ВЕЛИКИЙ СТРОИТЕЛЬ МОСКОВСКОЙ РУСИ

(К празднованию памяти Святителя Алексия, Митрополита Московского и всея Руси — 12/25 февраля)

Ежегодно празднуя память Святителя Алексия, Митрополита Московского и всея Руси, мощи которого покоятся теперь в Патриаршем Богоявленском соборе г. Москвы, мы, прежде всего, обращаемся к нему, как обитателю горнего мира, со своими молитвами о помощи в наших делах и нуждах и прославляем его за подвиги служения Богу и ближним, Церкви и Отечеству нашему. А затем, по утолении сердечной нужды, стараемся представить себе земную жизнь Святителя, т. е. вспомнить его подвиги и деяния я осмыслить их в приложении к нашей отечественной истории и к самим себе, ибо не может быть церковного почитания чьей-либо святости, без видимой пользы.

И действительно, углубляясь в жизнь Святителя Алексия, памятную для нас даже по истечении шести столетий, мы ясно ощущаем себя наследниками его трудов и подвигов, видим, что плодами их доселе питаемся, и с помощью Святителя еще дерзновеннее молимся о благостоянии нашей Церкви и Родины, возрождению которых он так много послужил в свое время.

При обозрении обширного духовного наследия, оставленного нам Святителем Алексием в вида неисчислимых последствий его церковно-государственного подвига, нельзя не задуматься о том, как это наследие нами используется и что в нем особенно привлекает наше внимание. При этом всякий раз верующему сознанию открывается какое-нибудь новое освежающее воспоминание или неисполненный завет Святителя, полезный в духовном обиходе нашей церковной современности. Недаром мы продолжаем называть в несть Святителя Алексия своих детей и поем ему молебны, недаром трижды в год празднуем память Святителя и ежедневно вспоминаем его имя на отпусте всенощной и Литургии и не напрасно перечитываем его житие, как и посвященные ему страницы из русской истории.

Вот и теперь идем мы в Патриарший Богоявленский собор к святым мощам Святителя и видим их в новой позлащенной раке, которую ограждает золотая сень чудесной художественной резьбы — видимый знак благоговейного почитания Святителя церковными людьми нашего времени. Божественную Литургию и молебен Святителю совершает Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий, носящий ими своего далекого предшественника. Верующие русские люди, во множестве собравшиеся в соборе, чтобы почтить память Святителя и отпраздновать тезоименитство Святейшего Патриарха, благоговейно и чутко внимают его слову, посвященному самым существенным духовным потребностям обширной паствы. Патриарх говорит не о многом, но о самом нужном и доступном для всех, как говорил в свое время я Святитель Алексий, и в духовной перекличке этих двух Предстоятелей Русской Православной Церкви нельзя не почувствовать общности и преемственности их жизненного дела.

Обобщая житийно-исторические воспоминания о Святителе Алексии, нужно, прежде всего, обратить свой взор на его иконное изображение. Икона Святителя донесла до нас образ глубокого старца в святительских одеждах и белоснежном куколе. Правая рука его благословляет, а левая указывает на последнее отеческое наставление великому князю Димитрию Донскому: «Сыне мой, се аз отхожу от жития сего...». А житие Святителя Алексия, ставшее достоянием истории, повествует нам о его раннем призвании к иноческому подвигу, о многолетнем монастырском послушании и затем о многотрудном с Лужении в сане Первосвятителя и строителя Московской Руси. В облике Святителя многое дополняют современные ему летописи, свидетельствующие о его государственных деяниях, направленных к возвышению Москвы. Но полнее всего можно представить себе живую личность Московского Святителя-подвижника в реальных обстоятельствах его жизненного пути, который светлой полосой пересекает почти весь XIV век русской истории.

Для Руси это было мрачное время татарского порабощения. Раздробленная на уделы Русь страдала и от внешних врагов, и от взаимной вражды удельных князей, которые в большинстве своем «холопствовали перед татарами» и заботились больше о своих «кормах», чем о положении подданных. Состояние страха и неуверенности в завтрашнем дне подавляло нравственные силы народа, который не знал ни единства, ни мира и молча страдал от материальной нужды и невежества. Только в храмах Божиих находил он утоление своим горестям и печалям, переживая в общей молитве свое духовное единение, свою любовь к родной земле и надежду на ее освобождение.

