РУССКО-СЕРБСКИЕ ЦЕРКОВНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
(Очерки из истории русско-балканской дружбы во Христе)
Как известно всякому церковному читателю, просвещение Христовым учением народов Балканского полуострова пришло из Византии.
По свидетельству греческих литературных источников, первый этап обращения сербов в христианство относится к 40-м годам VII века, т. е. ко времени, когда у сербов еще не было никаких признаков своей государственности. Византийский император Ираклий — как говорят источники — обратился к папе римскому с просьбой о присылке священников для крещения сербов, поселившихся на западно-византийских землях.
Профессор Е. Е. Голубинский (в «Кратком очерке истории Православных Церквей: Болгарской, Сербской и Румынской», стр. 444—445) справедливо указывает, что при Ираклии к истинной вере была обращена лишь некоторая часть сербского населения, подчиненная окормлению епископов римского диоцеза. Впрочем, в первой половине VIII века сербы-христиане перешли в ведение Константинопольского Патриарха. Количество христиан постепенно увеличивалось; разделение Церквей (1054 г.) не привело к окатоличению сербской паствы: она целиком осталась православной.
Начало истории Сербской Церкви относится к периоду уже сложившейся сербской государственности: в 1219 году св. Савва, младший брат короля («краля») Стефана был, с согласия Константинопольского Патриарха, возведен на кафедру архиепископа Сербского. «Благодаря этой важной уступке со стороны греческой иерархии — как авторитетно утверждает академик Ю. В. Готье («Образование Сербского государства» — «Славянский сборник», изд. 1947 г., стр. 12) — была создана Сербская национальная Церковь, что было равносильно признанию политической независимости страны».
Биография святого основоположника Сербской Церкви уже некоторыми важными подробностями «перекликается» с Русью. Восемнадцатилетним юношей он отказывается от дарованных ему отцом крупных владений и в сопровождении русского инока (неизвестного по имени) тайно уходит на святую Афонскую гору и там, в русском же Пантелеймоновском монастыре, принимает монашеский постриг малого образа и проходит первые стадии иноческого подвижничества.
До конца XIV века русско-сербские церковные связи не находят подробного отражения в дошедших до нас документах и материальных памятниках. Это вполне понятно: распавшаяся на множество удельнофеодальных княжеств, обессиленная кровавыми межусобицами, Русь в 1237—1240 гг. попала под тяжелое ярмо татаро-монгольской Золотой Орды. Возможности сношения Руси со странами Балканского полуострова предельно сузились.
Правда, и в самые тяжкие годы не заростали травой тропинки на путях от русских земель к святой Афонской горе и к величайшим святыням Святой Земли — Палестины. Тропы эти частично пролегали и через Сербию. Афонская гора, по словам новейшего исследователя проф. М. Н. Тихомирова («Исторические связи русского народа с южными славянами» в «Славянском сборнике», изд. 1947 г., стр. 170—171), была подлинным международным центром Православного Востока, где русские встречались с греками, болгарами и сербами. Более того, путешествия русских на Афон, несмотря на невероятные трудности пути, были в то время «явлением обычным».
Русский православный человек не забудет, в частности, такого факта, как принятие в 1349 г. сербским царем Стефаном Душаном под свое особое покровительство русского Афонского Пантелеймоновского монастыря. Из многих, хотя и крайне отрывочных свидетельств, нам известно, что в тяжкие годы татарской неволи сербы и болгары снабжали Русь церковно-богослужебными книгами.
Как известно, при царе Стефане Душане (1331—1355 гг.) Сербское государство достигло высшего предела своего могущества: оно представляло серьезную угрозу самому существованию Византии, Венгрии и других европейских стран.
При Стефане Душане и по его прямой инициативе Сербская Церковь стала вполне автокефальной; ее первосвятитель-архиепископ в 1346 г. был провозглашен патриархом. Но Константинопольский Патриарх объявил сербскую иерархию отлученной от Церкви; лишь в 1371 году, на базе взаимных уступок, схизма была снята, титул же патриарха надолго сохранился за сербскими первосвятителями.
