ГРЕХ ПРОТИВ МАТЕРИ-ЦЕРКВИ

В последних числах июня 1950 г. в г. Сан-Франциско скончался Преосвященный Феофил (Пашковский), который именовал себя Митрополитом всея Америки и Канады и возглавлял там значительную часть православных приходов, отколовшихся от единства с Матерью-Церковью Российской еще в 20-х годах текущего столетия.

Митрополит Феофил умер под запрещением как нарушитель канонов, ограждающих церковное единство. Это обстоятельство не может не тревожить совести его последователей, продолжающих упорствовать в своем отчуждении от Матери-Церкви, и, надо думать, заставит их поразмыслить о своем состоянии и признать за благо возможность возвращения в ее спасительное лоно. В противном случае, американская ветвь Православия, преждевременно разобщенная с питающим стволом Русской Церкви и лишенная ее благодатной помощи, будет обречена на постепенное засыхание.

Некоторые факты и наблюдения заставляют думать, что в жизни отколовшихся православных приходов в Америке появились и первые признаки этого засыхания: равнодушие к призывам Матери-Церкви, затемнение канонического сознания мирскими интересами и утрата чувства кафоличности Православия, немыслимой без церковного единства. Все это говорит о том, что длительное пребывание американской паствы вне благодатного общения с материнской Церковью на положении самочинного общества угрожает отколовшимся приходам опасностью духовного оскудения и ухода в сектантскую обособленность.

Но есть и другие признаки, которые свидетельствуют, что большинству русских православных людей в Америке продолжают оставаться близкими и судьбы далекой их Родины, и судьбы Матери-Церкви. Об этом говорит наличие в Америке целого ряда православных приходов, верных Матери-Церкви и своим общением с нею утверждающих силу церковного единства. На то же указывает и преобладающее настроение верующих, увлеченных своими иерархами в раскол, но уверенных в том, что они находятся в духовном единении с Русской Православной Церковью.

Утверждая это вслед за своими епископами, верующие массы, конечно, не подозревают о своем заблуждении и считают, что они являются полноправными членами Матери-Церкви. На самом же деле они несут на себе все пагубные последствия того церковного запрещения, которому подверглись их епископы во главе с Митрополитом Феофилом, и, участвуя с ними в священнодействиях, не получают от них спасительных Даров Святого Духа в жизнь вечную.

Таково следствие отхода от единства с Матерью-Церковью, в которую можно вернуться теперь только через сознание своей вины перед нею.

Русская православная паства в Америке всегда сознавала себя частью Российской Церкви и сохраняла самые тесные связи с нею. Так было со времени основания в Америке Русской Православной Миссии до Всероссийского Собора 1917—1918 гг., на котором от Северо-Американской епархии присутствовал архиепископ Евдоким с двумя протоиереями.

Но после Собора положение изменилось. В силу событий гражданской войны в России общение Русской Церкви с Северо-Американской епархией временно прекратилось и архиепископ Евдоким туда уже не возвратился. Поэтому в г. Кливленде был созван в 1920 г. Всеамериканский Собор, который избрал правящим архиереем епископа Александра (Немоловского).

В то время акт этого избрания имел свое каноническое обоснование в невозможности сношений с высшей церковной властью, поскольку тому препятствовали события гражданской войны в России. Но с окончанием последней в 1921 г., когда сношения стали возможными, Северо-Американская епархия должна была употребить все усилия к тому, чтобы получить от Матери-Церкви законное устроение.

Однако этого не случилось. Епископ Александр управлял епархией очень недолго. Увидев всю трудность управления в условиях вынужденного отрыва от Матери-Церкви, он не пожелал оставаться ни на кафедре, ни в Америке, и когда из России прибыл митрополит Херсонский и Одесский Платон (Рождественский), епископ Александр передал ему управление Северо-Американской епархией, а сам уехал в Европу.

Следует заметить, что. Митрополит Платон занимал Северо-Американскую кафедру ранее — с 1907 по 1914 год. Но на этот раз он приехал в Америку в качестве эмигранта, ибо его деятельность в Одессе в период 1920 г., не имевшая ничего общего с духовным оформлением своей паствы, помешала ему оставаться в недрах Матери-Церкви и заставила покинуть свою епархию и Родину.

