Проф. И. Шабатин. Из истории воссоединения Белорусских униатов (Очерк второй)/№02 февраль 1951/Архив Журнала Московской Патриархии с 1943 по 1954 год

№02 февраль 1951

ИЗ ИСТОРИИ ВОССОЕДИНЕНИЯ БЕЛОРУССКИХ УНИАТОВ [1]

Очерк второй

Двадцатые и тридцатые годы прошлого столетия — не менее поучительный этап идейной борьбы с церковной унией, чем предыдущий и последующий периоды.

Рассматриваемый нами в данном очерке период связан с именем Иосифа Семашко. Попытаемся охарактеризовать труды и деятельность Иосифа Семашко в рамках общей системы мероприятий Русской Православной Церкви по ликвидации унии.

Это был главный двигатель дела воссоединения униатов с Православной Церковью, один из виднейших церковно-исторических деятелей XIX века.

Сложным, тернистым был жизненный путь Иосифа Семашко.

Родился он 25 декабря 1798 г. в с. Павловке, Липовецкого уезда, Киевской губернии, в семье мелкого дворянина-землевладельца украинского происхождения.

Дружба связывала семью Семашко с домами соседних помещиков, поляков-католиков; сравнительная имущественная скудость по сравнению с последними заставляла членов семьи лично трудиться на полях. В частности, мальчик Иосиф иногда пас отцовский скот вместе с пастухами-крестьянами; это сближало будущего иерарха с простым трудовым народом.

С униатством род Семашко был связан на протяжении целого столетия. Дед Иосифа был униатским священником, ревностно служил униатам в иерейском сане его отец, униатскими священниками стали и все родные братья Иосифа. Родственно семья Семашко была связана с несколькими униатскими епископами. Биографы Иосифа, в том числе и солиднейший из них — Г. А. Киприанович [2], считают нужным подчеркивать «отсутствие униатского фанатизма» и тем паче — полонофильских симпатий в семье Семашко. Этим они, вопреки своим благим намерениям, оказывают плохую услугу памяти Иосифа Семашко, обесценивая сложность душевной эволюции Иосифа: он пришел к истинному Православию и пламенной православной деятельности, преодолев влияние окружащей семейной среды. Ссылка исследователей на то, что об «отсутствии фанатизма в семье» говорит в своих «Записках» сам Иосиф Семашко, не слишком убедительна: по нашему личному мнению, автор, предназначая свои «Записки» к печати, мог, из присущей ему христианской скромности, намеренно приуменьшить в них трудности своего духовного перевоспитания.

А что среда, окружающая Иосифа в семье, была действительно неблагоприятной, об этом говорят те же самые факты, которые приводятся самими его биографами. Дед Иосифа, Тимофей Семашко, предпочел лишиться прихода и возможностей священнослужения, претерпеть яростную хулу односельчан и большие материальные неприятности, чем последовать за своими пасомыми, которые единодушно и совершенно добровольно, игнорируя помещичий нажим, воссоединились с Православием. Правда, Г. А. Киприанович [3] указывает, что «во время владычества Польши о. Тимофей Семашко, за приверженность к русским, поплатился заключением в тюрьму». Нам, несмотря на большие усилия, не удалось отыскать в источниках подтверждения именно такой мотивировки тюремного заключения Тимофея Семашко. Но если она и справедлива, то саму по себе «приверженность к русским» мы не вправе обязательно отождествлять с симпатией к Православию, ибо этому резко противоречит позднейший факт несгибаемого упорства Тимофея Семашко, только что нами указанный. Говорят также, что отец Иосифа Семашко не препятствовал посещениям юным Иосифом местной православной церкви. Этот факт подтверждается. Но в такой же мере верно и другое, не отрицаемое самим автором «Записок»: мотивируя «неимением поблизости православных церквей» (при наличии в том же с. Павловке действующего православного храма!), родители усердно и неукоснительно возили подростка Иосифа в «ближайший» (однако, расположенный на солидном расстоянии от Павловки!) католический костел. Никем и никогда не отрицалось, что отец Иосифа Семашко, даже после получения православного епископства его сыном, не воссоединяется с Православием и продолжает униатское священнослужение. Видя невозможность такового в Павловке (едва ли бы оно было допущено местными крестьянами), он, потерпевший немалый имущественный ущерб, переезжает в местечко Ильинцы — местопребывание нескольких видных помещиков-католиков. Здесь он за свой счет устраивает в католическом костеле боковой алтарь, в котором и начинает совершать латинизированное униатское богослужение [4].

Один из братьев Иосифа — Иоанн Семашко стал известным по своей фанатичной преданности католико-униатству. До самой своей смерти он (сначала публично, впоследствии — в кружке друзей) проклинал Иосифа, как «предателя» и «губителя народа» (очевидно, с польско-католической точки зрения); по многим свидетельствам, Иоанн впадал в бешенство при одном виде портрета Иосифа. Будучи вынужденным в 30-х годах воссоединиться с Православием, он завещал похоронить себя обязательно в католическом костеле. Супруга же Иоанна Семашко, в ответ на его переход в Православие, формально перешла в католичество [5].

