ВНУТРЕННЕЕ ДЕЛО ПОЛЬСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
В свете евангельской оценки современных мировых событий совершенно немыслимо представить себе какое-либо расхождение между поместными Православными Церквами, которое могло бы вызываться мотивами, чуждыми «единению духа в союзе мира» (Еф. 4, 3). Нельзя также допустить, чтобы те или иные вопросы, возникающие между Церквами, превращались в длительные недоразумения, способные омрачить отношения сторон, призванных сохранять единство в любви и подавать пример евангельского единомыслия всем христианам.
Но история свидетельствует, что междуцерковные недоразумения — явления нередкие, особенно там, где, возникает дух первенстволюбия, где интересы церковные служат прикрытием личных интересов или политических расчетов. Во всех таких случаях канонические основы церковной жизни подвергаются искажению.
Одно из подобных недоразумений имело место в недавнем прошлом между Русской и Константинопольской Церквами по вопросу об автокефалии Православной Церкви в Польше. Сущность дела заключалась в том, что в 1924 г. Константинопольская Патриархия утвердила самочинную автокефалию Польской Православной Церкви, входившей, наряду с прочими епархиями, в состав Церкви Российской.
Оставляя пока в стороне мотивы, которыми оправдывали введение автокефалии ее учредители, до сих пор остается неясным, «на основании каких канонических правил часть Всероссийской Православной Церкви, без согласия Поместного Собора и благословения ее Предстоятеля, могла стать независимой, и какими каноническими правилами руководясь, Святейший Мелетий IV, бывший Патриарх Константинопольский, счел себя вправе простирать свою власть на часть Патриархата Российского?» [1].
В то время Патриарх Тихон, который задал этот вопрос в письме Митрополиту Варшавскому и всея Польши Дионисию, конечно, не знал, что Патриарх Мелетий IV, уже изгнанный турецкой властью из Константинополя, «был прежде всего политиком, приносившим в жертву, во имя личных и политических интересов, интересы церковные, и что его кипучая, но часто отступавшая от православных начал деятельность принесла не мало вреда Православной Церкви» [2].
По условиям времени Главе Российской Церкви не могло быть известно в полной мере и то обстоятельство, что именно Мелетий IV измыслил и стал проводить в жизнь теорию о подчинении Константинопольскому Патриарху всей православной диаспоры, всего православного «рассеяния», под которым «греки, — как поясняет проф. С. В. Троицкий, — стали понимать православных всех национальностей, в том числе и русских, живущих вне границ автокефальных Церквей» [3].
Но практически эта теория Мелетия IV дала себя знать сначала в незаконном распространении юрисдикции Константинопольского Патриарха на епархии Российской Церкви в Польше, а затем в утверждении той же Константинопольской Патриархией самочинной автокефалии Польской Православной Церкви [4] в угоду тогдашнему руссофобскому правительству Пилсудского. Рассматривая вопрос о каноничности этого акта, проф. С. В. Троицкий писал в 1949 г.: «Провозгласив автокефалию части Русской Церкви, вопреки воле верховной власти Русской Церкви, Константинопольский Патриарх нарушил каноны, запрещающие епископам одной Церкви вмешиваться во внутренние дела другой, и тем совершил тяжелое каноническое преступление» [5].
Сущность этого преступления можно определить как нарушение единства церковной жизни, как внесение — в данном случае — духа вражды в согласную дотоле семью верующих Церкви Российской в угоду антирусской политике тогдашнего польского правительства.
Сейчас нет нужды распространяться об этой политике, ибо она весьма памятна нашему поколению, а справка об истинном источнике самочинной автокефалии Польской Церкви содержится в ответном письме Собора епископов Православной Митрополии в Польше Патриарху Тихону от 16 августа 1924 г. Там сказано, что после предоставления Православной Церкви в Польше автономии [6] началось правильное ее устроение. В январе 1922 г. состоялся первый Собор епископов, в мае — второй, а в середине июня того же года — третий Собор. «Собор этот, — как сказано в письме, — был открыт речью министра-президента Польши, который выразил пожелание правительства о необходимости иерархического устройства Православной Церкви в Польше и безотлагательного принятия, в виду устранения в Москве канонической власти Православной Церкви, решения о самостоятельности Православной Церкви в Польше на началах автокефалии» [7].
