении униатов, к Православной Церкви» [7].
На заседаниях Секретного Комитета (точнее — гражданской его части) от 22 и 26 декабря 1838 г., в которых участвовали: Бенкендорф (шеф жандармов), Блудов (управляющий Департаментом инославных исповеданий), Киселев (министр земледелия и государственных имуществ) и Протасов (обер-прокурор Св. Синода) было решено приступить к открытому воссоединению. Опасаясь «бунтов», совещание, якобы, поручило местным генерал-губернаторам, князю Долгорукову и генералу Дьякову обеспечить вызов войск в «угрожаемые местности» [8]. Тот же исследователь (С. П. Мельгунов) далее говорит о том, что губернаторы белорусских губерний разослали предводителям дворянства (каковые едва ли не поголовно являлись поляками-католиками) секретные письма, в которых содержалась информация о близкой ликвидации унии и предложения помещикам — не чинить препятствий воссоединению. На помещиков же возлагалась ответственность за сохранение «спокойствия» в их имениях. Последнее предупреждение, судя по фактам позднейшего времени, имело большей частью декларативное значение.
По-видимому, и православные архиереи западных епархий были, наконец, в какой-то степени посвящены в униатскую политику, ибо стали активно содействовать сближению униатов с православными. Минский епископ Никанор устраивал совместные с униатами богослужения. Преосвященный Исидор (Никольский) — преемник Смарагда (Крыжановского) по Полоцкой кафедре придавал таким совместным служениям особо торжественный вид, старательно выясняя и подчеркивая «общность вер» [9]. Поощрялись совместные или же по очереди — в одних и тех же церквах богослужения и Смарагдом—теперь Могилевским. На этой почве у него сложились отношения взаимопонимания с епископом Василием Лужинским.
Само торжество воссоединения представляется в таком виде: в неделю Православия, 12 февраля 1839 г., по инициативе Преосвященного Иосифа в Полоцке съехались все три униатских архиерея и более 20 чел. виднейшего по служебному положению униатского священства: заседатели Греко-униатской коллегии, члены епархиальных консисторий, ректоры и инспекторы духовных семинарий. Собрание этих лиц сочло себя правомочным собором, заседание которого состоялось в тот же день с участием приглашенного на него православного архиерея, Преосвященного Исидора. На заседании этом всеми присутствующими униатскими деятелями был единодушно подписан представленный Иосифом Семашко исторический документ — Акт Воссоединения. Униатскими же епископами были подписаны два прошения на имя государя, о содержании которых вкратце скажем ниже. День 12 февраля завершился благодарственным молебном, отслуженным тремя епископами.
16 февраля все участники Собора прибыли в православную епархиальную резиденцию, г. Витебск, где при громадном стечении народа состоялось самое знаменательное в истории города торжественное богослужение при участии четырех святителей и нескольких десятков белого и монашествующего духовенства. Соборные документы были доставлены в столицу Преосвященным Иосифом.
И в Акте Воссоединения и в первом из «всеподданейших» прошений дано краткое и правильное описание исторических судеб унии. Оба документа свидетельствуют, что на исконно-русских по языку и духовному складу населения землях (принявших затем наименование белорусских) Православие стояло непоколебимо до полного поглощения этих земель шляхетско-католической Польшей. Далее отмечается, что корней унии нужно искать собственно вне Церкви, ибо главная цель поработителей западной ветви русского народа состояла в стремлении к «изглаждению», если бы можно было, и самых следов первобытного происхождения нашего народа и нашей Церкви (Акт...) к тому, чтобы «сделать народ совершенно чуждым древнего отечества его» (первое прошение).
Участники Собора в своем «Акте» перед лицом всего мира засвидетельствовали, что вскоре же после введения унии «римляне», вопреки своим обещаниям и клятвам, стали изменять «обычаи и священные церковные обряды, постановления и самое богослужение нашей» (т. е. Восточной Церкви), вводя «латинские, вовсе нашей Церкви несвойственные».
Соборный «Акт» «положил твердо и неизменно: 1) Признать вновь единство нашей Церкви с Православно-Кафолическою Восточно-Кафолическою Церковию и по сему пребывать отныне, купно со вверенными нам паствами в единомыслии со святейшими восточными Православными Патриархами и в послушании Святейшего правительствующего всероссийского Синода».
