ИЗ ИСТОРИИ ВОССОЕДИНЕНИЯ БЕЛОРУССКИХ УНИАТОВ
ОЧЕРК ТРЕТИЙ
(Продолжение) [1]
В течение 1831—1833 гг. значительно сократился состав униатских епископов: скончались Головня, Сероцинский, Яворский. С хиротонией преемников их не торопились — об этом заботился Семашко. На три места был поставлен только один новохиротонисованный епископ, Василий Лужинский, на которого Иосиф мог опереться в своей деятельности. В 1833 г. скончался правящий архиерей Белорусской епархии, епископ Мартусевич. Иосиф Семашко дальновидно отказался стать преемником его; богатая кафедра была отдана в управление митрополита Иосафата Булгака, чем тот остался очень доволен, не подозревая, что получает кафедру, готовую в любой момент последовать за Семашко, а не за Булгаком. Для себя Иосиф пожелал получить Литовскую униатскую епархию, более бедную доходами (он не был корыстолюбивым) и гораздо более зараженную униатско-католическим фанатизмом. Он шел туда, где было труднее, но где он был всего нужнее — в места наибольшего сопротивления. Это был благородный и смелый шаг. Отныне униатский епископат состоял всего из трех человек: Булгака, Семашко и Лужинского, из коих лишь первый был твердым сторонником «римской» ориентации.
Теперь уже можно было развертывать массовую подготовку к воссоединению. В частности, своевременным было пополнение епископата соответствующими видам Православия людьми. В соответствии с продуманным предложением Иосифа в епископское достоинство на викариальные посты были возведены: ректор Литовской семинарии Антоний Зубко и архимандрит Иосафат Жарский. Перед наречением Иосиф взял с них обоих секретные подписи о готовности в любой момент безоговорочно присоединиться к Православию [2].
Оставаясь влиятельнейшим членом Униатской Коллегии, Иосиф с присущей ему исключительной работоспособностью повседневно руководил всеми делами своей обширной епархии.
Прежде всего, он при помощи нескольких, подобранных им, знающих священников начал практическое обучение приходских униатских клириков богослужению по православному чинопоследованию. Все они по очереди вызывались для служения (точнее — сослужения) в Жировицкий униатский собор. Впервые для воспитанников местной семинарии было сделано обязательным участие в чтениях на церковно-славянском языке при соборных богослужениях. В нескольких крупнейших, по преимуществу городских, церквах были изъяты органы и созданы хоры певчих. Замена произвела на мирян-униатов благоприятное впечатление. В Жировицах даже стали петь литургию по нотам Бортнянского. Одновременно было приступлено к очистке рядов духовенства от наиболее враждебных Православию элементов.
Тем временем православные архиереи белорусских епархий укрепляли православные приходы достойными и деятельными пастырями из лиц, привлекаемых из центральных русских губерний. Результаты скоро сказались — среди окрестного населения выявилась тяга к воссоединению. Убедительные примеры пастырского благочестия и организации приходской жизни приводили к учащению случаев, когда миряне-униаты, не желая ожидать, пока их пастыри «перевоспитаются» и «подготовятся», явочным порядком отписывались от униатских приходов и приписывались к православным. Нередко им приходилось ходить в церковь за 12—15 клм.
Такие явления были многочисленными в Могилевской епархии и особенно — в Полоцкой, где с 1833 г. епископскую кафедру занимал преосвященный Смарагд (Крыжановский), просвещенный богослов (бывш. ректором Московской Духовной Академии).
Открытый, чуждый интриганства и славолюбия, хорошо умеющий разбираться в людях и обстоятельствах, преосвященный Смарагд в одном из первых же своих докладов Синоду сообщал, что по его наблюдениям уния уже «сама по себе расползается, как ветхий и дырявый мешок» [3]. Анализируя настроения рядовых униатских масс, Смарагд свидетельствует об их готовности к возрождению Православия и о совершенной неосновательности опасений за спокойствие мирян в случае массового воссоединения. Святитель убежденно говорил, что «простой народ сам... ни в коем случае не вооружится против обрядовых преобразований в униатских церквах и в богослужении, если только не будет настоятельных внушений и подзадориваний со стороны униатских иереев и давления со стороны польских панов» [4]. Высказывания подтверждались делами. Как установлено о. Г. Шавельским, в первый месяц активной деятельности Смарагда в Полоцкой епархии было воссоединено с Православною Церковью четыре тысячи человек, к началу же 1834 г. количество воссоединенных мирян достигло 35 тыс. чел. В том же 1833 г. к вере предков единодушно обратился весь Плосковский униатский приход. «Дело... во всей Белоруссии славное, — писал Смарагд, — ... это все равно, что из зубов волчьих выхвачена еще живая добыча». Действительно, дело было славное, принимая во внимание, что именно Плосковский приход считался подготовленным к переходу... в католичество.