Признанный правящим архиереем на двух американских церковных Соборах 1922 и 1924 гг., он стал Митрополитом всея Америки и Канады. В тот же промежуток времени, именно в сентябре 1923 г., Патриарх Тихон, уже осведомленный о. положении американской паствы, назначил Митрополита Платона Управляющим Северо-Американской епархией, с освобождением его от управления Херсонской и Одесской епархией в России.

Положение Митрополита Платона было таким образом узаконено, и ему следовало сохранять верность архиерейскому долгу в новых условиях своего церковного служения. Он должен был управлять своей паствой в духе послушания Матери-Церкви Российской и в единении с нею определять свое отношение к новому государственному строю в России, воздерживаясь от какого-либо вмешательства в политику. Ему необходимо было сделать все выводы из отделения Матери-Церкви от Государства и направить все силы на строительство церковной жизни в новых условиях церковного бытия.

Но Митрополит Платон пошел прежней политической стезёй и повел за собой всю американскую паству, в которую влилось значительное число политических эмигрантов из России. В силу такого курса Митрополита Платона получилось недопустимое положение: епархиальный архиерей Русской Православной Церкви, обязанный во всем следовать своему священноначалию и заниматься только церковными делами, превратил свою кафедру в трибуну политических выступлений, враждебных Отечеству и Матери-Церкви. Этим самым он как бы предрешил независимое от нее существование Северо-Американской епархии по мотивам, не имеющим ничего общего с церковными канонами, и положил начало дальнейшему расколу.

Узнав о вредной для Церкви и чуждой ее духу политической деятельности Митрополита Платона, Патриарх Тихон и Священный при нем Синод постановлением от 16 января 1924 г. уволили Митрополита Платона от управления Северо-Американской епархией со дня объявления ему настоящего распоряжения. О кандидате на Северо-Американскую кафедру было решено иметь особое суждение, и если бы он появился, то ему надлежало объявить настоящее распоряжение Митрополиту Платону, приняв от него церковное имущество. Но при жизни Патриарха Тихона особого суждения о кандидате так и не состоялось, поэтому и самое распоряжение в условиях того времени не могло быть выполнено.

Из дальнейших событий видно, что Митрополит Платон расценил патриарший указ по-своему и, не предавая его гласности, продолжал управлять Северо-Американской епархией. В марте 1925 г. Патриарх Тихон скончался, и это обстоятельство открыло еще больший простор бесконтрольному управлению американской паствой, в жизни которой начались большие нестроения и смуты.

Крупным событием этого рода нужно считать, прежде всего, появление в Северо-Американской епархии живоцерковников. Их представитель И. Кедровский, женатый архиерей, прибыв из Москвы, заявил претензию на пост главы всей епархии. В ответ на эту претензию Всеамериканский Собор, состоявшийся 19 апреля 1924 г. в Детройте, подтвердил права Митрополита Платона на звание правящего епископа Русской Православной Церкви в Америке и постановил объявить Северо-Американскую епархию самоуправляющейся Церковью впредь до созыва Всероссийского Собора.

Тогда И. Кедровский через суд предъявил Митрополиту Платону иск на церковное имущество, принадлежащее Русской Православной Церкви, и сумел представить дело так, что американский суд принял И. Кедровского за подлинного представителя высшей церковной власти в России и стал на его сторону, а прав Митрополита Платона на представительство Русской Церкви не признал. В силу этого непризнания Митрополиту Платону пришлось лишиться кафедрального собора на 97 улице Нью-Йорка и своей резиденции при соборе.

В своем решении суд руководствовался тем, что указ о назначении Митрополита Платона правящим епископом должен был исходить от Синода Русской Церкви. Поскольку же этот указ исходил от одного Патриарха, то суд признал его недостаточным. Конечно, указ от 16 января 1924 г. в суде не фигурировал, но любопытно, что подтверждение прав Митрополита Платона Детройтским Собором 1924 г. суд расценил как попытку нарушить традиционную зависимость от Матери-Церкви и установить самостоятельное управление во главе с Митрополитом Платоном.

Так в обстоятельствах борьбы с расколом обновленчества, выдававшим себя за подлинную Русскую Церковь, углублялся другой раскол, укоренявшийся в непонимании нового положения Матери-Церкви в условиях отделения от Государства.