К счастью для Иосифа, его детские годы проходили под влиянием встречных воздействий: сурово-униатской, с католическим оттенком, семьи, с одной стороны, и искренно-православной народно-крестьянской среды, — с другой. Отрицательное влияние семьи и родственников в значительной степени нейтрализовалось влиянием этой среды. Иосиф всегда с теплым чувством вспоминал производившие на него сильное впечатление рассказы о славной борьбе украинского народа за веру, совпадающей с борьбой за национальное и социальное освобождение, слышанные им в детстве.

Первоначальное образование Иосиф получил в Немировской гимназии б. Каменец-Подольской губернии. Гимназия числилась в системе российского министерства народного просвещения. Но следует сказать, что на Правобережной Украине польскому панству удалось в описываемый период не только предохранить средние учебные заведения от русификации, но и превратить их в питомники польско-шляхетского шовинизма, сохранив их в таковом состоянии до 1832—1833 гг. полностью и до 1863—1864 гг. — частично. В сплошном массиве украинского населения Киевщины, Волыни и Подолии поляки были представлены ничтожной прослойкой помещиков и ксендзов. Как и в других учебных заведениях края (кроме Киевских), в Немировской гимназии на три-четыре сотни «панычей» — поляков приходилось не более 10—15 украинцев, почти исключительно униатов — «поповичей». В такой среде учился Иосиф Семашко, так и не выучившись русскому языку до самого окончания курса (ибо этот предмет «преподавался» только в гимназических отчетах). Ни православного, ни даже униатского законоучителя в гимназии не было, хотя по штатам таковая должность была; зато ксендзы-иезуиты полностью имели влияние на учебный процесс.

Можно утверждать, что в восемнадцатилетнем юноше Иосифе, окончившем первым по списку курс Немировской гимназии в 1816 г., ничто, казалось, не предвещало будущего православного иерарха.

Да не к этому его и готовили: для родителей Иосифа единственно желанным был путь духовно-католического образования.

Если светскими школами на территории Польши так долго в сущности владели католики, то ясно, что духовно-учебными заведениями они распоряжались еще безраздельнее. «Позаботились» они и об униатах: на рубеже XVIII—XIX вв. в гор. Полоцке была учреждена епархиальная семинария «для белого униатского духовенства и преимущественно для сирот из детей священнических» [6]. Поступали туда только дети и сироты иерейской бедноты. Но обычно окончившие эту семинарию сразу не получали униатских приходов. Их направляли для «окончательного образования» в Полоцкую же иезуитскую академию. Таким образом, ежегодно иезуитско-католическая армия пополнялась многими десятками выходцев из униатства.

Иосифу Семашко не было нужды идти к иезуитам: он поступил в высшее духовно-учебное заведение края — Главную духовную семинарию, учрежденную при Виленском университете в 1803 г. (в г. Вильно). Тот же исследователь — М. Я. Морошкин, опираясь на доброкачественные документальные данные, констатирует факт открытого предназначения Главной духовной семинарии — приготовлять для католической Церкви в России ученых людей, пригодных к замещению высших иерархических должностей в ней [7]. Белоруссов и украинцев не-католиков туда принимали с неимоверными трудностями. Семашко потребовались две архиерейских обстоятельных рекомендации. Первая была им получена от униатского епископа Кирилла Сероцинского, родственника его по женской линии, активного врага Православия. Вторая — от другого униатского епископа Иакова Мартусевича, не менее ярого, по своим убеждениям, католика. При открытии семинарии поляки дали русским властям обещание — на каждые 30 католиков принимать туда 20 униатов. На деле же униатов в семинарии было в несколько раз меньше.

Если в Главную семинарию принимались в небольшом количестве униаты (по надежным для «латинян» рекомендациям) и часть их предназначалась для униатской церкви, то исключительно потому, что из них надеялись воспитать беззаветно преданных «римской» Церкви священников с одной стороны, и стойких врагов Православия и России, — с другой.

В своих «Записках» Иосиф Семашко несколько раз говорит о том, что многие профессора семинарии, особенно богослов Клонгевич и канонист Капелли, своими страстными обличениями злоупотреблений католического духовенства способствовали изжитию предубеждений против Русской Церкви и росту предубеждений против «римской». С этим, как нам кажется, едва ли можно согласиться. Важно, с каких «позиций» производится обличение. По нашему мнению, клонгевичи и им подобные говорили о злоупотреблениях отдельных католических иерархов с целью воспитать в студентах непримиримость к поступкам, позорящим католицизм, и еще большую преданность «римскому исповеданию».

Кстати — о самом Клонгевиче. Ко времени массового воссоединения униатов с православием (1838—1839 гг.) этот «обличитель» занимал пост Виленского римско-католического епископа. И его имя в (многочисленных официальных документах фигурирует в списке самых твердых противников воссоединения, немало повредивших делу. Вряд ли мы отыщем среди биографов Семашко лиц, которые не аттестовали бы другого профессора этой семинарии — протоиерея М. Бобровского, как «пробуждающего (православное) самосознание студентов». Но никто не отрицает вместе с тем и того, что этот «пробудитель» чуть не помешался с горя, когда убедился в смене разговоров о воссоединении униатов с Русской Православной Церковью самим воссоединением.

На упомянутых лиц, надо думать, были похожи и остальные преподаватели и руководители семинарии.