Таким образом, сейчас уже нет никаких оснований сомневаться в том, что автокефалия Польской Православной Церкви возникла в 1924 г. под явным давлением правительства Пилсудского, а это давление могло диктоваться лишь целями полонизации русского православного населения Польши и порабощения Православной Церкви Ватикану через унию. Ясно теперь и то, что Константинопольский Патриарх Мелетий IV, в каких-то политических или иных целях, пошел навстречу этим намерениям польского правительства, утвердив автокефалию Польской Православной Церкви помимо Матери-Церкви Российской, которой лишь и принадлежало по канонам это право.
Возникшее недоразумение усугублялось тем, что Константинопольская Патриархия оставалась как бы в стороне от конфликта, а Митрополит Дионисий взял на себя неблагодарную задачу оправдывать самочинную автокефалию возглавляемой им Польской Церкви затруднениями в сношениях с Москвой и другими мотивами, несовместимыми с каноническим послушанием Матери-Церкви.
Но, прикрывая этими мотивами давление правительства и облегчаемое им желание церковной независимости, он все же сознавал неправомерность своего отношения к Матери-Церкви и в дальнейшей переписке, сначала с Патриаршим Местоблюстителем, а затем с его Заместителем Митрополитом Сергием, иногда вспоминал о своем долге по отношению к Матери-Церкви [8], обещая при первой же возможности добиться от нее благословения на самостоятельное существование Польской Православной Церкви, уже утвержденной, по его мнению, в автокефалии другими Православными Церквами.
Судя по письмам, тревога совести сменялась у Митрополита Дионисия сознанием совершившегося факта, которым он и пытался защищаться от канонических обвинений со стороны Митрополита Сергия. Но попытки этой защиты были крайне слабыми и рушились при первом же соприкосновении с сокрушительными доводами Митрополита Сергия. Он писал Митрополиту Дионисию, что временная автономия, предоставленная Патриархом Тихоном всем церковным соединениям [9], «давала Польской Церкви совершенно безболезненный выход из всяких затруднительных положений» и что «обращаться, в нарушение канонов, за утверждением митрополита к чужому патриарху не было нужды» [10].
В ответ на эти доводы Митрополит Дионисий писал: «Содержание Вашего последнего письма таково, что я не вижу возможности официально отвечать на него. Ведь фактически автокефалия наша уже провозглашена, и с этим надо считаться» [11].
Но в том-то и дело, что канонической автокефалии не было и Митрополит Дионисий защищал самочинный раскол, которого православная паства Польши вовсе не желала. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий терпеливо доказывал ему и братски убеждал отказаться от губительного для Церкви начинания, не отрывать искусственно и насильственно православной паствы в Польше от векового союза с Церковью Русской и тем не подвергать ее невзгодам внутренней церковной анархии. Он писал Митрополиту Дионисию: «Пусть предстоящий у Вас Собор обсудит и вопрос об автокефалии, пусть даже сделает заключение о правах на автокефалию и о желательности введения последней, но пусть он торжественно и мужественно откажется от автокефалии незаконной, пригласит православную паству в Польше оставаться в каноническом общении с Московской Патриархией и от законного источника — от Поместного Собора Святой Православной Церкви Русской ожидает себе автокефалии уже законной, а не самочинной, — спасительной, а не губительной» [12].
Из этих увещаний Митрополита Сергия видно, что от Митрополита Дионисия не требовалось ничего невозможного или превышающего меру архипастырского долга и мужества, что Заместитель Главы Русской Церкви скорбел не об отторжении церковной области, а о «самочинном нарушении церковного единства. Он даже допускал возможность автокефалии для Польской Церкви, но убеждал Митрополита Дионисия в необходимости законного пути к ней через соборное решение Матери-Церкви.
Дальнейшее течение дел показало, что Митрополит Дионисий предпочел воспользоваться автокефалией незаконной и в силу этого пребывал в разобщении с Матерью-Церковью до конца второй мировой воины. За это время в настроении Митрополита Дионисия не произошло никаких изменений. Зато политические перемены, наступившие в Польше после ее освобождения от фашистских захватчиков, прояснили и каноническое сознание Польской Церкви, которое напомнило ей о необходимости возобновить отношения с Матерью-Церковью Российской.