После смерти Душана начинается быстрый феодальный распад государства. Из глубины же Азии двинулись на Балканы страшные турецко-мусульманские орды. Героически сопротивлялся доблестный сербский народ напору превосходящих сил противника. Но «сила солому ломит», да и многие из власть имущих «продали шпаги свои» (а «краль южной Сербии» Марко даже сражался в рядах турок против своего народа) — и 15 июня 1389 года на веки вошло в историю, как день национального траура: на Коссовом поле сербское войско потерпело поражение, и свободолюбивый народ был порабощен турками-османцами.
Управлять страной султаны поручили «деспотам» сербской национальности (это был древний прообраз марионеточных «правительств», насаждавшихся несколько лет тому назад Гитлером, а позже англо-франко-американским империалистическим блоком). Но в 1479 году турки ликвидировали даже марионеточную автономию.
Сербский народ продолжал борьбу с угнетателями всеми возможными средствами и способами.
С начала XV века приходит новый этап многосторонней русско-сербской взаимной дружбы во Христе.
Чем были для Руси и русского народа годы пятнадцатого — семнадцатого столетий? — Растерзанная, измученная и чужеземным ярмом и княжескими межусобными распрями Русь обретает новое державное сердце: из исторического небытия выходит на широкий исторический горизонт «городок» Москва. К ней, в поисках единства, желанного, как воздух, тянутся грады, посады, веси, деревни и починки русские. Объединение Руси ускоряется интересами борьбы с татаро-монгольскими захватчиками и с внутренним врагом — удельным раздроблением.
И вот на грани XV—XVI веков мир увидел могучее Русское национальное централизованное государство, сбросившее чужеземное иго. Занимая огромные пространства на восточно-европейской равнине и простираясь за Урал, Русь при Иване Грозном превращается в многонациональное государство.
Могучим подъемом своих неисчерпаемых народных сил страна в начале XVII века вышла победительницей из боевой брани с сильными западно-европейскими интервентами. Россия остается единственной в мире православной страной, сохранившей государственную независимость. Более того, она становится оплотом вселенского Православия, хранительницей его догматической чистоты; за ней молчаливо, но довольно многозначительно, признается право защиты вероисповедных интересов православных в иноверных странах.
В течение XV—XVII веков не было ни одного случая отказа в помощи единоверным братьям-славянам, когда помощь была, особенно необходимой. При этом отметим, что бескорыстная и без всяких расчетов на компенсацию всесторонняя поддержка славян была оказываема даже в годы, когда сам русский народ терпел большие лишения. Действительно, «друг познается в несчастий».
Напомню читателю факт, часто и несправедливо забываемый: приют и гостеприимство, оказанное русскими и украинцами многим тысячам сербов, бежавшим к нам после захвата турками Сербии. Автор этих строк, попутно (при работе над другой темой) исследовавший данный вопрос, нашел явные следы оседания сербских эмигрантов-крестьян на землях Украины поселениями по несколько сотен семей каждое.
Новейший последователь М. Н. Тихомиров, ограничившись летописными источниками, устанавливает наличие на Руси, в частности, в Москве, сербских мастеров-ремесленников, например: колокольного мастера Бориса, искуснейшего мастера по изготовлению часов с «преухищренным самозвоном» афонского инока Лазаря (цит. соч., стр. 174—175). Тот же ученый, правда, с гораздо меньшими основаниями предполагает, что сербо-бомарские эмигранты принесли к нам, в районы Пскова и Новгорода, ересь «богомильства», которая на российской почве дала всходы в форме «стригольничества» и других «доморощенных» ересей.
Без сомнения, отсутствие ярких следов более или менее массовой сербской эмиграции рассматриваемого периода частично объясняется слиянием эмигрантов с близко-родственным по языку, духовному складу и вере русским народом.