Итак, Главная семинария, подготовляя убежденных католиков, воспитывала в слушателях: во-первых, готовность «очищать» католическую иерархию от порочащих ее недостойных сочленов, т. е. укреплять ее изнутри; во-вторых, — отношение к униатству, как к переходной ступени к католичеству; в-третьих, — безудержное преклонение перед польской культурой, как образцом для подражания, и папско-римской, как высшим идеалом; в-четвертых, — презрительное до отвращения, враждебное до ненависти отношение ко всему русскому и особенно — ко всему исконно-православному. Руководство семинарии делало все, чтобы студенты-униаты стали стыдиться своего украинского и белорусского происхождения. И это удавалось. «Дети униатского духовенства,— как говорит М. Я. Морошкин, — стыдились звания своих отцов, шли в монашество, или просто принимали католицизм, или старались скрыть свое происхождение» [8].

Если Клонгевич и Капелли воспитывали в преданности католицизму методом «критического» отношения к язвам католической иерархии, то другие профессора находили не менее коварные методы. Например, проф. Чернявский, призванный знакомить студентов с русской литературой, хитроумно опорочивал ее крайней беспорядочностью лекций, цитированием — якобы неумышленным — далеко не лучших произведений русской беллетристики, а характеристику русских классиков ограничивал бытовыми деталями и анекдотами.

В такой обстановке учились и Иосиф Семашко и другие будущие деятели по ликвидации унии. И все же они выросли в доблестных поборников Православия, несмотря на такие условия и вопреки общим усилиям всех католико-полонизаторов, начиная с преподавателей и кончая попечителем Виленского учебного округа князем Адамом Чарторыйским.

Какие же силы внутри семинарии противостояли описанным тенденциям и способствовали их преодолению, подготовив русско-православную настроенность целой группы питомцев? Эти силы отнюдь не были значительными среди студентов. Большинство однокашников Иосифа не только насквозь пропитались католико-полонизмом, но стали махровыми шовинистами наглого антирусского направления. В высшей степени характерен случай, рассказанный самим Иосифом Семашко[9]. Однажды, когда он вдвоем с однокурсником Антонием Зубко просматривал «случайно добытый номер невиннейшего старинного русского журнала «Улей», на них налетела толпа студентов с криками: «Разве нам такие нужны священники,.. которые забывают мать-Польшу,.. которые сочувствуют России!?» Иосиф Семашко говорит: «Под угрозой репрессии журнальчик пришлось припрятать», — не описывая действий толпы и не указывая, с чьей стороны можно было ожидать репрессии.

И все же Православие нашло дорогу в униатско-«латинские» цитадели. Неодолима была сила христианской истины, изложенной в тех православных книгах, которые, хотя и с большим трудом, удавалось добывать и, таясь от добровольных соглядатаев, изучать Иосифу и его товарищам. Далее — влияла живая связь с народом — носителем в душе своей чистой веры — веры православной — отцов и дедов. Кружок товарищей и друзей будущего иерарха был оазисом народно-православного духа среди католического окружения. В этом товарищеском кружке родилось и с годами укреплялось и выкристаллизировалось желание служить вскормившей их матери-земле, а не господам панам (в жупанах и тиарах). Вырастало живительное доброе чувство к старшему единокровному брату — великому русскому народу, к его могучей, Православием взращенной культуре, величие которой становилось очевидным, вопреки намерениям наставников семинарии.

Если Иосиф Семашко в своих «Записках» указывает положительное влияние семинарии на укрепление православности его мировоззрения, то мы лично можем объяснить это смирением иерарха, не желавшего подчеркивать ни своих личных заслуг, ни доблести своего духа.

В 1820 г. Иосиф Семашко окончил первым по списку курс Виленской Главной семинарии с высокой степенью магистра богословия. Луцкий униатский епископ, упоминавшийся выше, Иаков Мартусевич сразу же пригласил его, тогда ставшего священником (целибатным), на видную и влиятельную должность заседателя (асессора) епархиальной консистории. Доверие к Семашко было так велико, что, едва сойдя со школьной скамьи, он был сделан экзаминатором ставленников, т. е. фактическим руководителем дела подбора иереев епархии. У внимательного читателя, знакомящегося с историей ликвидации унии и деятельностью Иосифа Семашко по работам Киприановича, Кояловича, Зубко, Лужинского, Бобровского и др., возникает немало недоумений. Они рассеиваются, если изучать деятельность Иосифа Семашко по фактам его работы. При таком подходе сразу же отпадает мнение, что Семашко по выходе из семинарии был последовательным сторонником воссоединения. Нет, он приступил к работе в Луцке с горячим желанием послужить именно униатству, посвятив свои силы борьбе против поглощения его католичеством. Да и внимательное изучение первой части «Записок», вместе с анализом его работы в Луцке, показывают, что в это время у Иосифа Семашко лишь в самых бледных очертаниях появляется мысль о том, что для униатства, как такового, вряд ли есть какое-либо средство выхода из смертного его кризиса, кроме сближения с Православной Церковью. Во всяком случае, ни ближайший начальник Семашко, ни его сотрудники не имели основания подозревать наличия у него «ликвидаторских» мыслей в отношении униатства.

В православной, униатской и католической литературе вопрос о роли Семашко в деле воссоединения униатов решается по-разному. Нас интересуют главным образом взгляды православных и униатских авторов, большинство которых склоняются к утверждению, что именно Иосиф Семашко открывает новую эру. Его предшественниками, лишь подготовившими до некоторой степени почву для воссоединения, были Лисовский и Красовский. Но этим нисколько не умаляется историческое значение — в деле воссоединения униатов с Православием — деятельности Иосифа Семашко, который был «душою» этого дела, творцом им же реализованного оригинального проекта этого воссоединения.