Другим крупным нестроением в жизни американской паствы явилось столкновение между Митрополитом Платоном и заграничным архиерейским Синодом в Карловцах. Считая Митрополита Платона своим членом (он был им ранее в качестве казначея), этот Синод попытался распространять свою юрисдикцию и на Северо-Американскую епархию. Возник конфликт, в результате которого в епархии появились приходы карловацкой ориентации. Тогда Митрополит Платон, ограждая свою самостоятельность, объявил Американскую Церковь автономной и сделал это не только без согласия, но даже без попытки узнать мнение Московской Патриархии.

Борьба с карловацким вторжением, конечно, не могла служить достаточным основанием для объявления автономии. Нельзя было оправдать ее и какой-либо другой благословной виной, например, невозможностью сношений с высшей церковной властью в России, поскольку между Митрополитом Платоном и Московской Патриархией существовала переписка. В то же время содержание последней расходилось с действительным направлением церковной политики Митрополита Платона, который еще 7 марта 1927 г. писал Заместителю Патриаршего Местоблюстителя Митрополиту Сергию: «Вся наша паства ни на один момент не мыслит себя вне недр Российской Патриаршей Церкви... Карловцы требуют от меня признания их власти надо мной и моей епархией. Но могу ли я это сделать без ведома и разрешения моей церковной власти, пребывающей в Москве и таковою существующей для моей епархии уже 127 лет? Не было ли бы это изменой с моей стороны и предательством, подобным тому отречению, которое имело место во дворе Каиафы?».

В своем ответе Митрополит Сергий напомнил Митрополиту Платону об указе от 16 января 1924 г. и предложил ему дать обязательство об уклонении от политических выступлений, вредивших Церкви в новых условиях ее существования и затемнявших каноническое сознание заграничного епископата. Взывая к этому сознанию в свое время, того же требовал от русских церковных деятелей в СССР и за границей Патриарх Тихон, и долг православных иерархов, в их числе и Митрополита Платона, состоял в том, чтобы прежде паствы понять церковный смысл требуемой лойяльности в духе признания богоустановленности новой власти в России. Это значит, что православные русские люди в Америке, обязанные верностью одному государственному строю, не должны были мешать своим единоверцам в России делать то же самое по отношению к другому строю. Только это и требовалось признать и соблюдать.

Отвечая Заместителю Патриаршего Местоблюстителя Митрополиту Сергию 7 июня 1929 г., Митрополит Платон дал понять, что его ответ по вопросу о лойяльности будет положительным. Но более чем трехлетнее ожидание этого ответа заставило Митрополита Сергия послать архиепископа Вениамина из Парижа в Америку, чтобы на месте выяснить положение церковных дел и позицию Митрополита Платона относительно Матери-Церкви и Родины. Это поручение было дано архиепископу Вениамину постановлением Заместителя и Священного Патриаршего Синода от 22 марта 1933 г., вместе с назначением его Экзархом Московской Патриархии в Америке. В его лице, таким образом, появился тот кандидат на Северо-Американскую кафедру, которому, по выяснении дел на месте, надлежало принять управление от Митрополита Платона в духе патриаршего указа от 16 января 1924 г. об увольнении Митрополита Платона.

Из докладов архиепископа Вениамина от мая месяца 1933 г. выяснилось, что Митрополит Платон со своими сотрудниками, вопреки своим уверениям в немыслимости для него быть вне недр Русской Церкви, и зависимость свою от Патриархии давно отверг, и имя Заместителя Патриаршего Местоблюстителя за богослужениями не возносил, а с приездом архиепископа Вениамина, думая предупредить обнародование указа о своем увольнении, поспешил издать послание о формальном выходе из-под канонической власти Московской Патриархии, т. е., по смыслу церковных канонов, учинил раскол.

Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий тогда же написал в особом послании Экзарху архиепископу Вениамину и пастве, устоявшей в вере и послушании Святой Церкви, что «Митрополит Платон не может представить каких-либо оправданий своего тяжкого греха перед Богом и Церковью, не только канонических, но и просто житейских, например, что нарушил каноны, будучи «от сильных мира или от множества народа нудим» (хотя в своем «клятвенном обещании» он и таких нарушений обязался не делать). Он сам по собственной инициативе учиняет раскол; не его увлекают другие, а сам он приглашает православный клир американский и народ за собою следовать. Послание дает видеть, что учиненный раскол был давно уже обдуман и решен, только из соображений чисто практических до поры до времени замалчивался...».