В прошении, подписанном униатскими архиереями, содержится ходатайство о «дозволении воссоединяемым униатским священнослужителям не переменять нынешних, привычкой в коренных местных обычаев, непротивных сущности Православия». В прошении епископы указывают, что, за редкими исключениями, все клирики, давая в свое время «секретные» подписки о воссоединении, просили об этом. По тактическим соображениям епископы не сообщили, что большинство клириков прямо обусловливали переход в Православие сохранением униатских особенностей. Ни о каких серьезных, чисто церковных «обычаях» речи в прошении нет; мы видим снова-таки просьбы о бритье бород и «неслужебном» (светском) одеянии духовенства, да еще о скоромной пище, для духовенства же, в дни постов. Авторы прошения утверждают, что даже «скорая перемена в наружном виде священников (т. е. борода, принятая в Православии, одежда клириков)» может даже их лишить полезного влияния на паству. Просят униатские иерархи о «снисхождении к таковым местным обычаям» убедительно, заключая текст прошения словами: «...полагаем все наше упование на отеческое сердце Вашего Императорского Величества...» [10]
По официальным сведениям [11], по обеим униатским епархиям дали подписки о присоединении 1243 чел. (из состава белого духовенства 1164 чел. и монашествующего — 79 чел.); уклонились или наотрез отказались 593 чел. (белых священников 421 чел., монашествующих 172 чел.) Заслуживает внимания тот факт, что лишь немногим более 1/4 состава монашествующих были готовы воссоединиться. Ничего удивительного в этом нет: несмотря на проведенные ранее «чистки» униатских монастырей, в них оставался неискоренимым базилианский, католико-иезуитский дух; сохранялся он и у постриженников монастырей, работающих на приходах, в епархиальных управлениях и в униатских духовно-учебных заведениях.
В марте месяце «Акт воссоединения» был утвержден Святейшим Синодом, прошения епископов были удовлетворены царем. 25 марта 1839 г. считается днем официального воссоединения униатов. Есть все основания причислить это событие к числу знаменательнейших в нашей истории. Архиереи оканчивающей дни своего существования Униатской Церкви были приняты в сущем сане. Синод воздал должное неутомимому вдохновителю воссоединения Иосифу Семашко, возведя его в сан архиепископа Православной Русской Церкви.
Вполне понятно, что февральскими соборными решениями и мартовскими синодальными и правительственными определениями и указами 1839 г. работа по действительному воссоединению не заканчивалась и не могла вскоре закончиться. В истории не было случая безропотного ухода в историческое небытие чего-либо без отчаянной борьбы. В данном же случае речь идет о таком духовном, идеологическом явлении, которое и порождено было интересами социально-классовыми и питалось от корней не всегда духовных и не во всем церковных. Фактическая ликвидация унии затянулась на целые десятилетия после официального ее уничтожения. Мы говорим только о белорусско-литовских униатах. Униатство же на Холмщине и официально было воссоединено уже в 70-х годах XIX в., на Западной же Украине (Галиции) оно, как известно, просуществовало до сороковых годов нашего века.
Для понимания дальнейшего запомним, что синодальный и сенатский указы о воссоединении касались только территории Белорусской и Литовской униатских епархий и не относились к территории «Царства Польского» (входившей тогда в состав Российской Империи) и др. районов, населенных униатами. Значит, воссоединение не было в строгом смысле слова повсеместным, общеимперским.
Свидетельствует такое обстоятельство прежде всего об усилиях Русской Церкви и ставших православными униатов во главе с Иосифом Семашко добиться добровольности воссоединения. Но в то же время оно объективно содействовало католикам и их агентуре в униатстве, и в правительственном гражданском аппарате в организации сопротивления воссоединенческому делу. Ссылаясь на формально «гарантированную» царским правительством веротерпимость по отношению к инославным исповеданиям и на оставление в покое униатов «Царства Польского» (и в частности — Холмщины), все антиправославные силы подняли громадный устный и печатный шум о религиозных насилиях над униатами. Официальные католические иерархи предпочли закулисные действия. Один из вернейших слуг римской курии, Галицийский униатский митрополит М. Левицкий, выступил с резким протестом против «насильственной ликвидации» унии в России [12]; почтенный по возрасту иерарх дошел в своих выражениях до явного неприличия. Западно-европейская пресса, пытаясь на все лады скомпрометировать Иосифа Семашко, надумала и раздула миф о ликвидации Минского женского монастыря и об аресте за отказ от воссоединения 35 монахинь во главе с игуменией Макриной Мечиславской. Арестованных, якобы, секли розгами, морили голодом, зашивали в мешки, чуть ли не топили в озере и т. д. [13]. Разумеется, Мечиславская и зверства над инокинями, как оказалось, существовали только в воображениях пасквилянтов. Потерявшие чувство меры клеветники договаривались в печати до таких нелепостей, как, например, якобы... насильственное всовывание в рот Св. Таин, по распоряжению Могилевского губернатора Энгельгардта.