Но на этот раз паства оказалась впереди пастыря, и Правящая Коллегия по управлению делами Польской Православной Церкви уполномочила особую делегацию отправиться в Москву, к Святейшему Патриарху Алексию, чтобы испросить у него благословение на автокефальное бытие Православной Церкви в Польше. Делегация заявила, что Польская Церковь признает неканоничной и недействительной ту автокефалию, какая была дана ей Константинопольским Патриархом в 1924 г., и просит Русскую Церковь о даровании ей канонической автокефалии.
Учитывая значительное число православного населения в Польше и верность всей паствы Православию, Святейший Патриарх и Священный Синод Русской Православной Церкви, в совместном заседании 22 июня 1948 г., удовлетворили просьбу Польской Церкви и предоставили ей право на автокефалию.
Этому решению предшествовало следующее обращение делегации к Святейшему Патриарху Алексию и состоящему при нем Священному Синоду:
«1. Польская автономная Церковь признает неканонической и недействительной автокефалию Польской Церкви, провозглашенную Томосом Константинопольского Патриарха Григория VII от 13.ХI 1924 г. (№ 4588) и испрашивает благословение Матери-Русской Церкви на каноническую автокефалию.
2. Ввиду того, что Митрополит Польской Церкви Дионисий пребывает в отделении от Матери-Русской Православной Церкви, при чем он не раз в письмах Патриарху Московскому утверждал, что Польская Церковь получила от Церкви Константинопольской каноническую автокефалию, — Польская Церковь не может продолжать с ним молитвенного и литургического общения и не будет впредь возносить его имя за богослужением как имя своего Предстоятеля.
3. Равным образом, Польская Церковь прекращает молитвенное общение со всеми священнослужителями и мирянами Польской Церкви, разделяющими упомянутое заблуждение Митрополита Дионисия, впредь до их раскаяния».
В ответ на это обращение последовало следующее постановление Святейшего Патриарха и Священного Синода:
«1. Принимая во внимание отказ Польской Церкви от ее неканонической автокефалии, Святейший Патриарх и Священный Синод ныне же восстанавливают с ней каноническое молитвенное и литургическое общение и дают ей право на полное самостоятельное управление.
2. По утверждении Собором епископов Православной Русской Церкви автокефалии Польской Церкви, Польская Церковь избирает Главу своей Церкви. К этому времени Польская Церковь получает устройство, требуемое канонами для автокефалии» [13].
Этим актом, вскоре подтвержденным согласием всех правящих епископов Русской Православной Церкви [14], завершилась история канонического недоразумения между Русской и Константинопольской Патриархиями, с одной стороны, и между Русской и Польской Церквами — с другой. Ошибка, допущенная 25 лет назад Митрополитом Дионисием, была исправлена в 1948 г. в Московской Патриархии. Вмешательство Константинопольского Патриарха во внутреннее дело Русской Церкви оказалось ненужным, а терпение Русской Церкви вознаградилось рождением автокефальной Православной Польской Церкви, отныне самостоятельной в решении своих внутренних дел, в частности, в деле избрания своего Предстоятеля.
Как и следовало ожидать, православная паства в Польше с удовлетворением и облегчением восприняла весть о законном утверждении автокефалии Польской Церкви, и временный заместитель ее Главы архиепископ Белостокский и Вельский Тимофей выразил, от лица всей Церкви, глубокую благодарность Святейшему Патриарху Алексию и всему Освященному собору епископов. «Верю, — писал архиепископ Тимофей 4 декабря 1948 г., — что юная автокефальная Православная Польская Церковь, пребывая в тесном молитвенном общении со старейшей Сестрой-Церковью Русской и укрепляемая ее святыми молитвами, преодолеет все невзгоды и трудности, благоустроит свою внутреннюю жизнь и будет вносить свой посильный вклад в спасительный труд по водворению мира, добра и справедливости на земле».