Так оно. и было, потому что Митрополит Платон, стремясь затушевать раскол, продолжал говорить о своем подчинении Местоблюстителю Митрополиту Крутицкому Петру и отказывался подчиниться только его Заместителю Митрополиту Сергию, забывая, что «в Церкви Божией вся система отношений различных частей покоится на изречении Господнем: «Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает» и «отвергающийся вас Меня отвергается» (Иоан. 13, 20; Лук. 10, 16). Не подчиняющийся Заместителю, которому передал власть Местоблюститель, тем самым нарушает подчинение Местоблюстителю. Это бесспорное положение дважды бесспорно в отношении Митрополита Платона, потому что, — как пишет Митрополит Сергий, — постановление об увольнении Митрополита Платона с кафедры Американской исходит непосредственно от Святейшего Патриарха и, кроме того, было подписано и теперешним Местоблюстителем. Значит, отказывая в подчинении Патриархии в ее настоящем составе, т. е. ее Заместителю и Патриаршему Священному Синоду, не обвинив их ни в какой ереси, Митрополит Платон дерзает восставать против своего законного священноначалия, подчиняться которому он клятвенно обещал пред хиротонией, и подвергает себя и своих последователей суду церковных правил (например, 13—15 Двукр. Соб.), угрожающих при нераскаянности не только запрещением, но и лишением священного сана».

«Свой разрыв с Патриархией, — пишет Митрополит Сергий далее, — Митрополит Платон хочет оправдать тем, что мы требуем от духовенства известную подписку о лойяльности. Но так как эта подписка в том смысле, в каком мы ее принимаем и в каком она всем предлагается, ничего противного ни церковным, :ни гражданским обязанностям христианина не заключает и оправдать разрыва не может, то Митрополит Платон навязывает этой подписке свой смысл, какой для Данной цели ему нужен...».

Действительный смысл обязательства о лойяльности, тенденциозно истолкованной Митрополитом Платоном, заключался не в подчинении американской паствы Советской власти, а в предпочтении церковной жизни политической борьбе, в отказе от политических выступлений с церковной кафедры, в отделении Божия от кесарева и в убеждении, что проповедь Царства Божия не делает человека врагом своего государства. Православных людей в Америке нужно было возвысить до убеждения в том, что «верными гражданами Советского Союза, лойяльными к Советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом».

Но Митрополит Платон, подобно карловацким архиереям, «предпочел свое политическое credo каноническому спасительному бытию церковному» и, ради борьбы с Советской властью, не задумался пожертвовать церковным единством и послушанием Матери-Церкви.

За этот грех против Матери-Церкви Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Митрополит Сергий и Священный при нем Синод в постановлении от 16 августа 1933 г. признали провозглашение автономии Северо-Американской епархии, сделанное по инициативе Митрополита Платона, грубым нарушением церковной дисциплины и отменили его, как канонически несостоятельное действие, а Митрополита Платона, за учинение раскола, постановили предать суду архиереев с запрещением в священнослужении впредь до раскаяния или до церковно-судебного о нем решения.

До самой своей смерти, последовавшей 20 апреля 1934 г., Митрополит Платон не мог освободиться от пут политики, не мог, поэтому, придти и к раскаянию в учиненном расколе. Впрочем, факт раскола он всегда отрицал и продолжал рассматривать себя и свою паству как неразрывную часть Русской Православной Церкви. Но эта связь утверждалась им только на словах, а на деле было непослушание и неподчинение законному священноначалию Матери-Церкви, т. е. раскол. Раскольнический епископат называл американскую паству свободной частью Русской Церкви, хотя эта свобода была состоянием органа, отделенного от тела.

Лишенный питания такой орган обычно засыхает и затем отмирает. То же самое началось и в приходах Северо-Американской епархии, отделившихся от Матери-Церкви: епископы пререкались из-за власти, приходы делились по юрисдикциям, паства переживала разные нестроения и суды, являя собою пример стада, отбившегося от пастыря. Влияние политики сказалось, прежде всего, в выделении сербских, болгарских и румынских приходов. Карпаторусские приходы, во главе с Преосвященным Адамом, также выделились в особую группу. Часть других приходов ушла в карловацкую юрисдикцию, часть пошла за живоцерковниками. Только небольшое число русских православных приходов, преданных Матери-Церкви, объединилось вокруг Экзарха Московской Патриархии Преосвященного Вениамина.