В лучших людях того времени, духовно чутких и одаренных, эти переживания порождали стремление разорвать круг мрачной действительности аскетическим подвигом духовного совершенствования. Эти мужественные люди уходили в монастыри и пустынные места, где в тяжких трудах и еще более трудной борьбе со страстями создавали очаги духовной жизни, привлекавшие к себе множество людей светом и теплом подлинно христианского общежития. Их удивительный строй, порождавший вокруг себя благодатную «атмосферу труда, мысли и· молитвы», наглядно и убедительно противостоял общественному неустройству удельной системы, молчаливо обличал вину последней в вековом порабощении Руси и, пробуждая нравственные силы народа, звал его к объединению. Из этих благодатных монастырских очагов дух благочиния и трудового благоустройства постепенно проникал в расстроенную мирскую жизнь и освежал ее чувством уверенности в недалеком освобождении родной земли. Занималась «заря нравственного и политического возрождения Руси» [1].

В числе провозвестников этой зари был и старший сын черниговского боярина-переселенца Феодора Бяконта, нашедшего приют в Москве после татарского разорения- у себя на родине. Этого сына, воспринятого от купели кн. Иваном Калитой, звали Елевферием. Его юность была отмечена печатью избранничества и духовных дарований. Можно предполагать, что он рано постиг трагизм своего времени, ибо рано осознал свою жизненную задачу. Последняя открывается ему в образе любимого занятия ловлей птиц: «Алексий! Что напрасно трудишься? Будешь ловцом человеков» [2].

Откровение жизненного пути властно овладевает душой Елевферия и рано настраивает его на богомыслие и аскетические подвиги. Перспективы духовной жизни, открывавшиеся ему с этими опытами, влекут его в Богоявленский монастырь. Там он в течение нескольких лет проходит под руководством опытного старца трудную школу послушания и, наконец, удостаивается принять иночество с именем Алексия, человека Божия. Это имя, когда-то услышанное Елевферием в таинственном откровении, оказывается, таким образом, ободряющей вехой на трудном, но спасительном пути.

Предстоящий впоследствии великий подвиг общественного служения требует от инока Алексия и Великих подготовительных трудов, великой духовной школы. Он и проходит ее в течение более чем 20-ти лет, исполняя строгий устав монастырских послушаний. В их число входит церковное чтение и пение, а также переписка книг Священного Писания, богослужебных и святоотеческих, углублявших богословские познания будущего Святителя. Вероятно, в это же время он на практике встречается с ошибками переписчиков и задумывается над способами их исправления.

Но самое важное состояло в том, что достигалось подвигами молитвы, поста и послушания: в преодолении славолюбия рождалось стремление служить только славе Божией, а не своей; в стяжании смирения устранялись опасности будущей славы; обетами бедности и нищелюбия укреплялось чувство ответственности за предстоявшее в будущем употребление церковного и государственного достояния; в умении быть всем слугой вырабатывалась мудрая сила управлять другими.

Так обогащался дух инока Алексия, чтобы, впоследствии светить великому русскому народу во имя его нравственного возрождения и политического единства.

Время этого ответственного служения приближалось, ибо духовные дарования инока Алексия обратили на него особое внимание Митрополита Феогноста, преемника Святителя Петра. Он приблизил Алексия к митрополичьему дому и поручил ему заведывание церковными судами.

Новое послушание, в котором Алексий пробыл 12 лет, послужило ему замечательной школой как в приобретении административного опыта, так и в изучении всех сторон церковной жизни, которой он должен был руководить впоследствии. А постоянное общение с митрополитом — греком помогло ему хорошо изучить греческий язык, приблизивший его к первоисточникам Нового Завета.

Последнее обстоятельство послужило осуществлению большого дела в жизни Святителя Алексия. Зная о многих погрешностях, вкравшихся в славянский перевод новозаветных книг по вине переписчиков, он предпринял сличение славянского перевода с гречеоким с целью исправления славянского текста. Но, обнаружив при этом сличении много неточностей и даже разночтений в различных славянских списках, он предпринял полный перевод всех книг Нового Завета на славянский язык.

Этот замечательный труд Алексия прежде всего «обличил, — по словам Митрополита Московского Филарета, — неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным непозволительно и противно Православию» [3]. В другом отношении — уточненный и более современный перевод Священного Писания, приближая слово Божие к пониманию верующих людей, служил развитию языка и мышления в духе Евангелия.

Как первый исправитель книг Священного Писания в России, Святитель Алексий своим трудом, собственноручно им переписанным, много помог позднейшим справщикам XVII века и оставил в урок прядущим поколениям церковных людей заботу о периодическом совершенствовании русского перевода Священного Писания в связи с развитием языка.

Этот многополезный и богоугодный труд, вместе с успехами управления делами митрополичьего дома, приблизил инока Алексия к новому великому служению, достойному его духовных дарований. Их хорошо видел и ценил Митрополит Феогност, который незадолго до своей кончины, в согласии с великим князем, поставил Алексия епископом г. Владимира. Этим поставлением он давал Алексию право занять после своей смерти кафедру Митрополита всея Руси, так как видел в нем человека, способного укрепить церковное единство Руси, особенно ввиду попыток галицких и литовских князей завести у себя своих митрополитов. Но несмотря на то, что по смерти Феогноста епископ Алексий уже был избран митрополитом, ему все же пришлось дважды ездить в Константинополь и защищать там свои права на всероссийскую митрополию от южнорусских кандидатов — Романа и Феодорита.