Так получила умиротворение Польская Православная Церковь, но ее бывший глава Митрополит Дионисий, повидимому, продолжал упорствовать в своей ошибке, ибо оказался в стороне от церковной жизни, которая, при помощи Матери-Церкви, вошла в нормальное русло канонической автокефалии. Оказавшись в положении пастыря, оставленного овцами, он прислал Святейшему Патриарху Алексию следующее письмо, помеченное 22 августа 1948 г.:
«Ваше Святейшество, Святейший Владыка Патриарх Алексий! «У Бога нашего милосердие и прощение», — этими словами святого ветхозаветного пророка, исполненный уничижения, скорби и сокрушения о грехах своих, обращаюсь к Вашему Святейшеству и молю Вас быть моим Предстателем и Ходатаем перед Великою Матерью-Церковью.
Тяготы прещения, постигшие меня от Вашего Святейшества купно со Священным Синодом, не в состоянии вынести душа моя, и по долгу совести я умоляю Вас принять мое, хотя и запоздалое, но искреннее покаяние во всех содеянных мною по отношению к Матери-Церкви прегрешениях.
Сознавая временность и каноническую неполноту автокефалии, дарованной Святейшим Константинопольским Патриархом в 1924 г., я признаю и исповедую святую необходимость благословения Великой Матери-Церкви Российской на автокефальное бытие Ее юнейшей дщери-Польской Православной Церкви.
Я сыновне молю Ваше Святейшество не лишать меня в дальнейшем литургического и канонического общения с Великой Матерью-Церковью Российской, которая меня воспитала и вознесла на высоту Епископства, ни с ее вернейшей Дщерью-Церковью Польской, с которой связывает меня двадцатипятилетняя страда святительского служения и труда.
Устами Псалмопевца взываю к Вашему Святейшеству: «Господи! Услыши глас мой, вонми гласу моления моего. У Тебе бо прощение, да благоговеют пред Тобою!»
Теми же мыслями и чувствами преисполнен и я, грешный, в настоящее время и жестоко терзаюсь и страдаю. Все же я не теряю надежды и твердо уповаю и верю во всепрощающую любовь Вашего Святейшества и Великой Матери-Церкви Российской: «Надеюсь на Господа, надеется душа моя, на слово Его уповаю».
Вашего Святейшества нижайший послушник Митрополит Дионисий» (письмо Митрополита Дионисия от 22 августа 1948 г.).
Святейший Патриарх и Священный Синод, выслушав принесенное в письме к Патриарху Митрополитом, быв. Варшавским, Дионисием «искреннее покаяние во всех содеянных по отношению к Матери-Церкви прегрешениях» и его усердное ходатайство о снятии с него тяготеющего на нем прещения Матери-Церкви и о принятии его в каноническое общение, постановил:
«1. Удовлетворить ходатайство Митрополита Дионисия и, ради искреннего раскаяния его, считать каноническое общение его с Матерью-Русской Церковью восстановленным.
2. Считать возможным оставление за ним, в виду исполнившегося 35-летия его служения в епископском сане, — сана Митрополита, но без присвоенного ему в период его выхода из юрисдикции Московской Патриархии титула «Блаженнейший».
3. Сообщить Преосвященному Митрополиту Дионисию о состоявшемся 22 июня 1948 г. постановлении Патриарха Московского и Епископата Русской Православной Церкви о даровании Православной Церкви в Польше прав автокефалии» [15].
Как видно из постановления, Святейший Патриарх Алексий и Священный Синод признали Митрополита Дионисия кающимся епископом, поскольку он, в своем письме от 22 августа, признал, что на нем тяготеет прещение со стороны Матери-Церкви за содеянные им по отношению к ней прегрешения. Искренний тон этого признания, не подлежащий никакому сомнению, заставил принять покаяние Митрополита Дионисия с полным сочувствием и пониманием его «тягостного и скорбного положения» и восстановить в общении с Матерью - Русской Церковью.
Признавая в своем письме «временность и каноническую неполноту автокефалии, дарованной Святейшим Константинопольским Патриархом в 1924 г.», и исповедуя «святую необходимость благословения великой Матери-Церкви Российской на автокефальное бытие ее юнейшей Дщери-Польской Православной Церкви», Митрополит Дионисий отказался от признания незаконной автокефалии, данной Патриархом Григорием VII, отказался и от того, что было получено им от Патриарха в связи с автокефалией, в частности, от титула «Блаженнейший». Поэтому, оставляя Преосвященному Дионисию сан Митрополита во внимание к его 35-летнему служению в сане епископа, Священный Синод не признал за ним титула «Блаженнейший», присвоенного ему в связи с незаконной автокефалией.