Из данного обзора видно, что после смерти Митрополита Платона жизнь Русской Православной Церкви в Америке представляла картину полного распада, ставшего возможным только в силу нарушения единства с Матерью-Церковью в России. Политические страсти, привезенные эмигрантами с фронтов гражданской войны, затуманили каноническое сознание русского епископата, низшего духовенства и мирян в Америке, и никто, кроме немногих верных чад Матери-Церкви, не сознавал в то время ответственности за нарушение канонической с ней связи и не шел навстречу Первосвященнической молитве Спасителя: «Да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут» (Иоан. 17, 21).

Занятые более политическими расчетами и прогнозами относительно Советской России, чем церковной созидательной работой, духовные руководители в Америке считали, что Матери-Церкви — не до них, что их отношение к новому государственному строю в России не может быть таким, как у Митрополита Сергия и его российской паствы, и что воздержание от политики было бы для них бременем непосильным. Поэтому созванный ими в ноябре 1934 г. Кливлендский церковный Собор определил свое отношение к Матери-Церкви в духе автономии, объявленной Митрополитом Платоном, но запрещенной Патриаршим Местоблюстителем. Подтверждая эту автономию как временную, Собор мотивировал ее ожиданием каких-то «нормальных» условий церковной жизни в России, как будто бы эта жизнь не может осуществляться в любых обстоятельствах.

В этом решении и его мотивировке сказалось, прежде всего, непонимание природы Церкви, призванной спасать человеческие души в любых исторических условиях, сказалось также совсем нецерковное стремление уклониться от задачи строительства благодатной спасительной жизни в единстве с Матерью-Церковью, уклониться для того, чтобы, оставаясь в стороне, иметь возможность бороться с Советской властью за возвращение утраченных социальных привилегий.

Впрочем, не всем участникам Собора было свойственно такое настроение. Один из епископов в прениях заявил, что Северо-Американской епархии нужна не автономия, а подчинение Матери-Церкви. Это был голос канонического благоразумия, призывавший членов Собора возвыситься над узкими политическими интересами и своеволием, ради церковной свободы и самобытности, ради церковного делания, невозможного без единства с Церковью. Другой член Собора предложил послать в Московскую Патриархию специальную делегацию с ходатайством об утверждении автономии Американской Православной Церкви. Но ни то, ни другое предложение не нашло в то время сторонников, и самочинная автономия получила утверждение Собора.

Не достигнув единства между приходами разных юрисдикций, к чему особенно стремились руководители Собора, его участники избрали правящим Митрополитом архиепископа Феофила, который взял в свои руки управление Северо-Американской епархией сразу после смерти Платона.

Как видно из решений Кливлендского Собора, Митрополит Феофил вместе с властью принял от своего предшественника и линию поведения относительно Матери-Церкви, линию непокорности ее высшей канонической власти. В то же время отношение раскольников к Матери-Церкви можно было определить как двойственное. С одной стороны, Митрополит Феофил уверял, что «Русская Церковь в Америке жила и живет единством своим с Матерью-Церковью Российской, как часть ее, как единоутробная дочь ее»; с другой — он оставался сторонником явно самочинной автономии. За это самочиние, маскируемое благими намерениями, 5 января 1935 г. Патриарший Местоблюститель Митрополит Сергий наложил на Митрополита Феофила запрещение, которому последний не внял так же, как в свое время и Митрополит Платон.

Пренебрежение единством с Матерью-Церковью еще более сказалось в подписании Митрополитом Феофилом «Временного Положения о Русской Православной Церкви за границей», которым Церковь в Америке признавалась автономной в делах административных, а в вопросах веры, в поставлении епископов и суде над ними должна быть в единении с другими церквами зарубежья.

Таким образом, вместе с другими раскольническими округами — Восточно-Европейским, Западно-Европейским и Дальне-Восточным — Американская епархия при Митрополите Феофиле еще более усугубила свой грех перед Матерью-Церковью, отвергнув всякое с нею общение и каноническую зависимость. Нью-Йоркский Всеамериканский Собор 1937 г., утвердивший «Временное Положение о Русской Православной Церкви за границей», послужил только углублению раскола и значительному усилению власти Митрополита Феофила.