До сих пор историко-церковная наука не изучила во всей полноте взаимных русско-сербских культурных связей и влияний. В изучаемый период мы имеем в виду взаимное обогащение той и другой национальной культуры. Освещение вопроса затрудняется живучестью в церковноисторической литературе то явных, то прикрытых антипатриотических взглядов «школ» Е. Е. Голубинского и др., доказывавших одностороннюю и исключительную зависимость русской культуры от культур чутьли не всех народов земного шара, с которыми Руси приходилось встречаться (норманов, греков, половцев, немцев, итальянцев, датчан, шведов, болгар и других), в том числе и от сербского. Любознательность русских людей, их жажда к овладению всеми знаниями, накопленными человечеством с тем, чтобы развивать их вширь и вглубь, принималась апологетами всякой иностранщины за «обезьянничание», в лучшем случае за некритичное «коленопреклоненное» ученичество.
В данный момент речь идет о культурах братских одаренных народов. Поэтому мы рады возможности повторить хорошо аргументированные строки весьма осведомленного литературоведа проф. М. Н. Сперанского (в его труде «К истории взаимоотношений русской и юго-славянских литератур» — «Известия отделения русского языка и словесности
Российской Академии Наук», т. XXVI, изд. 1921 г.) о том, что в XIII—XV вв. ряд произведений русской православной литературы был широко известен на Балканах, в частности в Сербии. В их числе: сборник святоотеческих и др. изречений «Пчела», повесть об Акире Премудром и др. Есть и другие, не приводимые мною за ограниченностью места, факты влияния русской (литературы) культуры на сербскую.
Но было бы черной неблагодарностью не отметить большой и эффективной братской православно-культурной помощи нашим предкам в годы их особенной нужды в этом.
Если Руси нечего было занимать у половцев, угров, татар и проч., то с сербами дело обстояло иначе. Уровень сербской культуры (напр., в XV веке) был таков, что покорители Византии и юго-восточной Европы — турки, которых никак нельзя было заподозрить в сочувствии к эллинской и особенно славянской культурам, были вынуждены нетолько «дозволить к употреблению» сербский язык: так, при дворе султана и в привилегированных кругах турецкой столицы употреблялись разные языки: турецкий — язык государя, арабский — язык священного законодательства Корана; славянский (сербский), как наиболее общеизвестный, в частности язык янычар и греческий язык, как речь константинопольцев и населения городов Греции. Проф. М. Н. Тихомиров (цит. соч., стр. 180) удостоверяет (подкрепляя это ссылками и на архивные первоисточники и на серьезные исследования), что султанские грамоты, адресованные «Московии» и Молдавии, составлялись на сербском языке.
Добавим, что самый сербский язык формировался в прочном взаимодействии с русским. Вслед за многими русскими и балканскими исследователями (Голубинским, Тихомировым, Сырку, Ягичем, Григоровичем и др.) приведем сущность высказываний известнейшего сербского (по происхождению болгарина) писателя начала XV века Константина Костенчского в его «Сказании о письменах». Отражая мнение образованных балканских людей своего времени, он утверждает, что древнейшие переводы церковно-богослужебных книг не были и не могли быть сделаны ни на болгарском языке, как слишком трудном, ни на сербском, как «высоком» и сжатом, а за основу мог быть взят только «тончайший й прекраснейший» русский язык с привлечением элементов болгарского, боснийского, сербского, словенского, хорватского и чешского. Нельзя, конечно, в свете современных нам историко-лингвистических знаний, всерьез говорить о том, что свв. братья Кирилл и Мефодий в своих трудах по устроению славянской письменности пользовались какой-то смесью перечисленных языков, которых они в должной степени знать и не могли, но высказывания Константина Костенчского ценны для нас, как бесспорное свидетельство хорошего знакомства образованных сербов того времени с русским языком.
Православной Руси были то полностью, то частично посвящены труды нескольких сербских духовных писателей, вся жизнь которых была служением своему народу на своей родине. Для примера укажем на известного «черноризца Филолога» (Аникиту Льва) писателя 1-ой половины XVI века. Он, вероятно, по собственному почину написал два «похвальных слова» св. Михаилу, князю Черниговскому. Своим литературным талантом (который Е. Е. Голубинский на 510 стр. своего цитированного нами труда издевательски называет «риторической необузданноглаголивостью» старого сербского писателя) Аникита Лев прославился по православной Руси вплоть до студеного Беломорья. Соловецкий монастырь командирует в Сербию своего доверенного инока, по просьбе которого талантливый сербский «черноризец» составляет два известных «похвальных слова» преподобным Зосиме и Савватию, подвижникам Соловецким («Прибавления к Творениям Свв. Отцов», часть 18, ст. «Сведения о Филологе черноризце, проповеднике XVI века»).