«Пронеслась тревога между униатами!» — пишет Семашко по поводу деятельности Смарагда [5]. Еще бы не быть тревоге! Ведь для всех становилось очевидным, что уния держится только стараниями ксендзов, да помещиков-католиков, больше всего — усилиями помещиков. Тревожились, конечно, не рядовые униаты, а их фанатичные клирики. Помещики выражали «тревогу» в решительных формах — они устраивали массовые зверские порки крестьян, покидающих унию. Доводя до сведения императора факты стремления крестьян к Православию, вопреки воле помещиков, и испрашивая содействия, Смарагд не учел, что Николаю сохранение повиновения крестьян своим господам дороже интересов Православия. Смарагд просил о немногом: издании призыва Святейшего Синода к воссоединению желающих и подготовленных к нему. Император отказал и в этой просьбе. Через синодального обер-прокурора С. Д. Нечаева Смарагд и др. архиереи западных епархий получили «высочайшее» указание: «действовать постепенно, осторожно и неторопливо». Так и было поступлено. О методе работы Смарагда нам говорят многие факты. Например, в начале 1834 г. он отказал двум православным помещикам в просьбе присоединить их крестьян к Православию; было предложено отложить «до времени», т. е. до проведения обстоятельной миссионерской подготовки. Другими словами, Смарагд не хотел формального, не вытекающего из непреклонного желания самих мирян, воссоединения. Прокатолическая пресса и ее русские ответвления, вкупе с петербургской польско-магнатской агентурой, не жалела ни чернил, ни типографской краски для изображения деятельности Смарагда, как насильнической. Отрицательно относящийся к церковной политике русского царизма С. П. Мельгунов допускает применение Смарагдом подкупов, произвольно комментируя такую фразу святителя: «для успеха дела нужны деньги... Теперь не апостольские времена» [6]. Между тем, в цитируемом Мельгуновым документе речь идет о просьбе открытия кредитов на миссионерско-проповедническую разъездную работу: в условиях XIX столетия трудно было подыскать священников-энтузиастов пешего хождения, способных подняться до апостольского образа жизни.
Выступая против методов Смарагда, Иосиф Семашко, вне всякого сомнения, руководился самыми добрыми побуждениями: подготовить всю массу униатского духовенства и мирян к одновременному воссоединению с Православием. Он опасался, чтобы частные обращения, привлекая в ряды Православия наиболее подготовленных, в то же время не бросили в «объятия» католиков остальную массу «отсталых» униатов. Эти опасения были неосновательными. Гораздо более правильными представлялись бы согласованные, совместные действия Семашко и его единомышленников — униатских епископов с православными епископами с тем, чтобы православным архиереям была предоставлена полная возможность обращения лиц, подготовленных и сознательно стремящихся к нему. Собственно говоря, Иосиф и сам, хотя с очень большим опозданием, стал приходить к мысли о таком взаимодействии. В 1834 г. он стал на точку зрения обходных действий. В обстоятельной докладной записке Семашко вторично предложил подчинить Греко-Униатскую коллегию Святейшему Синоду и ближайшему руководству синодального обер-прокурора. По представлению занимавшего этот пост С. Д. Нечаева, предложение Иосифа было осуществлено частично: униатские духовно-учебные заведения были подчинены педагогическому надзору синодальной Комиссии духовных училищ.