В очевидном подчинении церковной жизни в Америке политическим надеждам и ожиданиям раскольнического епископата сказалось явное искажение его канонического сознания. Для состояния последнего весьма характерно ослабление той церковной деятельности, которая приобретает Богу окружающий мир и неустанно заботится о его евангельском просвещении и спасении. Неудивительно, что за последние 30 лет в Америке не видно миссионерской ревности былых проповедников Православия, таких, как Преосвященный Иннокентий (Вениаминов), Преосвященный Иоанн (Митропольский), Преосвященный Николай (Зиоров), Преосвященный Тихон (Белавин) и др. Зато там господствует разделение на юрисдикции, не прекращается борьба за власть, за приходы, не умолкают споры и суды за церковное имущество. Вследствие этого миссия Православия в Америке большей частью сводится теперь к заботам о сохранении его бытовых и отчасти богослужебных традиций, постепенно ослабляемых американским образом жизни.

Первые признаки тревоги по поводу канонического и молитвенного отчуждения от Матери-Церкви появились в приходах Митрополита Феофила перед Поместным Собором Русской Православной Церкви 1945 г. В связи с его созывом ожили надежды на умиротворение церковной жизни в Америке, на объединение всех православных приходов и, главное, на возобновление канонического общения с Матерью-Церковью. Такое настроение паствы заставило Митрополита Феофила послать на Собор своих представителей, но, к сожалению, в силу трудностей дальнего пути, они, в лице епископа Аляскинского Алексия (Пантелеева) и секретаря Митрополичьего Совета прот. И. Дзвончика, прибыли в Москву с большим запозданием, когда заседания Собора уже окончились.

Вскоре после Поместного Собора Русской Православной Церкви Святейший Патриарх Алексий направил в Америку архиепископа Ярославского Алексия (Сергеева) для переговоров с Митрополитом Феофилом о возобновлении канонической связи с Московской Патриархией и объединении русских православных приходов в Америке в одно целое. Разрешение этих вопросов было обусловлено со стороны Московской Патриархии двумя требованиями к Митрополиту Феофилу: разрыв с Карловацким Синодом и его вождем Митрополитом Анастасием и созыв Всеамериканского Собора для установления статута Американской Церкви и ее канонического возглавления. Во избежание неправильного истолкования, вопрос о лойяльности уже не ставился в предположении, что с возрождением канонического сознания и благодатного общения с Матерью-Церковью этот вопрос разрешится в духе Домостроительства нашего спасения.

Как известно, в переговорах с Митрополитом Феофилом и его сотрудниками архиепископу Алексию не удалось достичь желаемых результатов. Но его пребывание в Америке вызвало в массе верующих людей живое стремление к воссоединению с Московской Патриархией и показало отрицательное отношение к этому делу со стороны Митрополита Феофила и его окружения. Стало ясным, что верующие массы сохранили тяготение к Матери-Церкви, а их духовные вожди продолжали упорствовать в расколе с нею.

В конце концов Митрополит Феофил, под давлением духовенства и паствы, вынужден был созвать Всеамериканский церковный Собор, состоявшийся в ноябре 1946 г. в г. Кливленде, и на этом Соборе громадным большинством голосов было вынесено решение — просить Святейшего Патриарха Алексия о воссоединении с Матерью-Церковью Русской Православной Церкви в Северной Америке и Канаде и о возглавлении ее при условии сохранения за ней полной автономии.

Нужно сказать, что руководители Собора — митрополит Феофил и архиепископ Леонтий — остались верными себе и накануне заседания заявили в прессе, что они против воссоединения. Но ярко определившееся настроение Собора в пользу воссоединения заставило их присоединиться к общему решению. На самом же деле Митрополит Феофил вместе с ближайшим окружением остался при своем мнении и не спешил проводить в жизнь соборного решения. Достаточно сказать, что это решение он послал Святейшему Патриарху Алексию только через полтора месяца после Собора. И в дальнейшем Митрополит Феофил вел себя так, как будто соборного постановления о воссоединении не существовало. Так, в марте 1947 г. он получил от американского суда чартер (акт) на принадлежность всего церковного имущества в Америке ему, Митрополиту Феофилу, как законному представителю Русской Православной Церкви в Америке; затем получил право на занятие кафедрального собора в Нью-Йорке, принадлежавшего до того Патриаршему Экзарху; препятствовал также духовенству и приходам переходить в юрисдикцию Московской Патриархии.