В составе русской церковной иерархии и черного духовенства мы встречаем сербов, память о которых равно дорога как для Русской, так и для Сербской Церквей.
Если проф. М. Н. Тихомиров слишком прямолинеен, говоря, что в «Северной Руси создается новая литературная школа, находящаяся под явным югословянским влиянием», то во всяком случае можно уверенно сказать, что Сербия, представленная у нас своими наилучшими и самыми образованнейшими из своих сынов, помогла развитию русской культуры и сближению ее с сербской, средний уровень которой, напр., в XVI веке, едва ли превосходил русский. Названный ученый, обосновывая приоритет сербского влияния, указывает, что «риторика Епифания особого типа, но принадлежность ее к определенной литературной школе, связанной с южно-славянскими странами, а в еще большей степени с Византией, не подлежит сомнению». Но нам кажется, что это не так. Епифаний Премудрый, о котором идет речь, — один из выдающихся русских церковных писателей, автор ряда работ, в том числе и известнейших пространных житий Преп. Сергия Радонежского и Стефана, просветителя Пермского, оригинален в своей риторике (ср., напр., жития его авторства с вышеназванными «похвальными словами» «черноризца Филолога»). Точнее будет утверждение, что хорошее знакомство с лучшими произведениями православных писателей помогло Епифанию найти и свою форму и свой стиль изложения.
Это ни с какой стороны не умаляет заслуг перед Русской Церковью и русским народом сербских иноков — свв. Киприана и Пахомия (Логофета). Первый из них еще при жизни Святителя Алексия, Митрополита Московского, был предназначен Константинопольским Патриархом в преемники Алексия по Московской первосвятительской кафедре.
Несколько лет Киприан пробыл в Галиче, управляя в звании Киевского Митрополита южными и юго-западными епархиями русских земель, захваченных великим княжеством. Но очень нескоро после кончины св. Алексия новый митрополит приступил к окормлению Православной Русской Церкви: великий князь Московский Димитрий Иванович Донской долго его не принимал, ошибочно считая Киприана сторонником литовских, антирусских интересов. Святитель-подвижник привез на Русь и свою высокую веру, и горячую любовь к русскому и сербскому свободолюбивым народам, и высокую личную духовную культуру. Уклонившийся от сугубо мирских дел, если они прямо не затрагивали нужд и интересов Церкви, первосвятитель, подобно своему гениальному предшественнику, добился выдающихся миротворческих результатов: между Москвою и Литвой за все время возглавления им всероссийской митрополии († в 1406 г.) вооруженной борьбы не было, и Литовские великие князья при нем даже не возбуждали вопроса об особой для себя митрополии. Киприан с полным основанием может быть назван великим святителем-патриотом. Он был одинаково энергичен и талантлив и в сфере церковно-административной и как архипастырь-богослов и наставник (поистине бессмертны его труды по упорядочению богослужебной практики и в области личной церковно-просветительной деятельности).
Известно также, что нашей отечественной Церкви послужил племянник Киприана Григорий Цамблак (которому некоторые наши сторонники без достаточных оснований присваивают прозвище Семвлака или Семивлаха), достигший в расцвете своих сил высокого сана и поста Митрополита Киевского. Правда, он возглавил митрополию в те годы, когда она стала независимой от Москвы. Но нам важно отметить, что Григорий не стал духовным оружием агрессивных, антирусских замыслов правителей Литвы. Его, Григория, некоторые исследователи (в том числе, к сожалению, и такой почтеннейший историк
Церкви, как архиепископ Макарий) упрекают в том, что он почти все свое внимание, даже в ущерб церковно-административным текущим делам, уделял полемике с католиками. Но в условиях места и времени эта полемика была весьма полезной с точки зрения интересов Русской Церкви в целом!