Мы отбрасываем, как крайность, точку зрения С. П. Мельгунов на [10], по существу отмахнувшегося от решения вопроса следующим указанием: «...искать инициаторов (воссоединения) нет нужды: к этому вела вся религиозная политика Николая I... Члену униатской коллегии Иосифу Семашко и его единомышленникам: Антонию Зубко, Василию Лужинскому и др., так сказать, практикам по униатским делам, принадлежала лишь разработка плана разрешения давно «назревшего униатского вопроса» [11]. Другими словами, С. П. Мельгунов считает поименованных лиц только исполнителями предначертаний императора Николая I. Это он подтверждает и самооценкой своей роли самими А. Зубко и В. Лужинским [12], игнорируя соображение, что в своих воспоминаниях, предназначенных Для печати, деятели воссоединения едва ли имели смелость выставлять себя преимущественно перед царем, считавшим себя единственным вдохновителем всего творившегося именем России вообще.

В предыдущей главе нашей работы показано, что и Лисовский и Красовский, действительно, были только поборниками «реставрации» унии на базе решений Брестского собора. Трудно выразиться точнее и определеннее, чем это сделал русский ученый Ю. Ф. Крачковский: «... Они, — пишет исследователь, — хотели пользоваться от России полною поддержкой в борьбе со своими врагами (базилианами) за материальные интересы и для полной свободы быть лишь в отдаленной зависимости от Рима» [13].

Действительно, католики овладели всеми, в свое время очень богатыми, «греко-униатскими» монастырями, отдав их в распоряжение базилиан. К началу XIX века монастыри только на бумаге оставались униатскими: на основании папского разрешения беспрепятственного вступления в униатское монашество, они были заполнены католиками. Богослужение в монастырях было полностью окатоличено. Как мы указывали в предыдущем очерке, орден базилиан был подчинен непосредственно Риму. Униатские архиерейские посты замещались по преимуществу базилианами-поляками. Епископы из украинцев и белоруссов составляли меньшинство, притом к ним со времен Сигизмунда III предъявлялось требование потомственно-дворянского происхождения.

Войдя в епископат, выходцы из униатского белого (целибатного и вдового) духовенства — таковыми были и Лисовский с Красовским и Сероцинский с Мартусевичем и некоторые другие — прежде всего предпринимали попытки наложить руки на богатые монастырские имущества («фундуши»). Правда, хищническое хозяйствование базилиан неуклонно уменьшало фундушевые доходы, но деятельность указанных епископов все же сосредоточивалась преимущественно на борьбе за эти доходы. Она до конца двадцатых годов XIX в. велась методами настойчивых, но почтительнейших письменных представлений римскому папе о подчинении базилианских монастырей униатским епархиальным архиереям. Как говорит тот же Ю. Ф. Крачковский, униатские руководители надеялись в лице папы «иметь в Риме своего защитника и ходатая» [14]. Ясно — против кого они надеялись получить оборону.

Мы видим, что воссоединение униатов с Православием началось задолго до рождения Иосифа Семашко. На территории той же Луцкой епархии православных храмов к 1820—1821 гг. было больше, чем униатских. Нам также известно, что на Правобережной Украине воссоединительное движение шло снизу — от самых глубинных слоев верующих мирян. И в начале 20-х годов XIX в. Иосиф Семашко писал, что луцкие униаты были «теснимы» с двух сторон: римско-католиками — с одной, и православными — с другой. Очевидно, имеется в виду «теснение» идейное, а не факты насилия со стороны православных; если бы они в епархии были, Семашко ни в коем случае не мог бы умолчать, о них. Семашко огорчали притеснения со стороны католиков. Ведь они были, по тогдашней терминологии Иосифа, «друзьями» униатов.

Патрон Семашко — униатский епископ Мартусевич, по словам Семашко, сказанным им уже в бытность православным архиереем, «до крайности преувеличивал все свои понятия в пользу Римской Церкви к папской власти — более, чем сами паписты и иезуиты; о православных же не мог вспомнить без содрогания». У Семашко отношение к Православию было совершенно иное.

Семашко начал очень быстро двигаться по службе в системе униатской иерархии. Через два года работы в Луцкой униатской консистории, в 1822 г., 24-летний священник Иосиф Семашко был выдвинут епископом Мартусевичем на должность заседателя Петербургской Римско-католической коллегии по Униатскому департаменту — высшего духовного учреждения по управлению делами означенных церквей.

Он ехал в столицу с пламенным желанием спасти униатство от католичества.

Сам Иосиф Семашко впоследствии говорил, что уже по дороге в Петербург в его настроениях происходит сдвиг. Будучи внимательным и зорким наблюдателем, он на долгом пути увидел немало захолустных городов и еще больше сел и деревень, столько же бедных, как белорусские, и еще более безрадостных, чем на родной Киевщине. Увидел он и другое, что особенно его поразило: на фоне ветхих бревенчатых избушек с соломенными крышами и подслеповатыми оконцами высились красивые, с великой любовью, за счет трудовых медяков, украшенные православные храмы. Вероятно, дорожные впечатления заставили его призадуматься и над причинами бросившегося ему в глаза полного взаимопонимания и единодушия русского православного приходского духовенства и мирян, их взаимной близости. Все это, что он видел, разительно отличалось от украинско-белорусской действительности и было непохоже на то, что он слышал о России от своих наставников.