Не признал Синод Митрополита Дионисия и Главой Польской Церкви, поскольку этим главенством он пользовался также незаконно, без благословения Матери-Церкви. К тому же воссоединение Митрополита Дионисия с Русской Церковью произошло после того, как Польской Церкви была дарована законная автокефалия, в силу которой избрание главы стало ее внутренним делом.
Казалось бы, историю недоразумения, вызванного вмешательством Константинопольской Патриархии во внутреннее дело Русской Церкви, можно считать законченной, ибо Православная Церковь в Польше отказалась от самочинной автокефалии 1924 г. и получила законную автокефалию от Матери-Церкви в 1948 г. Хотелось также думать, что, в связи с таким поучительным исходом дела, каноническое сознание Константинопольской Церкви должно бы проясниться в той степени, какая необходима для здравой оценки полученного урока.
Но в действительности оказалось, что недоразумение не кончилось, хотя и перестало быть фактом церковной жизни. В феврале текущего года Патриарх Константинопольский Афинагор обратился к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию с Посланием, из которого можно заключить, что Патриарший престол второго Рима как бы не заметил преподанного ему урока в канонической несостоятельности Томоса Григория VII и остался в убеждении, что «с признанием и Русской Церковью необходимости автокефалии Польской Церкви вполне осуществляется каноническое соучастие всех поместных Церквей» [16].
Получилось так, что по мнению Патриарха Афинагора, Русская Церковь только присоединилась к признанию автокефалии Польской Церкви, дарованной ей Константинопольским Патриархом в 1924 г., и таким образом одобрила его вмешательство в свои дела и признала законным и спасительным самочинное деяние Польской Церкви, вопреки своим же протестам, исходившим от Патриарха Тихона и от его преемников по возглавлению Русской Церкви. А эти протесты не только были и продолжают быть выражением канонического сознания Русской Церкви, но, в свете событий 1948 г., остаются свидетельством правильности ее канонической позиции в разбираемом вопросе.
С этой позицией Русской Православной Церкви, разумеется, согласны теперь и поместные Церкви, поскольку все они, в том числе и Константинопольская, признали автокефальное бытие Польской Церкви, дарованное ей Матерью-Русской Церковью. Что касается «канонического соучастия всех поместных Церквей» в признании незаконной автокефалии 1924 г., то как раз этого соучастия и не было. В 1949 г. проф. С. В. Троицкий писал по этому поводу: «Несмотря на то, что польское правительство организовало специальную поездку Митрополита Дионисия на Восток с целью убедить другие автокефальные Церкви признать польскую автокефалию, эта попытка не удалась. Одни Церкви ответили уклончиво, другие, например, Сербская и Болгарская, категорически отказались признать неканоническую автокефалию Польской Церкви, а Патриарх Антиохийский Григорий дважды писал Митрополиту Антонию, что подобного рода вмешательство, помимо просьбы и вопреки желанию и воле законной церковной власти Всероссийского Патриарха, недопустимо» («Ж. М. П.» 1949 г., № 12, стр. 52).
Отсутствие единомысленного соучастия поместных Церквей в признании данной автокефалии не могло быть восполнено и участием Константинопольской Церкви, которая вовсе не располагает правом провозглашать автокефалии вне границ своей юрисдикции. Это с очевидностью следует из 8 правила III Вселенского Собора, 39 правила VI Вселенского Собора и 24 (17) правила Карфагенского Собора.
Если же находившаяся в Польше часть Русской Церкви позволила себе обратиться за утверждением своей автокефалии к Константинопольскому престолу, то со стороны последнего она подлежала не поощрению, а вразумлению. Во всяком случае Константинопольской Патриархии следовало точно выяснить, как Матерь-Русская Церковь относится к намерениям своей Дщери-Церкви Польской, тем более, что это отношение было высказано неоднократно.
Но Константинопольская Церковь поступила вопреки канонической правде междуцерковных отношений и подала новый повод обвинить себя в подражании первому Риму.
От этого обвинения не защищает и долг помощи другим Церквам, находящимся в затруднительных обстоятельствах. А именно этот мотив звучит в последнем Послании Патриарха Афинагора, который пишет, что Константинопольский престол, «вследствие обязанности помогать находящимся в затруднении церковным областям, благословил в ноябре 1924 г. автокефалию Польской Православной Церкви», якобы «исполнившей все предусмотренные для этого святыми канонами условия».