Прав биограф Семашко Г. А. Киприанович, высоко оценивая значение и результаты торжественного расширенного заседания Греко-Униатской Коллегии 7 февраля 1834 г. с участием всех униатских епископов. В этот день по докладу Иосифа Семашко были приняты важнейшие постановления: о приостановлении печатания и распространения униатских служебников и постепенном изъятии их из употребления; о немедленном введении в обиход служебников «московской печати», т. е. синодальных; о сооружении иконостасов и изготовлении утвари и облачений православных образцов. Правда, прот. Г. Шавельский утверждает, что инициатива постановлений от 7 февраля исходила не от Семашко, а от руководящих православных и правительственных кругов [7]. Но это нисколько не умаляет заслуги Семашко.
В том же 1834 г. Иосиф по собственному почину провел обстоятельную «визитацию» своей епархии и одновременно — по поручению синодального обер-прокурора С. Д. Нечаева — ревизию белорусской униатской семинарии. Преосвященный визитатор усилил свои требования к духовенству по сравнению с требованиями 1830 г. Теперь он категорически предписал всем приходским священнослужителям в короткий срок научиться чтению на церковно-славянском языке. Плохо читающих священников было приказано после краткосрочного группового обучения подвергать экзамену; неспособных и уклоняющихся велено было низводить в причетники.
С февраля 1834 г. борьба с унией вступила в новую фазу. Для деятельности Семашко фактически создаются почти неограниченные возможности.
Если преосвященный Смарагд сравнивал унию с дырявым мешком, высказывая это вслух, то и для Иосифа Семашко — человека громадного ума, и для наиболее реально-мыслящих его последователей к середине 30-х годов стало ясным, чего они вслух перед другими не высказывали. А именно: что через три-четыре, много — пять лет основной массив унии рухнет, трудящаяся часть паствы теми или иными путями уйдет в Православие, большинство панской челяди и чиновного люда, благоговеющего перед западной «цивилизацией» — в католичество, а двухтысячный отряд униатских священнослужителей или, по крайней мере, его большинство, повиснув «между двумя стульями», попадет под колеса истории и будет выброшен, как хлам, в мусорную яму истории. Во избежание этого нужно было действовать быстро и решительно. Такие действия и начались.
Время, как видим, не ждало. Поэтому деятелям воссоединения из униатского лагеря впопыхах не всегда удавалось соблюсти необходимую последовательность и корректность.
Как известно, на основании решения Коллегии от 7 февраля 1834 г. в униатских церквах должны были быть введены православные синодальные служебники. Рассылкой их занялся сам Иосиф Семашко с согласия униатского митрополита Иосафата Булгака. Согласие последнего объясняется тем, что к каждому посылаемому экземпляру служебника прилагалась сопроводительная митрополичья бумага — поистине примечательного содержания. Она гласила, что служебники имеют целью обеспечить только внешне-обрядовое единство с Православием; все же католические нововведения и догматические положения, отличные от православных, начиная от добавления в Символе Веры исхождения Святаго Духа «и от Сына» кончая поминанием папы, предлагалось полностью сохранить.
В г. Новогрудке при посещении его Иосифом в 1834 г. произошел крупный инцидент: около шестидесяти закоренелых униатских клириков подали ему коллективный протест против введения синодальных служебников. Долготерпеливый Семашко не мог снести такого непонимания мероприятия, направленного на помощь униатам, и решился на репрессивный шаг: под угрозой суровой эпитемии и даже запрещения в священнослужении, он обязал... местного благочинного в трехдневный срок представить... письменный отказ от «протеста» лиц, подписавших его. Угроза подействовала. От применения обещанных репрессий Иосиф воздержался; вопросу был сделан такой поворот, что речь, якобы, шла об отказе от служебников по причине малограмотности иереев в церковно-славянском языке. Дело фактически закончилось публичным посрамлением «протестантов» и принятием от них обещания подучиться славянскому чтению.