Выше уже высказано было мнение, что подчинением департамента по униатским делам Римско-католической коллегии царское правительство давало понять, что оно считает униатов ближе стоящими к католичеству, чем к Православию. Наше мнение основывается на аналогичных выводах многих прежних исследователей.

При официально декларированном положении Православной Церкви, как господствующей в России, римско-католическая с правовой стороны не подвергалась по существу никакой дискриминации, а в материальном отношении она стояла выше Православной. Униатская церковь в правовом положении по отношению к государству была уравнена с католической. Что католики все определеннее рассматривали униатов, как свое «удешевленное и ухудшенное издание», это факт. Сознавала ли униатская иерархия свое промежуточное положение? Кажется, да. По какой линии искала выхода? Об этом говорит меткая характеристика, данная Иосифом Семашко наличному составу униатского епископата конца двадцатых годов XIX в.: «Все... важнейшие места по униатской церкви к 1828 г. заняты были лицами, воспитывавшимися в папском алумнате или в Виленской Главной семинарии и, следовательно, в духе и правилах, чуждых России и Православию, и решительными приверженцами римского католицизма и полонизма. Странно было подумать о возможности предложить всем этим людям присоединиться к Православной Церкви» [15]. Из этого видно, что если бы римская курия предложила хоть намек на униатскую автономию и частицу базилианско-монастырских доходов, то дело «воссоединения сверху» зашло бы, может быть, в безнадежный тупик.

Совершенно такое же настроение царило в Униатском департаменте. Иосиф Семашко здесь очень быстро выдвинулся: в 1823 г. он получает звание каноника, а потом (1825 г.) — и прелата. При исключительной работоспособности, энергии и высокой культурности он стал фактическим вершителем всех дел в департаменте.

Ни автобиографические «Записки» Иосифа Семашко, ни труды его биографов не дают достаточных материалов для суждения о его эволюционизировании по пути к Православию на грани 20-х — 30-х гг. XIX века. Оно становится более или менее очевидным при изучении деятельности департамента и самого Иосифа Семашко в этот период. В Петербурге Иосиф Семашко вел скромный образ жизни. Он посещал нередко православные храмы, Александро-Невскую Лавру, усердно пользовался книжными сокровищами Публичной библиотеки, приобретал и внимательно изучал православную богословскую и историческую литературу, участвовал в назидательных беседах с русскими образованными людьми, не чуждался и полезных для него встреч с простым верующим людом. Школа жизни оказывала свое могущественное влияние. Уже через два-три года тяжелый груз католического воспитания стал спадать с Иосифа целыми пластами. Православная Истина становилась его убеждением, пока — внутренним, невысказанным. Был момент, когда Иосиф чуть было не постригся в иноки Александро-Невской Лавры, но передумал.

На личное открытое, громогласное присоединение к Святой Матери-Русской Православной Церкви Иосиф в то время не пошел. Судя по многому, он сдержал такое желание, считая, что «очищенное» от католических наслоений униатство имеет право на равноправно-автономное «существование, — не на вечные, конечно, времена, а впредь до того периода, когда его можно будет ликвидировать руками самих униатских иерархов. Как личность, Семашко был готов к воссоединению, но, как деятель высшего органа униатской церкви, он еще ряд лет действует в тактических униатских рамках.

Активная деятельность Иосифа Семашко в департаменте начинается, собственно, с 1827 г. В интересах краткости мы опускаем подробное описание блестящего выступления Семашко по делу униатского архиепископа Красовского, обвинявшегося во многих церковно-дисциплинарных проступках и зазорном неблагоповедении; это выступление говорит о настойчивости и юридической диалектике Иосифа Семашко.

Первым крупным и весьма характерным для дальнейшей эволюции униатства и самого Семашко делом был спорный вопрос о возвращении в униатство 20 тысяч насильственно обращенных в католичество еще в начале XIX в. крестьян Виленской губернии.

Иосиф Семашко отверг путь келейного, кабинетного разбирательства, проявив при этом незаурядную смелость, и материалы по этому громкому делу были рассмотрены на соединенном заседании Римско-католического и Униатского департаментов. Выяснились и были преданы гласности интересные и возмутительные подробности. Было установлено, что девяностолетний католический митрополит Сестренцевич, с невероятной для его лет энергией, оправдывал такое мероприятие своих подчиненных, наращивал департаментское дело сотнями казуистических бумаг, все больше его запутывая. Первоприсутствующий Униатского департамента митрополит Иосафат Булгак тихим, но коварноискусным саботажем более десяти лет тормозил расследование по делу.

Самый юный по возрасту заседатель — Иосиф Семашко столь категорически и обоснованно поставил вопрос об изъятии от папистов злодейски-совращенных людей, что и Сестренцевич и Булгак, во избежание полного раскрытия их беззаконий, были вынуждены подписать решение о возвращении в униатство насильственно обращенных в католичество крестьян.