Всей своей деятельностью он воспитывал в своей украинской и белорусской пастве убеждение в том, что истинный свет Православия идет с Востока — от братского русского народа, а с Запада надвигается, в лице католичества, главная опасность — черная туча ненависти ко всему дорогому и святому для православного человека. Таким образом, литературная деятельность Григория представляет серьезный вклад в русскую церковную культуру.
Приехавши в Россию молодым ученым монахом, серб Пахомий Логофет умер здесь в 1480 г. глубоким старцем, отдавши служению Русской Церкви более пятидесяти лет. Он широко известен, как автор житий многих русских подвижников благочестия.
Историки церковной архитектуры — Брунов, Кондаков, Покровский и др. — указывают на сходство некоторых московских сооружений XV века (напр., Андрониева монастыря) с сербскими. Правда, никто из них не говорит о полном копировании.
Чем дальше, тем больше произведений русской церковной письменности попадало в сербские монастыри и церкви в качестве подарков от русских царей (щедрейшим из них в этом отношении был Иван IV Грозный), архиереев, игуменов и образованных мирян.
В XVI—XVIII вв. русско-сербские церковные связи становятся еще более прочными и разносторонними, причем, по правильному заключению проф. М. Н. Тихомирова, теперь уже определенно «струя заимствований идет не с юга на север, а с севера на юг».
Вопрос о русско-сербских церковных отношениях этого периода, поднятый проф. Е. Е. Голубинским, нашел развитие в трудах историка проф. Каптерева (в частности, в его работе «Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях», изд. 1914 г.) и в документальных публикациях. В наше время он изучен советскими учеными историками, вооруженными арсеналом тончайших средств глубокого исследования; последним по времени является блестящий труд члена-корреспондента Академии Наук СССР С. К. Богоявленского: «Связи между русскими и сербами в XVII и XVIII вв. », опубликованный в 1947 году.
Проф. Е. Е. Голубинский в цитированной нами его работе по истории балканских Церквей исследовал внешние формы связей—приезды сербских иерархов за «милостыней». Позднейшие исследователи показали уже полную картину.
Со стороны турецких властей сербы подвергались всяческим преследованиям. Несколько десятков тысяч православных людей в поисках спасения бежало в пределы позднейшей Австро-Венгрии. Но они, как оказалось, попали «из огня да в полымя»; преследования со стороны католиков не на много уступали турецким зверствам. Православные церкви и монастыри либо уничтожались, либо приходили в запустение; священнослужители переносили тяжкую нужду и нравственное угнетение. Естественно, что они направляли свои «очи, полные скорбной мольбой» в сторону Руси.
И никогда не оставалась безответной Святая Русь. Мы помним, что Стефан Душан в годы золотоордынского порабощения Руси спас от гибели Афонский Пантелеймоновский русский монастырь. В 1555 году в Москву, к царю Ивану Грозному, прибыли старцы сербского Афонского Хиландарского монастыря с просьбой о помощи. Святая обитель была снабжена всем необходимым и объявлена находящейся под особымнепосредственным покровительством русского государя. Впоследствии Хиландар стал одним из важнейших духовно-просветительных: центров православных Балкан.
Позже в Москву открывается настоящее паломничество жаждущих помощи и поддержки сербов. Из сводки, приводимой проф. М. Н. Тихомировым, видно, что в XVI веке в Москве побывали посланцы: Белграда, Филиппополя, Адрианополя, Кучайнского Преображенского монастыря, Беочинского, Острицкого, Рождественского, Ильинского, Крушедольского на Фрушковой горе, Студеницкого, Скоплянского Предтеченского, Милешева, Анкольского и др. монастырей и Вертарской епископии. (Попутно отметим, что Милешев монастырь в середине XVI века был центром сербского книгопечатания. Не исключена возможность, что с этим монастырем, как равно и с г. Белградом, где также уже существовала типография, были связи еще и у русских первопечатников. Некоторые любопытные данные, подтверждающие наше предположение, приведены И. П. Сахаровым в его «Обозрении славянорусской библиографии», т. I, кн. 11, изд. 1899 г. Во всяком случае существенная материальная русская помощь значительно усилила литературно-книжную, деятельность у сербов).