В ту же поездку И. Семашко, пытаясь установить согласованность действий, вел переговоры с православными архиереями — Смарагдом, епископом Полоцким, и Евгением, епископом Могилевским. Униатский святитель сообщил собеседникам о том, что правительственные круги стоят за постепенную подготовку общего воссоединения. Судя по сообщениям И. Семашко на имя министра Д. Н. Блудова, ему удалось убедить и Смарагда и Евгения в правильности своей линии [8]. Внимательное же прочтение упомянутых сообщений позволяет утверждать, что успех переговоров был далеко неполным. В самом деле, православные иерархи не имели никакого нравственного права отказываться от так называемых частных воссоединений; они могли согласиться только на большую, чем прежде, углубленность предварительной проповеднической-разъяснительной работы. Но они, как люди чуждые политиканства, не могли или же не хотели учитывать силы сопротивления и коварства польских помещиков, классово поддерживаемых царизмом. Между тем и Семашко и его соратник, униатский епископ Василий Лужинский настаивали на полном временном прекращении частных воссоединений. Иосиф не скрывал своего главного мотива: при одновременном общем воссоединении, проведенном сверху, помещики-католики окажутся не в состоянии должным образом организоваться для отражения сосредоточенного удара.
Смарагд видел ревностные усилия Семашко по склонению униатского духовенства к православной обрядности, но, кажется, не вполне верил ему. И решил схитрить сам, не располагая, впрочем, нужными для этого чертами в своем характере. В одном из своих писем Смарагд так расценивал униатскую политику и свое отношение к ней: «большие униаты, вследствие убеждений Семашко, хотя-нехотя думают о Православии, представляя, впрочем, себе оное весьма странным. Именно, думают, подчинившись Синоду, сохранить свою самостоятельность и отдельность, не смешиваясь с породой православных. Пусть пока так думают... Конечно, теперь нужно и нам приспособляться к возрастающему в них благому расположению (к православию), хотя и сопровождаемому несносной амбицией» [9]. На этом свидетельстве преосвященного Смарагда нужно остановиться подробнее.
Что униатские «верхи» «думали» о Православии — в этом бесспорном факте великая заслуга Иосифа Семашко. Он и во время своих объездов униатской периферии сам лично и через своих помощников неутомимо собирал от подчиненных ему клириков секретные подписки о готовности перейти в Православие. К сожалению, совершенно нет сведений об обстановке, в которой клирики убеждались к даче подписок. Совершенно умалчивают и Семашко, и Лужинский, и Зубко о содержании своих секретных индивидуальных бесед. Единственно правдоподобной догадкой является предоставление уговариваемым права обусловливать согласие уступками им со стороны Православия.
Безусловно прав епископ Смарагд в том, что униаты с точки зрения Православия «представляли его себе весьма странным». Вникая в содержание вышеупомянутых подписок, мы видим, как иногда авторы их с удивительной легкостью отказывались от существенных униатских разностей против Православия и настаивали на второстепенных. Эти подписки наводят на весьма интересные размышления. Без всяких условий, мотивируя желание воссоединения искренним, сердечным стремлением к истинной вере своих предков, дали подписки лишь восемнадцать человек (из 145). Все остальные сочли за благо мотивировать «готовность» внешними причинами, а именно: «ставшими им известными намерениями русского правительства» — тридцать четыре человека, «желанием Преосвященного Владыки» — тридцать девять человек; шестьдесят четыре человека откровенно мотивировали дачу подписок «требованиями епископа Иосифа Семашко».
«Готовые» в интересах угождения начальству соглашались на воссоединение с оговорками. Большинство из них непременно требуют одновременного общего присоединения. Значительная часть при этом не настаивает на разрешении им попрежнему брить бороды и вместо ряс носить светское платье. Многие, хотя и с огорчением, согласны ходить в рясах, но против ношения бород возражают категорически. В общем, как видим, основным камнем преткновения стала внешность.
В апреле 1835 г. православные архипастыри получили от Св. Синода важное руководство под заглавием: «Мысли и советы для православных архиереев, которых паствы сопредельны с разномыслящими в вере и уклонившимися от Православия». Обычно авторство «Мыслей и советов» полностью приписывается Иосифу Семашко. В уточненном виде это дело представляется так: непосредственным поводом к составлению документа послужила резолюция Николая I на упомянутом нами выше докладе епископа Смарагда (октябрь 1833 г.). Поскольку известно, что царь в известной степени смотрел на униатский вопрос глазами Семашко, естественно думать, что соображения последнего было предложено иметь в виду. Обер-прокурор Синода С. Д. Нечаев обсудил царское предложение с митрополитами: Петербургским Серафимом (Глаголевским) и Московским Филаретом (Дроздовым). Было решено запросить мнения архиереев западных епархий о состоянии униатства, после чего митрополит Филарет приступил к составлению инструкции. Таким образом Семашко был только соавтором «Мыслей и советов» [10].