Когда постановление Кливлендского Собора дошло до Святейшего Патриарха Алексия, он ответил Митрополиту Феофилу, что приветствует это постановление и, не возражая против испрашиваемой автономии, поручает Митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию в миролюбивом духе обсудить условия ее лично с Митрополитом Феофилом, а затем через совместное служение с ним и прочими епископами возобновить каноническое и молитвенно-литургическое общение Русской Православной Церкви в Америке с Матерью-Церковью.

С этой миссией Митрополит Григорий и прибыл в июле 1947 г. в Америку. Но все его усилия добиться там личного свидания с Митрополитом Феофилом успеха не имели, несмотря на полное сочувствие делу воссоединения со стороны верующих масс и большей части духовенства. Митрополит Феофил своим упорным нежеланием встретиться с патриаршим послом показал полное пренебрежение не только к постановлениям Кливлендского Собора, им же одобренным, но и к Московскому Патриарху, которому он в феврале 1947 г. писал, что с его стороны к приезду Митрополита Григория в Америку препятствий не встречается и что он верит в мирное разрешение всех вопросов ради блага и единства Церкви.

Такое недопустимое поведение Митрополита Феофила по отношению к патриаршему послу было дополнено целым рядом выступлений с амвона и в печати с непозволительными выпадами против Патриаршей Церкви и ее представителей. Были отвергнуты и все предложения Митрополита Григория, касавшиеся условий канонической автономии Русской Православной Церкви в Америке.

Следует заметить, что основой этих условий являлось подчинение Северо-Американской иерархии Поместному Собору Русской Православной Церкви и признание Патриарха Московского и всея Руси своим духовным Главой с неотъемлемыми от него каноническими правами утверждения и, в случае нужды, рукоположения Митрополита Северо-Американской епархии, а также верховного суда над ним и его епископами. Но именно этих основ и не хотел принять феофиловский Митрополичий Совет, в проекте которого предусматривалась лишь номинальная связь американской паствы с Матерью-Церковью и ее Патриархом. В этом предположении Северо-Американский Митрополичий округ превращался прямо в автокефальную Церковь, что, при отсутствии всяких оснований для автокефалии, нарушало закон постепенного развития. Поэтому Митрополит Григорий не мог согласиться с таким антиканоническим проектом Митрополичьего Совета. В результате Собор епископов, состоявшийся в ноябре 1947 г., решительно высказался за продолжение самочинного управления в разрыве с Матерью-Церковью.

Таким образом, Митрополит Григорий во время своего пребывания в Америке не смог добиться соглашения с раскольниками. Но ему удалось выяснить, что истинными виновниками раскола являются Митрополит Феофил и сущие с ним епископы, что духовенство в большинстве своем остается в его ведении против своего желания, из боязни потерять места, и что православный народ является, в сущности, жертвой раздоров и разделений, царящих в жизни православных приходов Америки.

Принимая во внимание все эти данные, Святейший Патриарх Алексий и Священный при нем Синод в заседании от 12 декабря 1947 г. постановили подвергнуть Митрополита Феофила и единомысленных с ним епископов суду Собора епископов, оставив в силе то запрещение которое было наложено на Митрополита Феофила и его присных 5 января 1935 г. Патриаршим Местоблюстителем Митрополитом Сергием.

Так Митрополит Феофил и его епископат поставили себя под действие 15 правила Двукратного Собора, отчуждающего от благодати всех, отколовшихся от священноначалия Матери-Церкви. В этом состоянии, достойном всякого сожаления, Митрополит Феофил и скончался.

Грех против Матери-Церкви, грех нарушения канонов и порождаемого им раскола, тяготел над Митрополитами Платоном и Феофилом при их жизни, тяготеет он над ними и по их смерти, распространяя свою власть на всю отколовшуюся от Матери-Церкви американскую паству во главе с епископатом и с другим духовенством. Конечно, ответственность за этот грех падает, главным образом, на тех, кто обязан свято блюсти чистоту и ясность канонического сознания, кому надлежит ведать, хранить и в первую очередь осуществлять святые каноны — эту ограду церковную, т. е. на епископов. Менее ответственны за этот грех пастыри и еще менее — верующий народ. Поэтому суду и запрещению подлежат, прежде всего, непосредственные нарушители канонов, первые виновники раскола, так как они подвергают опасности всю свою паству, увлекая ее на гибельный путь греха, хотя бы для нее и невольного.