Текст этого решения был полностью составлен Иосифом Семашко. В решении нет рекомендации привлечь к законной ответственности насильников и ни малейшего намека на предложение выяснить, не были ли совращенные православными — в прежние времена. Зато в постановлении было записано: «...убеждать при всяком случае народ, что римский и униатский обряд есть одно и то же и что обращение в прежний свой обряд наказано правительством единственно для сохранения хорошего порядка». Такое предложение потребовалось Иосифу Семашко, вероятно, для того, чтобы обеспечить единодушное принятие решения.

При всем этом, решение объединенного заседания мы расцениваем, как прогрессивное. Оно, по крайней мере, предупреждало католиков о необходимости большей сдержанности или хотя бы большей эластичности в совратительной деятельности на будущее время. Добившись этого решения, униаты делали определенный шаг вперед.

Неизвестно, по собственной ли инициативе или по представлению кого-либо из своих советников, император Николай I подписал 9/X—1827 г. указ по униатскому делу, который принято расценивать, как начало новой эпохи в деле подготовки массового воссоединения униатов. Содержание указа показывает, что царь в общих чертах разбирался в вопросе, но не был в нем исчерпывающе осведомлен и пока намечал предварительные мероприятия. Указом предписывалось не допускать в униатское монашество «лиц другого обряда». Это, очевидно, относилось к католикам. Далее предлагалось принятие иночества «греко-униатами» предварять испытанием ищущих пострига в знании славянского языка и «греческого» (т. е. православного) богослужения. В декларативной форме указ предписывал озаботиться созданием для детей униатского духовенства отдельных (от католиков) школ по обучению славянскому языку и православному богослужению. Практических указаний об источниках финансирования школ сделано не было.

Иосиф Семашко понял указ как контурную программу униатской политики Николая I. Считая содержание этого документа недостаточно определенным, он приступает к практическим делам. Пользуясь вниманием директора департамента духовных дел иностранных исповеданий — Г. И. Карташевского, Семашко подготовил особую записку, в которой характеризовал положение униатской церкви и указывал ряд мероприятий к охранению ее членов от ополячения и окатоличения. Записка была одобрена. 17 марта 1828 г. Иосиф Семашко подает им разработанное и подписанное по его инициативе членами Коллегии представление о преобразовании униатской церкви в духе своей записки. На основании этого представления был составлен, при непосредственном, самом активном, участии Семашко, обширный «всеподданнейший доклад о преобразовании греко-униатской церкви соответственно истинным потребностям и пользам принадлежащих к сему исповеданию». Доклад, фактическим творцом которого был Иосиф Семашко, был вручен царю. Семашко убедительно просил доклад считать совершенно секретным, мотивируя опасением травли его, Семашко, как автора, со стороны католиков и их высоких покровителей. Католический митрополит Сестренцевич и его сотрудники и пособники были, конечно, закалены в интригах, но главная опасность Иосифу Семашко угрожала со стороны его коллег по департаменту и вообще униатской иерархии. Тот же епископ Иаков Мартусевич немедленно бы отозвал «прожектера», как своего представителя, из департамента и отправил бы в луцкую глушь, если бы узнал о содержании доклада.

Первая часть доклада — краткое изложение истории униатства. В этом официальном документе царь видел аргументированный вывод о том, что действительной целью создания в шляхетской Польше унии было намерение папства сделать ее антирусским агрессивным политическим орудием. Очень ценно было подтверждение Иосифом Семашко такого, громадной важности, факта, как быстрый и почти поголовный отход (начиная с грани XVI—XVII вв.) от Православия литовско-белоруcско-украинского дворянства и высшего духовенства. Трудовые же массы, — в первую очередь — казачество и закрепощенное крестьянство, — а вместе с ними и большинство приходского духовенства твердо держали православную веру. Автор доклада беспощадно разоблачает способы и пути «латинизации» и полонизации униатства. В расхождение со своими позднейшими высказываниями в автобиографических «Записках», Семашко в докладе решительно признает исключительно вредную для Православия постановку воспитательного дела в Главной и прочих католических семинариях. Говоря о насилиях католиков, Семашко явно избегает говорить об униатских насилиях над православными, умалчивая о хорошо известных ему фактах. Он во всем этом обвиняет только католиков. Даже такие явления, как бритье бород и ношение модного светского платья, он объясняет прямым насилием католиков. С особой силой, вооруженный доказательствами, Семашко обрушивается на захват католиками униатских монастырей и земельных владений, передачу их базилианскому ордену, «латинизацию» монастырей. Объективно рассказывая о возвращении в Православие большинства украинского и белорусского населения после разделов Польши, Семашко яркими красками, с литературным блеском рисует картину бесчиний польских панов, ставших дворянами Российской империи; повествует об использовании ими всех средств крепостнического принуждения для массового совращения крестьян из унии в чистое римо-католичество.

Вторая часть доклада содержит стройную программу практических предложений. Первоочередной задачей автор считает прекращение окатоличения; насильственно же совращенных ранее он рекомендует возвратить. Первая часть доклада наталкивает на естественный логичный ответ: в Православие, к вере многих поколений предков. Но Семашко дает иной ответ — «в униатство»! To-есть, в промежуточное состояние, в котором они пребывали временно и тоже — далеко не всегда добровольно. Одновременно рекомендуется бороться с католическим прозелитизмом. Какими силами и средствами? На униатское духовенство Семашко в этом отношении не рассчитывает: оно слишком маломощно по образованию, чтобы противостоять «латинянам». Иосиф Семашко по-своему был прав, предлагая прибегнуть тогда не к мерам убеждения, а к мерам административных запретов совращения. Но административно-полицейские меры рекомендовались им лишь как временное средство, пока не будут созданы кадры нового униатского духовенства, нового в смысле русско-патриотической гражданской настроенности, знания православной обрядности и желания придерживаться ее, но, при этом, духовенства строго униатского в каноническом и богослужебном отношениях.