На деле о насилиях над мирянами-белоруссами не могло быть и речи по той простой причине, что с их стороны сопротивления превращению униатских храмов в православные не было, если не считать (считать же их, действительно, нельзя) нескольких случаев мелко-групповых столкновений крестьян из-за удаления упорно униатствующих, но пользующихся личным авторитетом священников; все эти столкновения были явно спровоцированными помещиками-католиками и их челядью. Г. И. Шавельский в своей неоднократно нами цитированной работе старательно отыскивал такие факты, но анализ очень большого количества источников и первоисточников привел его к твердому выводу, что прихожане-униаты гораздо спокойнее, чем их священники, принимали вести о воссоединении. Изученные тем же автором донесения униатских благочинных говорят вообще об абсолютном спокойствии прихожан [14].
Были ли в самом деле репрессии по отношению к сопротивляющимся воссоединению униатским клирикам? Да, были. И применялись и Скрипициным, и Иосифом Семашко, и гражданскими властями, по представлению Синодальной Обер-прокуратуры; Русская Церковь таких фактов не скрывала. Применялись они в случаях, когда поведение наказываемых явно выходило за пределы простого отказа от присоединения к Православию; в своем месте мы об этом скажем.
Крайне переутомленный почти двадцатилетними напряженнейшими трудами, нередко в неблагожелательной обстановке, Преосвященный Иосиф Семашко, 26 февраля 1839 г. подал прошение об увольнении его на покой. Но дело рук его было в таком положении, что отдыхать ему было слишком рано; отставка была отклонена.
Воссоединение было осуществлено не сразу. Лишь в октябре 1839 г. был опубликован ко всеобщему сведению указ Правительствующего Сената об этом. В течение же семи месяцев о соборно-униатском и синодальном решениях объявляли постепенно, по-прежнему в порядке доверительном и далеко не всем. «Нужно было сообразоваться, — говорит Преосвященный Иосиф в своих «Записках», — где и когда сделать объявление, судя по мере благонадежности местного духовенства и народа — так что дело это довершилось окончательно едва в течение года» [15].
Приведенные слова И. Семашко отражают не его линию, а тактику русского правительства: мудрый святитель, бывший ранее убежденным сторонником секретности, теперь убедился в ее бесполезности. Но убедить в том же Протасова и Николая I ему не удалось; власть имущие все еще опасались волнений [16] и «постепенно» с таинственным видом открывали то, о чем, как говорят, чирикали все воробьи на крышах.
Естественно, что при таком положении учреждения униатской Церкви сохранялись. Греко-униатская коллегия была наименована Белорусско-Литовской и подчинена Святейшему Синоду (а не обер-прокурору, как было прежде). Сохранялись около года под обоими прежними наименованиями униатские епархии, которым и подчинялись воссоединенные приходы.
Духовенство и миряне подготовлялись к обнародованию указа о воссоединении больше всего совместными богослужебными действиями. Так, в мае 1839 г., находившийся проездом в Витебске Киевский Митрополит Филарет (Амфитеатров) служил в одной из воссоединенных церквей литургию при участии обоих местных епископов — православного Исидора (Никольского) и воссоединенного Василия (Лужинского). Через несколько дней, будучи также проездом в Витебске, архиепископ Иосиф (Семашко) служил в православных храмах. В обоих случаях смешанным на богослужениях был и священнический состав. Могилевский епископ Смарагд (Крыжановский) развернул поистине кипучую деятельность в области совместных богослужений. Весной и летом 1839 г. при объезде своей епархии часто служил с новообращенными иереями; на воссоединенную паству это производило самое благоприятное впечатление [17]. Интересно отметить, что Преосвященный Смарагд, не претендуя на подчинение себе посещаемых им новоприсоединенных приходов, оставлял у настоятелей последних неизгладимое впечатление своей энергичной защитой служителей алтаря от надменности панов-помещиков, чем, по словам самого же духовенства, «возвысил нашу братию и поднял дух ее как в глазах других, так и в наших собственных глазах» [18].