Доведем до сведения читателей наиболее интересные факты из числа установленных и опубликованных достопочтеннейшим проф. С. К. Богоявленским.
В XVII веке поездки Духовных лиц в Россию настолько участились, что правительство было вынуждено внести определенный порядок. Церквам и монастырям давались грамоты с указанием срока их приездов (одним разрешался приезд через каждые пять лет, другим через семь лет, третьим через десять и т. д.). Тот же порядок был установлен и для иерархов. Что он строго соблюдался, свидетельствует, напр., такой факт: в 1653 г. Печского (сербского) Патриарха Гавриила вернули с полпути обратно потому, что после предыдущего приезда представителя патриархии прошло шесть, а не семь лет. Зато в следующем году святитель был принят с большими почестями и возвратился со щедрыми дарами.
В 1622 году, то-есть в то время, когда Русь далеко не залечила зияющие раны, нанесенные ей иноземной интервенцией предыдущих лет, в Москву приезжал епископ Антоний — один из австро-сербских архиереев; русский народ от последних медяков и рубищ уделил немало даров представителю угнетенных братьев по вере. Через сорок лет, от той же кафедры прибыл Митрополит Феодосий; по состоянию его здоровья, он принял предложение остаться на покое в Москве. В 1641 и и в 1648 гг. приезжали и получали серьезную помощь еще два австро-сербских архиерея: Митрополит Неофит и епископ Михаил Хоповские.
Трагична судьба упомянутого выше Патриарха Гавриила, который, будучи в Москве, (в сопровождении Митрополита Михаила и др. лиц), принимал активное участие в соборном обсуждении вопросов исправления церковно-богослужебных книг. Говорят (но прямых доказательств этому нет), что он пытался поставить вопрос о русской вооруженной помощи для борьбы против турок. Но эта попытка (даже если считать ее фактом) результатов не дала: у России в то время были слишком напряженные отношения с соседями из-за Украины, в воздухе пахло жестокой кровопролитной войной.
Турки по возвращении Патриарха из Москвы, коварно обвинили его ни более ни менее, как в... шпионаже в пользу России и в результате злодейски-организованной комедии суда повесили. Одной из целей этого разбойничьего акта было устрашение других лиц, намеревавшихся; продолжать связь со столицей истинного Православия.
Но едва минуло десятилетие со дня казни Гавриила, как в Москве появляется сербский Митрополит Феодосий, деятель несомненно знакомый Русской Церкви раньше, ибо иначе трудно понять факт приглашения его собором русских епископов занять пост Местоблюстителя Патриаршего Московского Престола после низложения Патриарха Никона (предложение Феодосием было принято).
Почти вслед за ним (в 1668 г.) появляется известный в балканской истории Трансильванский Митрополит Савва (Бранкович) со свитой, возглавленной братом Саввы, известным сербским историком и духовным писателем Георгием (Юрием) Бранковичем.
Не знаем, какие дела были у Бранковичей, кроме собирания пожертвований, но отметим, что Георгий привлекался австро-венгерцами к активному участию в войне против турок. Когда же стало очевидным, что Георгий условием своего участия намерен был поставить национальное и религиозное освобождение сербов, австро-венгерские правители, создав провокацию, двадцать два года продержали его в тюрьме.
Несмотря на то, что сербское книгопечатание старше московского, очевидно, типографская продукция была количественно совершенно недостаточной, ибо приезжавшие на Русь сербы особенно ценили такие дары, как русские книги церковно-богослужебного обихода. Приводимая нами цитата из труда проф. С. К. Богоявленского показывает огромное влияние русской церковной письменности на сербов. «Усваивая русский язык, — говорит он, — сербский грамотей в своих произведениях и проповедях старался подражать русским книжным выражениям, так что получалась смесь сербского языка с языком русских богослужебных книг. Этот смешанный язык долгое время оставался сербским литературным языком, пока трудами Вука Караджича и его последователей не был создан сербский литературный язык, близкий к разговорному». (Цит. соч., стр. 243).