Как видим, предлагалась мудрая тактика постепенного действия.

Доклад развивал установку Николая I на создание специально-униатских низших духовных школ и ставил вопрос об организации униатских духовных семинарий. Обращаем внимание на такие строки доклада: «... Низшие духовные училища, — писал Семашко, — должны необходимо остаться в ведении монахов (т. е. тех же базилиан? И. Ш.), по недостатку белого духовенства, но семинарии да будут свободны от всякого влияния монашеского ордена до совершенной перемены состава оного» [16].

Биограф Семашко, Г. Киприанович в изложении доклада, как и многие другие исследователи, почему-то счел возможным опустить приведенную мною цитату [17]. Между тем она характерна; созданные по предложению Семашко униатские духовные училища захирели, не успев как следует расцвести. Иначе и быть не могло. Базилиане остались верными себе. Полностью овладев низшими училищами, они, конечно, ревниво оберегали их от проникновения «чуждых» им по идеологии людей. В семинарии базилиан старались не пускать. Правда, они туда просачивались, хотя оставались в меньшинстве. Что же представляло собою семинарско-преподавательское белое духовенство, количественно преобладающее? Оно получило воспитание у тех же клонгевичей и капелли, пополнялось из того же источника. Доклад не указывал такого эффективного способа подготовки, как посылка в русские духовные академии лиц, окончивших семинарии и коллегии, — для получения высшего образования, а также выпускников Виленской Главной Семинарии и Полоцкой иезуитской Академии — если не для утверждения в Православии, то хотя бы для основательного ознакомления с ним.

Хорошие результаты дало осуществление предложения Семашко о переводе преподавания с польского на русский язык, несмотря на неполное претворение этого предложения в жизнь.

Радикальнее звучат другие предложения доклада: 1) Сократить число базилианских монастырей (в некоторых из них было по 5—4—3 и даже по 2 монаха, при наличии солидных имуществ и большого количества наемных рабочих и служащих). Доходы и имущества ликвидированных монастырей предлагалось обратить на содержание учреждений и приходов униатской церкви. Тогда бы все униатские клирики, — образно пишет Семашко, — «с благоговением обращались к руке, из которой продовольствие и содержание получают». 2) В число монахов сохраняемых базилианских монастырей рекомендовалось впредь принимать только лиц, окончивших униатские духовно-учебные заведения. 3) Базилианские монастыри подчинить полностью униатскому епархиальному начальству. Это предложение можно было вносить громогласно. Десятки лет до папского престола доносились всепокорнейшие, просительные обращения униатских архиереев на эту тему. Но римский владыка непоколебимо хранил молчание.

Далее шло предложение о выделении Униатского департамента из состава Римско-католической коллегии, с возведением его в ранг самостоятельной Коллегии, подчиненной непосредственно главноуправляющему по делам иностранных исповеданий. Это должно было иметь особо важное значение.

Менее обоснованными представляются предложения о сокращении числа униатских епархий с четырех до двух и... «об удалении местопребывания (униатских) епархиальных начальств от римских кафедр и даже от мест, в коих римляне господствуют» [18]. Первое предложение становится до некоторой степени понятным и резонным в свете дальнейших событий. Семашко предвидел, что со временем придется опираться на прогрессивное меньшинство иерархов. Существующие архиереи ветшали денми, их вакансии должны были быть замещаемы антикатолически настроенными людьми; на две кафедры их можно было найти, на четыре — труднее. Второе же предложение вызывало и продолжает вызывать недоумение. Предложением, в сущности, предполагалось уступить «поле битвы» католикам в местах их скоплений, а униатских иерархов удалить в Полесскую глушь. Так впоследствии и вышло: епархиальные управления униатов переехали в жалкие, отдаленные местечки, в городах же царили католики.

В конце доклада Семашко слегка коснулся вопроса о церковных наградах. В числе его предложений — проект запрещения униатскому митрополиту награждать подведомственное ему духовенство крестами, введенными римским папой в 1784 г. специально для награждения «ревностных униатов». Вместо этого ставился вопрос о разработке порядка и правил награждения униатских священнослужителей «крестами, в господствующем исповедании [19] употребляемыми».

Изложенный нами доклад приобрел значение исторического документа в том смысле, что его выводы и предложения стали основными положениями политики по «униатскому вопросу» на ближайшие 5—8 лет. В рассмотренном документе Семашко добивается отнюдь не ликвидации, а, напротив, укрепления униатства путем обеспечения его вероисповедной автономии, в качестве, конечно, временной меры на пути к полному воссоединению с Православием.

Николай I в принципе одобрил доклад, порадовался, что «случайно нашел в униатской церкви человека, который, может быть, способен помочь нам в деле» [20], и поручил это дело главноуправляющему по делам иностранных исповеданий графу Блудову (одному из просвещенных сановников того времени). Сановник, хорошо понимающий своего венценосного хозяина, нашел в докладе «поразительно верное изображение зловредного направления умов в присоединенных к России областях».