8 июня, будучи в г. Орше, епископ Смарагд приглашает в градский собор для «совокупного служения» литургии игумена греко-униатского монастыря Фавста. Тот явился не только с братией, но и с частью городского приходского духовенства, пройдя от монастыря крестным ходом и был встречен с колокольным звоном, каждением и иконами. На следующий день по приглашению игумена Фавста епископ Смарагд служил в монастыре с градским православным духовенством в сослужении игумена.
Через месяц, т. е. 8 июля, Преосвященный Василий (Лужинский), носивший титул епископа Оршанского, по приглашению епископа Смарагда приехал в Оршу (это был день празднования Казанской иконы Божией Матери). Во время крестного хода из мужского монастыря в женский Василий возглавлял православное или, как стали его в Белоруссии называть, — древнеправославное духовенство; богослужение и благословение народу производилось обоими святителями совместно [19]. Дни, о которых мы рассказали, были переломными и памятными для оршан; начался новый период — быстрого, искреннего, сердечного сближения между древнеправославными людьми и воссоединенными.
Вскоре в Вильно по инициативе Преосвященного Иосифа состоялась хиротония вице-председателя Литовской униатской консистории протоиерея Михаила Голубовича во епископа Пинского, викария Литовско-униатской же епархии с участием всех трех воссоединенных архиереев и древнеправославного епископа Исидора (Никольского). И в Жировицах, где состоялось наречение Михаила, и в Вильно было проведено несколько совместных архиерейских и священнических служений.
Не ожидая официальных распоряжений, Преосвященный Иосиф под свою ответственность передал в юрисдикцию Киевского митрополита воссоединенные и воссоединяемые приходы, расположенные на территории Киевской губернии.
В июне того же года Синод и Белорусско-Литовская коллегия разрешили древнеправославным и воссоединенным священникам поручать друг другу исполнение треб своих прихожан. Духовенство встретило разрешение в общем благожелательно, но до 1845—1847 гг. применялось редко: многие древнеправославные смущались исповедываться и приобщаться у новосоединенных из-за непривычного для них вида вчерашних униатов, а последние нередко стеснялись удовлетворять нужды древнеправославных людей [20].
В следующем, 1840 г. воссоединенные приходы белорусско-литовских униатских епархий были по территориальному признаку переданы соответствующим православным епархиям. Вместе с тем, воссоединенные епископы возглавили эти, уже объединенные, епархии. Так, во главе Минской епархии, вместо переведенного в Житомир епископа Никанора (Бровковича), стал епископ Антоний (Зубко) — давний, вернейший сотрудник Иосифа (Семашко). Из состава Полоцкой выделена новая епархия — Виленская. Полоцким архиереем, вместо переведенного на Могилевскую кафедру Преосвященного Исидора, был назначен Василий (Лужинский).
Преосвященному Иосифу (Семашко) было предложено устроить епархиальную резиденцию в самом центре «латинства» — гор. Вильно — с титулом архиепископа Литовского и Виленского с оставлением в должности Председателя Белорусско-Литовской коллегии, деятельность которой, понятно, сокращалась, в 1845 же году — тихо угасла «за ненадобностью». Преосвященный Смарагд получил в управление Харьковскую епархию.
В 1848 г. произошла, как выражается Преосвященный Иосиф, «последняя управа с неблагонадежными священниками, а особенно иноками». Эго были наиболее ярые противники воссоединения. После безрезультатных увещеваний — оставаться, если желают, в «прежней вере» но не мешать желающим идти к Православию, они для удобства надзора были сконцентрированы в нескольких монастырях, самые же «развращенные» — высланы в специальную обитель, устроенную под Курском [21]. Многие из них, раскаявшись, приняли Православие, другие — вышли в светское звание; Курская обитель стала обычным монастырем и была передана в ведение Курского архиерея. На довольно продолжительное время наступает внешнее спокойствие.