Напоминая известное положение, что «последствием помощи не может быть ограничение прав того, кому помогают», т. е. в данном случае прав Русской Церкви, приходится еще раз указать на самочиние тогдашнего главы Польской Церкви Митрополита Дионисия, который в то время действовал против воли большинства епископов и мирян и вопреки указаниям Главы Русской Церкви, в том и другом случае нарушая церковные каноны.
Поэтому теперь, когда имеется документальное признание Митрополита Дионисия в совершенных им против Матери-Церкви прегрешениях; когда он сам осудил самочинную автокефалию 1924 г. и признал законную автокефалию 1948 г., — приходится с удивлением читать Послание Константинопольского Патриарха Афинагора, который пишет, что «Блаженнейший Архиепископ Варшавский и всея Польши и возлюбленный во Христе брат Дионисий уже 25 лет тому назад признан всеми Патриаршими и автокефальными Сестрами-Церквами как канонический Глава Польской Православной Церкви» и что поэтому Патриарх Московский и всея Руси Алексий должен приложить «все силы, чтобы Его Блаженство мог продолжать свое плодотворное служение в Святейшей Сестре-Польской Церкви»...
Когда читаешь эти строки, начинает казаться, что никогда не было вмешательства Константинопольского престола в чужую область, ни самочинной автокефалии, им утвержденной, ни отказа от нее Польской Церкви, ни акта воссоединения и признания последней Русской Церковью и что Митрополит Дионисий вовсе не каялся, а Московский Патриарх не снимал с него прещения. Ходатайство Патриарха Афинагора превращается в какое-то новое и непонятное недоразумение.
Но в своем ответном Послании Святейший Патриарх Алексий спокойно усматривает, что «недавние события в Польской Православной Церкви» Патриарху Афинагору «полностью неизвестны», и указывает, далее, на перемены, происшедшие в положении Польской Церкви в связи с ее отказом от незаконной автокефалии 1924 г. В основном эти перемены сводятся к тому, что Русская Православная Церковь, по праву Церкви-Матери, даровала Польской Православной Церкви автокефалию, в силу которой весь внутренний распорядок, как и выборы Предстоятеля, составляют теперь ее внутреннее дело.
А. Ведерников
[1] Из письма Патриарха Тихона Митрополиту Дионисию от 23 мая 1924 г.
[2] Проф. С. В. Троицкий. Будем вместе бороться с опасностью, см. «Ж. М. П.», 1950 г., № 2, стр. 37.
[3] Там же, стр. 37.
[4] Томос на автокефалию Польской Православной Церкви был издан Константинопольским Патриархом Григорием VII 13 ноября 1924 г.
[5] Проф. С. В. Троицкий. По поводу неудачной защиты ложной теории, «Ж. М. П.» 1949 г., № 12, стр. 49.
[6] Письмо Патриарха Тихона от 14—27 сентября 1921 г.
[7] Письмо Собора епископов Православной Митрополии в Польше Его Святейшеству, Святейшему Тихону, Патриарху Московскому и всея России, от 16 августа 1924 г., «Вестник Православной Митрополии в Польше» 1924 г., 30 ноября, № 35, стр. 3.
[8] Письмо Митрополита Дионисия Митрополиту Сергию от 29 ноября 1927 г.
[9] Указ от ноября 1920 г.
[10] Письмо Зам. Местоблюстителя Митрополита Сергия от 4 января 1928 г.
[11] Письмо Митрополита Дионисия от 26 марта 1928 г.
[12] Письмо Зам. Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия от 26 июня 1930 г.
[13] Акт от 22 июня 1948 г. о воссоединении Польской Православной Церкви с Русской Православной Церковью и о даровании ей автокефалии.
[14] Телеграммы правящих архиереев Русской Православной Церкви с подтверждением Акта от 22 июня 1948 г. о воссоединении Польской Православной Церкви и даровании ей автокефалии.
[15] Постановление Святейшего Патриарха и Священного Синода от 9 ноября 1948 г.
[16] См. «Журнал Московской Патриархии» 1950 г., № 8, стр. 8.