Иосиф Семашко и в дальнейшей своей деятельности пользовался полной поддержкой правительственных сфер, а в некоторых случаях даже направлял «униатскую политику» правительства.

Чем больше вдумывался Семашко в положение вещей, тем очевиднее для него становилось, что сама уния исторически обречена на умирание. Он увидел, что если и можно вести речь о признании унии самостоятельным вероисповеданием, то лишь как о временном, промежуточном мероприятии, по-настоящему же нужно подготовлять полное слияние унии с Православием. Полное очищение униатства от всего, привнесенного католицизмом в области обрядовой, богослужебной и канонической, означает ее самоликвидацию путем полного восстановления ее в православном виде. По окончании же такой очистки не было бы ни нужды, ни смысла в особой униатской иерархии (архиерействе) и она должна была войти в состав православного епископата.

И Семашко, открыто «спасая и укрепляя униатство» (производя эту работу «для людского глаза» столь энергично, что удостоился от митрополита Иосафата Булгака неоднократных представлений к наградам), начинает готовить общий взрыв унии изнутри. Линия на взрыв изнутри и из униатских верхов, по нашему мнению, ведется для того, чтобы предохраниться от развала по причине взрывов снизу, в форме явочного воссоединения масс верующих мирян. Важно было, по возможности, сохранить в целости и затем перевоспитать в православном духе кадры униатского прокатолически настроенного духовенства, которому грозила опасность быть отринутым паствой.

Умный и проницательный Иосиф Семашко не мог долго сомневаться в том, что правительство Николая I не желало допускать непосредственного обращения к массам простого люда даже с церковного амвона, ибо в данном случае церковное слово против католиков и католико-униатов могло бы содействовать возбуждению крестьян против носителей «латинства» — крепостников. Они же, польские по национальности, крепостники, были гораздо более родными русскому царю — крупнейшему в стране крепостнику, чем миллионы социально-угнетенных людей тяжкого труда и великой нужды. По проекту Семашко и в полном соответствии с «видами» правительства, ликвидация католико-униатства должна была быть проведена самими униатскими иерархами.

Волей Божией это дело практически возглавил приснопамятный Иосиф Семашко, формально хотя еще остававшийся униатом, но уже лично идущий к Православию. Было бы неизмеримо хуже, если бы это святое дело попало в руки булгаков, мартусевичей, сероцинских...

В пределах тактики, избранной для разрешения «униатской проблемы», единственно правильным представлялось начинать с таких дел, в которых униатский епископат, с одной стороны, видел бы для себя ощутительную материальную пользу, с другой, — никоим образом не усмотрел бы признаков покушения на существование унии в целом c них Иосиф Семашко и начал.

Первым крупным из этого рода дел было экономическое разоружение ордена базилиан.

В 83 базилианских монастырях, владеющих громадными земельными и лесными массивами, одиннадцатью с лишком тысячами крепостных крестьян и более, чем восемьюстами тысяч рублей наличного капитала, было всего-навсего 680 монахов, большей частью, католиков. На каждого монаха приходилось не менее 16—17 крепостных душ. Униатский департамент, приняв разработанный Иосифом Семашко проект, представил на утверждение правительства решение о сохранении в неприкосновенности всех базилианских монастырей, в которых было в наличии четыре и больше монахов. Таких монастырей оказалось всего 23. Остальные — в количестве 39 — были превращены в приходские храмы, а двадцать одну «обитель» пришлось вовсе ликвидировать, ибо и отправлять в них богослужение было некому. Земельно-лесные имущества и капиталы были сосредоточены в непосредственном распоряжении Униатского департамента. Деньги шли на добавочное содержание епископам и беднейшим приходским священникам. Земельные угодья должны были эксплоатироваться путем сдачи их в аренду.

Постановление департамента было утверждено правительством.

Проф. И. ШАБАТИН

[1] Продолжение. См. «Журнал Московской Патриархии», 1949 г., № 8.

[2] Г. А. Киприанович. Жизнь Иосифа Семашко, Митрополита Литовского и Виленского, и воссоединение зап.-русских униатов в 1839 г. Вильна, 1897 г., стр. 44.

[3] Г. А. Киприанович. Цитир. соч., стр. 3.

[4] Там же, стр. 2.

[5] Журнал «Киевская Старина», 1864 г., № 9. стр. 332—349.

[6] М. Я. Морошкин, Воссоединение унии, 1872, стр. 616.

[7] Там же.

[8] М. Я. Морошкин, Воссоединение унии, 1872, стр. 610.

[9] Иосиф (Семашко), Митрополит Литовский. Записки, 1883 г., г, 1, стр. 17.

[10] С. П. Мельгунов. Из истории религиозно-общественных движений в России XIX века. 1919 г.

[11] М. Я. Морошкин. — Цитир. соч., стр. 79.

[12] Воспоминания А. Зубко в «Русском вестнике» за 1864 г., Лужинского — в «Православном Собеседнике» за 1884—1885 гг.

[13] Ю. Ф. Крачковский. Предисловие к XVI тому Актов Виленской Археографической Комиссии.

[14] Ю. Ф. Крачковский. Предисловие к XVI тому Актов Виленской Археографической Комиссии.[16] Цит. «Записки», т. I, стр. 40.