Последние архивные изыскания гражданских историков приоткрыли еще одну важную сторону русско-сербских отношений. Оказалось, что в наших Государственных архивах есть документы, непреложно свидетельствующие о том, что не только приезжавшие в Москву духовные лица привозили в Сербию русские книги: города и села солнечной Сербии в XVII и XVIII веках видели на своих улицах и торжках, столь знакомых каждому из нас в детские годы владимирских офеней с богослужебными книгами и иконами. Покупателями их, конечно, были не только церкви, монастыри и духовенство. Рядовые, простые сербские люди лицом к лицу сталкивались с простыми русскими людьми. Дружба во Христе крепла сверху и снизу!
И — второй факт: оказывается, палехские иконописцы (может-быть прямые предки тех мастеров, которые в 1948 году расписывали ворота Сергиевой обители?) в самом начале XVIII века основательно «утоптали» тропы торговых дорог в Сербию со своим благородным «товаром». Может быть, кто подумает, что такая торговля поощрялась русским правительством? Вовсе нет. Напротив те же самые документы говорят о том, что во-первых, власти запретили владельцу села Палех графу Бутурлину выдавать своим крестьянам-иконописцам отпускные грамоты; во-вторых, киевский губернатор получил строгий приказ с «нагоняем» закрыть границу для русских офеней вообще; в-третьих, русский посол в Турции сам просил турок не пропускать офеней с книгами и иконами в пределы «Блистательной Порты»; а, в-четвертых, добавлю от себя вслед за проф. С. К. Богоявленским — офени обходили все бумажные и физические рогатки и продолжали свое дело, не думаем, чтобы только из-за больших прибылей.
В восемнадцатых годах XVII века австрийские войска начали успешное наступление на турок. Последние должны были очистить всю территорию Сербии. О дальнейших событиях и источники и ученые исследователи русские и балканские — говорят согласно и даже почти в одних и тех же выражениях. А именно: от австро-турецкой войны больше всех пострадали сербы. Отступающие турки массами вырезывали мирное сербское население, многих угоняли в Константинополь и продавали в рабство. Наступающие австрийцы, тотчас после вторжения, закрывали православные церкви, либо обращали их в костелы, насильственно обращая сербов в католичество и всячески тесня православных.
Делегат Сербского Патриарха Арсения III (Черноевича) и отставного, находившегося в Сербии, Константинопольского Патриарха Дионисия — архимандрит Исаия просил русское правительство об оказании сербам помощи людьми и оружием в этот критический момент. По свидетельству Н. Каптерева (Приезд в Москву афонского архимандрита Исаии в 1688 г., ст. в 3-ей книге «Творения Свв. Отцов» за 1889 г.) выступление Исаии вызвало бурный общественный отклик. Правительница-регентша Софья уверила его в незамедлительной вооруженной помощи (которая на деле осуществлена не была), а пока Исаии были вручены грамоты с заверениями о «непрестанном попечении русских великих государей о всех православных, живущих под игом поганским». На границе австрийские власти отобрали грамоты, а самого архимандрита Исаию упрятали в тюрьму.
Военное счастье вскоре изменило австрийцам, и турки вновь отвоевали Сербию. Поверив обещанию австрийского императора гарантировать полные гражданские права и вероисповедную свободу тем сербам, которые согласятся получить в Австрии убежище от турецких зверств, более 37 тысяч сербских семейств во главе с Патриархом Арсением (Черноевичем) переселились туда.
Плохо пришлось оставшимся на местах, но более чем невесело было и переселившимся. Онемечение и окатоличение переселившихся производилось всеми допустимыми и недопустимыми средствами. Неоднократные категорические представления русских послов в Вене об облегчении участи православных силы не имели.