Их содержание сводится к следующему: рекомендуется осуществлять предельно-миролюбивое отношение к «разномыслящим». При сношениях с униатским и римско-католическим духовенством должна была быть соблюдаема сугубая осторожность. О случаях противоборства православным начинаниям с их стороны архиереи должны были сообщать синодальному обер-прокурору, не вступая ни в какие пререкания с католиками и униатами. Особо обращалось внимание на укомплектование опытными и высоконравственными священниками православных храмов в населенных пунктах с вероисповедно-смешанным населением. С присоединением к Православию желающих не велено было торопиться. В то же время архиереям было рекомендовано выявлять склонных к воссоединению униатских священников и всемерно приближать к себе. «Мысли и советы» вовсе не отклоняли частных воссоединений, признавая особо желательным переходы прихожан вместе с причтами. В новоприсоединенных приходах разрешалось оставлять в богослужебном обиходе некоторые особенности, например, пение священником и другими клириками после обедни «Святый Боже» с коленопреклонением. Брадобритие и светские костюмы дозволялось при воссоединении оставить «как привычное».
В конце «Мыслей и советов» напоминалось о необходимости действовать без предварительной огласки. Отметим непонятное для нас по мотивам разрешение оставаться в католичестве женам воссоединяемых униатских священнослужителей.
Четкая «высочайшая» воля к «действованию без огласки», еще в 1834 г. привела мудрого святителя Филарета (Дроздова) к мысли о создании секретного комитета по униатским делам с обеспечением в его составе православного большинства. После многомесячной волокиты в синодальной и императорской канцеляриях Комитет в 1835 г. был, наконец, создан в составе: синодального обер-прокурора Нечаева, министра внутренних дел Блудова, генерала от инфантерии графа Толстого, князя Голицына, митрополитов Серафима и Филарета, Тверского епископа Григория и униатских иерархов — митрополита Иосафата Булгака и епископа Иосифа Семашко.
Уже к началу работ секретность Комитета стала условной. Еще в конце 1833 г. епископ Смарагд писал С. Д. Нечаеву: «обращение униатов и намерения по сему предмету правительства не есть тайна в сем крае». «К чему же мы идем к своей цели украдкой?» — недоумевал искренний святитель. Интересно отметить, что православные епархиальные деятели до получения «Мыслей и советов» были осведомлены гораздо хуже, чем любой шляхтич и местечковый ксендз. Комитет должен был с этим считаться. Ясно, что его план действий подлежал изменению. Нужны были какие-то новые меры, которые бы раньше времени не стали известными врагам воссоединения. Наличие в составе Комитета митрополита Иоасафа Булгака и слишком откровенного кн. Голицына делало сохранение тайны почти невозможным. Поэтому вскоре из состава Секретного Комитета был негласно выделен узкий «секретнейший» комитет в составе Нечаева, Блудова, митрополита Филарета и епископа Иосифа Семашко. До нас, к сожалению, не дошли протоколы заседаний Комитета. По косвенным источникам можем судить, что значительная часть деятельности Комитета была посвящена рассмотрению проектов Иосифа, который приобрел по униатским делам почти такое же влияние, как митрополит Филарет. Семашко более всего занимался представлением протестов против частных воссоединений. Его полностью поддерживал министр Блудов. Обер-прокурор Нечаев уступал настойчивости Семашко, но не поддерживал его в тех случаях, когда воссоединение, по всем данным, было проведено добровольно и с соблюдением законов.
В 1836 г. на пост обер-прокурора Святейшего Синода вместо Нечаева был назначен 34-летний полковник граф Н. А. Протасов. Дальнейшие судьбы униатства тесно связаны с его именем.
Окрыленный успехами и новыми надеждами и в этот период безусловно приблизившийся к Православию, Иосиф Семашко, не останавливаясь перед крупными церковно-административными взысканиями, внедрял в униатский богослужебный обиход Синодальные служебники и вводил в храмы православную утварь.