Из трех известнейших деятелей воссоединения раньше всех, еще в первой половине сороковых годов, по болезни ушел на покой архиепископ Антоний (Зубко). Преосвященный Василий (Лужинский) до июня 1866 г. возглавлял Полоцкую епархию, затем был назначен постоянным членом Святейшего Синода; с этого времени жил в Петербурге, где и скончался 26 января 1879 г. на 88-м году жизни. Преосвященный Иосиф (Семашко) возглавлял Литовскую православную епархию в течение 29 лет; в 1852 г. был возведен в сан митрополита. Скончался он 23 ноября 1868 г. в Вильно, где и погребен в церкви Св.-Духовского монастыря. Рассмотрение деятельности перечисленных иерархов, как православных архиереев, не входит в план настоящей работы.
Переставшая официально существовать в Литве и Белоруссии, уния в некоторых частях Российской империи продолжала существовать. Если же говорить о Литве и Белоруссии, то С. П. Мельгунов в некоторой степени прав. Явление, имеющее вековую давность и благоприятную питательную среду, не может исчезнуть быстро, пережитки же его сохраняются долго.
Вообще же «перемена» затянулась. Правда, с бородами и рясами дело двинулось неожиданно споро, благодаря остроумному поступку Преосвященного Иосифа (Семашко). Отрастивши у себя бороду и принявши православную одежду, он объявил и одно и другое признаками почета, которого удостоятся лучшие, хорошего поведения священники. Борода и ряса жаловались в каждом случае архиереем. Открылось постепенно соревнование за них [22]. Хуже было с более серьезными «местными обычаями», чуждыми Православию. Так, Преосвященный Савва (Тихомиров), принявший от Василия (Лужинского) Полоцкую кафедру в 1866 г., свидетельствует, что в очень многих местах епархии воссоединенные храмы переполнены католическими и иезуитскими реликвиями, утварью, иконами, картинами. Продолжало применяться обливательное крещение; при этом крестов на младенцев не возлагалось. Приготовления к Св. Причастию не было; начинающие говеть приходят сразу к субботней и воскресной литургии, проводится поспешная исповедь и тут же, без всяких приготовительных молитв, начинается причащение. В некоторых местах воссоединенные священники, в будние дни не совершая литургии, причащали желающих преждеосвященными Дарами. Младенцев оставляли вовсе без причастия. Елеосвящение совершалось по-католически. На Страстной неделе четвероевангелие в церквах не читается. В Великую Пятницу применяется католический обычай опрокидывать в алтаре малые столы, аналои, с шумом бросать на пол книги и т. п. в воспоминание Иерусалимского землетрясения в час крестной смерти Иисуса Христа. Автор заметил много и других, не менее серьезных пережитков униатства [23]. Нельзя думать, что иначе дело обстояло в воссоединенный храмах других епархий.
Из работ других исследователей видно, насколько медленным был процесс перевоспитания не только первого, но и второго поколения бывших униатских клириков (и их детей, принявших сан после воссоединения). Свящ. Н. Д. Извеков близок к истине, утверждая, что в 60—80-х годах над местным (по происхождению из б. униатских семей) все еще довлел дух польщизны, преклонение перед всем шляхетскопольским, связанное с пренебрежительным отношением ко всему русскому [24]. Профессор А. А. Беляев сильно сгущает краски, утверждая, что в 60-х годах XIX в. «у униатов все духовенство ненавидело русских сильнее, чем католики» [25]. О всем духовенстве этого сказать нельзя. Верно, безусловно верно, что основным козырем в пропагандистской игре католиков было воспитание белорусско-литовской интеллигенции, и в первую очередь духовенства, в духе польского зоологического шовинизма.
Худшие элементы воссоединенцев, новая агентура папизма в Православии, конечно, не сидели сложа руки. Примерно с конца 50-х годов их тактика перестраивается в направлении агитации за переход в католичество.
Не подлежит сомнению, что католики старались сохранить кадры для униатства на случай его возрождения. Отчет синодального обер-прокурора К. П. Победоносцева за 1884 г. говорит о наличии в западном крае тяготения к католичеству (явно подразумевалась уния). Часть тяготеющих, состоя формально в рядах Православия, фактически обслуживалась католиками и усердно слушала ксендзов; это и был католический резерв для униатства. Другие прислушиваются и присматриваются к обстановке, выжидая удобного момента для ухода из Православия. Для тех и других Победоносцев рекомендует гражданские репрессии. В 90-х годах тот же обер-прокурор свидетельствует о наличии именно среди потомков бывших униатов стремления к новому сближению с католичеством. Линия их поведения заключается в неисполнении таинств и треб (имеющих же священный сан — в попытках, где возможно, вводить элементы обрядов и приемов, свойственных униатству и католичеству).