Пребывание в Константинополе принесло Святителю Алексию не одно утверждение в правах своего избрания, хотя это и являлось главной целью длительной поездки. Два года, в течение которых он отстаивал свои права против незаконных искателей церковной власти на Руси, явились для него как бы дипломатической школой, обогатившей его для государственной деятельности. Надо полагать, что за это время он познакомился там и с сущностью так называемых паламитских споров, которые возникли по поводу рационалистической ереси Варлаама, порицавшего основы духовной жизни восточного монашества [4], а также с борьбою местных церковных партий зилотов [5] и политиков, которая могла подкрепить собственные воззрения Святителя Алексия на тесную связь государственных и церковных интересов у себя на родине.

Когда Святитель Алексий вернулся еще из первой поездки в Константинополь, то обстоятельства сложились так, что ему пришлось сразу встать не только во главе Церкви, но и Московского княжества. Умер князь Симеон Гордый, и при слабом Иоанне Иоанновиче, как и при малолетнем сыне его Димитрии (Донском), Святителю Алексию пришлось быть, в сущности, правителем — регентом Московского княжества. Это провиденциальное соединение в его лице Первосвятителя Церкви и правителя государства имело огромное значение для возвышения Москвы, как и для сплочения вокруг нее всех национальных сил.

Еще св. Митрополит Петр склонялся в пользу Москвы, угадывая в ней будущий центр начинавшей объединяться Руси. Его преемник Митрополит Феогност уже утвердился в Москве, а Святителю Алексию было совершенно ясно, что этот город должен стать средоточием политической и церковной власти во имя единства и освобождения Руси от татарского ига. Он отлично понимал, что единство православной веры должно было оказать свое содействие политическому объединению раздробленной на уделы Руси, и в этом направлении стал успешно развивать свою деятельность.

Добиваясь покорности удельных князей Москве, Святитель Алексий искусно пользовался их (междоусобиями и домашними раздорами. Его мудрые планы умиротворения князей приводились в исполнение чаще всего средствами церковного воздействия. На одних он влиял увещаниями, благоразумных обязывал клятвою и крестным целованием, более непокорных карал церковным отлучением, а в особо трудных случаях посылал Преп. Сергия улаживать распри и склонять непокорных к единству с Москвой.

По отношению к Орде Святитель Алексий держался все время политики умиротворения, всячески ограждая Русь от новых вторжений. В истории хорошо известно, его путешествие в ханскую ставку с целью исцеления ослепшей Тайдулы, любимой жены хана Ченибека, который, требуя приезда Святителя, писал в Москву:... «если моя царица исцелеет, будете иметь мир со мною, иначе приду и попленю вашу землю». И Святитель Алексий, ради спокойствия родной земли, совершил подвиг веры, т. е. отправился в Орду и, явно укрепляемый помощью Божией, исцелил Тайдулу. Это событие еще более усилило личное влияние Святителя в Орде. Поэтому, когда, спустя некоторое время, новый хан Бердибек задумал разорить Русь, только Святитель Алексий смог своим нравственным влиянием и мудрыми доводами политика смягчить кровожадного хана и отвратить от Руси опасность нового набега Орды.

Умиротворяя на востоке Орду, Святитель Алексий вел решительную борьбу с Западом в лице литовского князя Ольгерда, который даже вторгался в пределы московские. В борьбе с Литвой Святитель не стеснялся с теми из удельных князей, которые вступали в союз с Ольгердом, и подвергал их церковному отлучению, если не помогали уговоры. Эта сильная мера показывает, как высоко ставил Святитель Алексий задачу объединения и ограждения Руси от внешних врагов: всякое уклонение от этой цели он расценивал как измену Церкви и Отечеству.

Так в мудрой политике Святителя Алексия готовилась русская победа на Куликовом поле, имевшая совершиться спустя два года после его блаженной кончины. Эта победа явилась как бы итогом его церковно-государственной деятельности, возведенной церковным сознанием в подвиг святости.

Благоговейно обозревая жизненный путь Святителя Алексия, невозможно пройти мимо его отношений с Преп. Сергием. Они были люди не одного и того же поколения [6], но служили одной цели, одному общему делу [7] — каждый на своем особом поприще. Если первый, по выражению историка, «шел боевым политическим путем» и, сочетая его со строительством церковной жизни, при трех князьях трудился над возведением здания русской государственности и независимости, то пустынножитель Сергий содействовал нравственному воспитанию народа путем насаждения христианского общежития в дотоле пустынных и необжитых местах.