В 1836 г. противодействие реформам Иосифа возглавил его школьный товарищ, протоиерей А. Плавский. Он не постеснялся выступить в заграничной католической, клерикальной и светской прессе с целым трактатом, отстаивающим латино-польские введения в униатском богослужении, а главное — наполненным всевозможными клеветническими выпадами против передовых униатских деятелей, особенно против И. Семашко. К большой чести последнего нужно отнести его категорический отказ от наказания обидчика-интригана. Впрочем, Плавский оказался и интриганом беспринципным: будучи понижен в должности и переведен на меньший приход в другую епархию (этим и ограничилось его репрессирование), он в экстренном порядке поспешил письменно заверить начальство в «перемене образа своих мыслей».
В течение того же 1836 г. все униатские архиереи уже дали секретные подписки о готовности перейти в Православие. Митрополит Иосафат Булгак совершенно растерялся и, ссылаясь на дряхлость, просил дать ему возможность умереть в униатстве. На его воссоединение, разумеется, никто и не рассчитывал.
Никакими коварствами и интригами уже нельзя было починить «дырявый мешок» унии; достаточно надежной опоры сторонники унии найти не могли. Иерейский состав униатства, за редчайшими исключениями, был вовсе безидейным. Это были не пастыри-священники, а обычные бытовые «попы», готовые при первой реальной угрозе их материальному благополучию отказаться от чего угодно.
Небольшая же, но всерьез наложенная эпитемия, ревизия приходской отчетности, строгий консисторский экзамен по славянскому языку, небольшое испытание в знании православного церковного устава и элементарного богословия — вот почти все средства воздействия. Только они были применены в первом квартале 1836 г. к «твердокаменным» униатским пастырям их епархиальными начальниками. И они оказались достаточными для того, чтобы со всех их в течение трех месяцев, как рукой сняло, привязанность к католическим догматам, заднему двору пана-помещика, старенькому органу и читанным мшам.
Конечно, они находили многочисленные лазейки для того, чтобы не дать панам-помещикам возможности предположить будто униатские «попы» намерены всерьез стать чисто православными. Мы не говорим о такой «детали», как упорный отказ иереев-униатов белорусской национальности от русского языка в служебной переписке (употреблялся польский). По свидетельству Г. Шавельского, русский язык почитался униатскими иереями неприличным даже в частных разговорах [11]. Больше убеждали панов-дворян такие случаи: подписывая «секретное» обязательство о готовности к Православию, униатский иерей сплошь и рядом побуждал свою жену... к принятию, католичества (благо, «Мысли и советы» могли быть истолкованы как разрешающие это). Ставши католичкой, такая «матушка» поручала воспитание своих детей ксендзу [12]. Иосиф, однако, разгадал эту нехитрую «механику» и предложил ряд мер против таких явлений.
Окончание следует
ПРОФ. И. ШАБАТИН
[1] «Ж.М.П.» 1949 г., № 8, стр. 37—49, 1951 г. № 2, стр. 35—47 и № 6, стр. 59—63.
[2] Журнал «Русская старина» 1889 г., май, стр. 350.
[3] Журнал «Русский Архив», 1891 г., кн. I, стр. 514.
[4] Прот. Г. Шавельский. Последнее воссоединение с Православной Церковью униатов Белорусской епархии (1833—1839 гг.). Изд. 1910.
[5] Иосиф Семашко, Митрополит Литовский, Записки, т. I, стр. 78.
[6] С. П. Мельгунов. Из истории религиозно-общественных движений в России XIX в., изд. 1919 г., стр. 85.
[7] Прот. Г. Шавельский. Цитир. соч., стр. 119.
[8] Иосиф Семашко. Записки, т. I, стр. 670—672.
[9] Журнал «Русский Архив» 1891 г., т., II., стр. 432.
[10] Процесс работы над «Мыслями и советами» обстоятельно описан прот. Г. Шавельским. Цитир. соч., стр. 167—169.
[11] Прот. Г. Шавельский. Цитир. соч., стр. 31.
[12] И. Чистович. Обзор событий воссоединения западно-русских униатов, стр 15.