После известного манифеста 17 октября 1905 г., провозгласившего, между прочим, и веротерпимость, в западных губерниях производятся попытки прямого восстановления унии [26].
Накануне первой мировой войны усиливается деятельность галицийских униатов. Если в XIX в. Галиция сохранила униатство в форме, гораздо более близкой к Православию, чем даже литовско-белорусское униатство в 1834—1838 гг., то в 900-х годах, т. е. со времени униатского митрополита графа Андрея Шептицкого, подчиненная ему митрополия довольно быстро и строго последовательно «латинизуется». В 1915—1916 гг., когда большая часть Западной Украины занимается русскими войсками, миссия Русской Церкви во главе с Евлогием, архиепископом Волынским, безуспешно ведет предварительные переговоры о воссоединении.
С 1920 г., когда Галиция вошла в состав Польской буржуазной республики, тамошние униаты распространили свою деятельность на западные районы Белоруссии, также отошедшие временно к Польше. В течение двух-трех лет в Западной Белоруссии и Украине появляются сотни униатских приходов.
Как в конце XVI в., так и в 20—30-х годах нашего века подлинная цель подлинных организаторов и вдохновителей унии была одна и та же: моральный отрыв белорусского народа от единокровного и единоверного народа русского, создание базы для дальнейшего окатоличения славянских народов.
ПРОФ. И. ШАБАТИН
[1] Окончание. См. «Журнал Московской Патриархии» 1949 г. № 8, стр. 37—49; 1951 г. № 2, стр. 35—47 и № 6 стр. 59—63.
[2] Мнения, отзывы и письма Филарета, Митрополита Московского и Коломенского по разным вопросам за 1821—1867 гг. под редакцией Л. К. Бродского, Москва, 1905 г., стр. 22, 25, 27 и 29.
[3] Там же.
[4] Иосиф (Семашко), Митрополит Литовский, Записки, т. I, стр. 111.
[5] История Христианской Церкви в XIX в., под ред. А. П. Лопухина, изд. 1901 г., т II, стр. 601.
[6] Цит. «Записки», т. I, стр. 113.
[7] Цит. «Записки», т. I, стр. 116.
[8] С. П. Мельгунов, Указ. соч., стр. 89—90. Сведения об этих заседаниях даны Мельгуновым без ссылок на источники. У И. Семашко этих сведений не приведено.
[9] Г. И. Шавельский. Последнее воссоединение с православной Церковью униатов Белорусской епархии, стр. 255.
[10] Документы цитируются по тексту, опубликованному в 1 томе «Записок» И. Семашко, стр. 119—125.
[11] Там же стр. 119.
[12] С. П. Мельгунов. Указ. соч., стр. 92.
[13] Там же, стр. 92—93.
[14] Г. И. Шавельский. Указ. соч., стр. 349,
[15] Цит. «Записки», т. I, стр. 129.
[16] Там же, т. I, стр. 132; ср. Морошкин. Воссоединение унии, 1872, стр. 91.
[17] А. П. Сапунов. Витебская старина, вып. V, стр. 137—138.
[18] Архиепископ Никанор (Бровкович). Биографические материалы, т. I, стр. 80 и 239.
[19] Записки Василия Лужинского, архиепископа Полоцкого; журнал «Православный Собеседник» за 1885 г., ч. I, стр. 186—190.
[20] Иосиф Семашко. Цит. «Записки», т. I, стр. 133; Н. Н. Глубоковский. Указ. соч., стр. 170—171.
[21] Иосиф Семашко. Цит. «Записки», т. I, стр. 139.
[22] Иосиф Семашко. Цит. «Записки», т. I, стр. 142—143.
[23] Хроника моей жизни. Автобиографические записки Высокопреосвященного Саввы, т. III, стр. 383—386 и 556—558.
[24] Н. Д. Извеков. Исторический очерк состояния Православной Церкви в Литовской епархии за время 1839—1889 гг., стр. 125, 135 и др.
[25] А. А. Беляев. Профессор Московской Духовной Академии П. С. Казанский и его переписка с архиеп. Костромским Платоном. Журнал «Богословский Вестник» за 1913 г., № 6, стр. 274.
[26] С. П. Мельгунов. Указ. соч., стр. 106.