Когда установились личные отношения между Святителем Алексием и Преп. Сергием, сказать трудно, но можно думать, что их знакомство произошло через брата Преп. Сергия Стефана, который поселился в московском Богоявленском монастыре вскоре после того, как братья воздвигли на Маковце деревянную церковь во имя Пресвятой Троицы. Первая встреча Прап. Сергия с иноком Алексием могла произойти в тот момент, когда нужды освящения церкви приводили братьев — Сергия и Стефана — к Митрополиту Феогносту. Но как бы то ни было, а дружба Святителя Алексия с Преп. Сергием установилась рано и продолжалась до самой кончины Святителя.

Это была дружба святых, и трудно входить в оценку их отношений. Но нельзя не коснуться известного события в жизни святых друзей, когда Преп. Сергий отказался принять от Святителя Алексия знаки избрания на святительскую кафедру, а Святитель кротко уступил Преподобному и отпустил его с миром.

Можно предполагать, что Святитель Алексий предложил святительский сан Преп. Сергию отчасти потому, что не желал иметь преемником архимандрита, Михаила Митяя, уже предизбранного на кафедру кн. Димитрием Донским. Психологически это предложение другу было продиктовано беспокойством за судьбу их общего дела, продолжение которого нельзя было вручать Митяю. Но решительный отказ духоносного друга был в очах Святителя не ослушанием, а только твердым следованием зову Божию идти до конца, своим путем, уже открытымы Преподобному в чудесном видении птиц. Поэтому Святитель кротко уступил Преподобному, смиренную святость которого он не мог поставить в зависимость от административной властности, требуемой подвигом святительства.

Это кроткое согласие Святителя с желанием Преподобного остаться пустынножителем воспринимается нами как одобрение его пути и свидетельствует о том, что в глазах Святителя Алексия «смиренная святость стоял: а выше политической мудрости и опыта».

Указанный факт раскрывает нам и жизненный путь самого Святителя. Совершенно очевидно, что иноческий подвиг имел для него первостепенное значение, а государственное служение было исторически обусловленным послушанием. В известные моменты последнее могло быть для него и тягостным, но, сознавая в полной мере свою ответственность за судьбы Церкви и Отечества, он видел в своей государственной деятельности такое же необходимое условие спасения души, как и в подвиге иноческого самоотречения. Поэтому не могло быть и не было у Святителя никакого раздвоения. В нем инок не противоречил строителю государства, и Господь через Церковь Свою увенчал его венцом святости за идеальное сочетание иноческого подвига с церковно-общественным служением.

В наше время можно только удивляться примеру такого· сочетания, но в условиях того далекого и трудного времени, когда порабощение и удельная раздробленность угрожали самому существованию Руси, объединение национальных сил в централизованное государство с помощью Церкви было таким же неотложным и святым делом, как в современных условиях совершенно необходимым и богоугодным делом представляется утверждение единства Русской Православной Церкви против нарушителей международного мира, как и бдительное ограждение канонической чистоты Православия против посягательств всякого рода реформаторов, расшатывающих устои православной (церковности на радость тем же врагам нашей Церкви и нашего Отечества.

А. Ведерников

[1] В. Ключевский. Значений Преп. Сергия для русского народа и государства — «Очерки и речи». Второй сборник статей. 1918 г.

[2] См. Житие Святителя Алексия.

[3] Филарет, Митрополит Московский и Коломенский, «Слова и речи», т. IV. М. 1882, стр. 48—49.

[4] Варлаам, калабрийский монах, — виновник богословско-философского движения в Византии в XIV веке, которое выразилось в продолжительной борьбе варламитов и паламитов по поводу учения о Фаворском свете. Паламнты — сторонники афонского монаха Григория Паламы, впоследствии митрополита Фессалоникийского. С целью защитить Православие от латинского влияния в лице Варлаама, Григорий Палама со всей силой своего ученого таланта и литературного уменья выступил против этого порицателя восточного монашества и его резких суждений об умном делании и созерцательном подвиге.

[5] Зилоты — церковная партия в Константинополе XII—XIV вв., которая вела борьбу с другой партией — «политиков», добиваясь, чтобы государство не посягало на права Церкви и не вмешивалось в сферу духовной власти.

[6] Преп. Сергий был моложе Святителя Алексия, примерно, на 20 лет.

[7] Тому же делу — укреплению Русского государства — служив в XIV в. и просветитель Пермской земли Святитель Стефан, который был моложе Преп. Сергия, примерно, также на 20 лет. См. нашу статью в Ж. М. П. № 4 за 1949 г. на тему «Апостольский подвиг Святителя Стефана Пермского».