О том, к чему может придти отколовшееся от Матери-Церкви самочинное общество, достаточно ясно свидетельствует история двух иерархов в Америке — Платона и Феофила. В их упорном противлении воле законного священноначалия Русской Православной Церкви сказались, конечно, и личные качества, и внешние влияния, и боязнь имущественного ущерба. Но более всего их поведением руководили политические страсти и взгляды. Следуя более им, нежели волеизъявлению Божию о церковном единстве, они убеждали себя и свою паству в верности Матери-Церкви, указывали на свое «духовное» с нею общение, а на деле нарушали важнейший церковный закон о подчинении каноническому возглавлению ее. В своем отделении от Предстоятеля Матери-Церкви они могли быть правыми только в случае его ереси (14 и 15 прав. Двукр. Соб.). Но по адресу Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия, как и Святейшего Патриарха Алексия, им и в голову не могло придти такое обвинение. Напротив, в их двойственном отношении к Матери-Церкви таилось сознание собственной неправоты.

Отвергая новые условия бытия Церкви в России, митрополиты Платон и Феофил показали свою приверженность к прежним условиям союза Церкви и Государства. Там религия уживалась с политикой в той мере, в какой поступалась перед ней своею свободой. А в условиях отделения от Государства Церковь, получив с его стороны признание своей реальности, стала свободной от политики. Но они не хотели признавать свободы Матери-Церкви, хотя знали, что «для слова Божия нет уз» (2 Тим. 2, 9).

Не предвидели эти иерархи и всех последствий нарушения канонической связи с Матерью-Церковью. С прекращением этой связи прекратился

и доступ благодатных соков, действием которых в течение 150 лет возрастала Православная Церковь в Америке, а за оскудением благодати неизбежно последовали внутренние смуты и раздоры. Разделение американской православной паствы продолжается и до сего дня: феофиловцы и анастасиевцы высматривают друг у друга слабые места, чтобы при случае захватить власть и овладеть церковным имуществом и положением.

Но и эти раздоры, как и самые мотивы раскола, — только признак более серьезной болезни, коренящейся в духе раскольнического общества. Начиная с либерального отношения к церковным канонам, эта болезнь, может постепенно перейти в искажение церковного сознания.

В истоках, напр., карловацкого раскола таится и более серьезное отступление от православной веры, касающееся учения об Искупительной Жертве Господа нашего Иисуса Христа. Как известно, родоначальник и вождь карловчан Митрополит Антоний в основе этого центрального догмата видел не крестный подвиг Искупителя, а Его сострадательную любовь, проявившуюся в Гефсиманском подвиге.

Но такой уклон к морализму, не находя оправдания в Евангелии, умаляет значение крестных страданий Христа, Его Искупительной Жертвы.

Факт феофиловского раскола, имеющий непосредственное отношение к единству Церкви, свидетельствует также и об искажении церковного сознания раскольников. Признаки этого искажения чувствуются в планах организации Всеамериканской Православной Церкви. Известно, что феофиловцы, во главе со своим идеологом епископом Бруклинским Иоанном (Шаховским), рассматривают себя начатком этой Церкви. Допустим, что она возможна в духе объединения православных приходов всех юрисдикций и национальностей на территориальной основе. В таком случае русская православная паства, в силу своих исторических преимуществ, могла бы стать организующим ядром Всеамериканской Церкви. Но может ли она вырасти из отломленной и полузасохшей ветви с древа Матери-Церкви? Не следует ли ей прежде приживиться вновь к этому древу и пройти путь канонического возрастания?

А пока что замыслам феофиловцев противопоставляется намерение создать в Америке не Американскую, а Греческую Православную Церковь с подчинением ее Вселенскому Патриарху.

Таковы опасности, возникающие на пути платоновско-феофиловского раскола. Нарушив каноны церковного управления, митрополиты Платон и Феофил стали на тот путь, который при дальнейшем упорстве их последователей будет продолжать свое разрушительное действие и в области веры. Недаром «Свв. Отцы Вселенских Соборов, — пишет Митрополит Литовский и Виленский Елевферий, — строгими мерами наказания... оградили жизненную твердость и безусловное подчинение им чад Соборной Церкви. Они понимали, что пренебрежение свв. канонами, как волею всей Церкви, в такой или иной степени — разрушение ее ограды, постепенно ведет если не к пренебрежительному, то к безразличному отношению к охраняемой ими «Соборной» истине, а оканчивается содержанием истины в неправде (Рим. 1, 18).

А. Ведерников