Петр Великий не желал войны с Австрией (а правители Австрии только перед вооруженным кулаком и могли смириться). Он лелеял мечту о разгроме Турции при поддержке единодушно восставших против нее балканских славян. В ожидании грядущих событий у сербов началось движение в пользу переселения в пределы Российской империи. Но ходатайства нелегальных послов от сербского народа перед Петром I в 1704 и 1708 гг. не могли иметь успеха в силу политико-дипломатической обстановки. Посланцам было рекомендовано готовиться к вооруженному восстанию против турок.
В 1711 году, после отказа султана от дипломатических переговоров, Петр Великий объявил Турции войну и при этом обратился к балкано-славянским народам с призывом к совместным действиям против общего врага. Первым поддержал призыв сверхдоблестный маленький черногорский народ под руководством своего Митрополита Данилы — духовного и светского владыки своего народа. Порабощенная турками часть сербов могла в нелегальных условиях выставить лишь небольшой повстанческий отряд (силой менее одного полка); австрийские сербы дали не больше.
Как известно, война 1711 года, быть может, вследствие стратегических просчетов, окончилась неудачно для России. Зато она сблизила братские народы между собой. В Сербии и Черногории окреп интерес к России. Здесь же, в свою очередь, — к Сербии. Одной из первых научных проблем зарождавшейся Российской Академии Наук — было славяноведение, в частности, — славянская история.
Сербским эмигрантам — участникам войны на стороне русских были обещаны земельные участки, денежное вознаграждение, русская служба. Около 500 человек поступили на русскую военную службу.
Австрия возобновила среди сербов пропаганду католицизма, на этот раз путем насаждения хорошо организованных, обеспеченных католических школ.
По настоятельным просьбам сербов во главе с православным Митрополитом Моисеем (Петровичем) Россия оказала сербам содействие в создании школы для обучения на родном языке.
В 1725 году к австрийским сербам отправился русский педагог и переводчик Максим Суворов — подлинный энтузиаст своего дела. Справедливость требует отметить, что работа М. Суворова проходила в тяжелых условиях: русское правительство около трех лет «забывало» высылать ему вознаграждение; книги и учебные пособия он приобретал за счет сбережений, накопленных в России, в поисках школьного помещения ходил из города в город. «Он, — пишет проф. С. К. Богоявленский, — входил в долги. От тяжелой жизни умерли на чужбине его дети, сам он часто хворал, но держал себя с неизменным достоинством и не бросал порученного ему дала». К тому же самоотверженному труженику на ниве церковного просвещения приходилось бороться против зловонных потоков клеветы и интриг, клокотавших вокруг него.
В таких условиях, почти лишенный поддержки сербской иерархии (что в высшей степени странно, но тем не менее является фактом!), писавшей замечательные отзывы о его работе, и в то же время отказывавшей ему в куске хлеба для детей и в свече для вечерних занятий, — Максим Суворов проработал одиннадцать лет! В 1737 году он был отозван в Россию. За это время им обучено и успешно выпущено более 120 человек, преимущественно священников и монахов разных возрастов.
Тридцатые годы XVIII века, период царствования в России Анны Ивановны, отличавшийся немецким засилием в царском, дворе, государственном управлении и армии («бироновщина») — приносит ослабление русско-сербских отношений. Царские послы уже не заступались за обижаемых православных, жалобы последних оставались без последствий.
В русско-турецкую войну тридцатых годов, в которой Австрия выступила на стороне России, Сербская Церковь благословила своих чад, живущих на захваченной турками территории, на освободительное восстание против своих поработителей. Повстанцы нанесли туркам ряд быстрых и крупных поражений, и австрийская армия (до того времени бывшая пассивной) почти без боев заняла исконную сербскую территорию. Австрийские сербы, входившие в состав австрийской армии, по свидетельству исследователей, сражались вяло, как бы предчувствия австрийское вероломство. Предчувствия оправдались: в первых же серьезных схватках с турками австрийские части были деморализованы и, даже не предупредив сербов, обратились в паническое бегство. Перетрусившее австрийское правительство заключило с турками мир на довольно позорных условиях: «турецкие» сербы были брошены на съедение свирепому врагу.
Патриарх Арсений (Шакебент) и как первоиерарх, и как духовный вождь своего народа допустил по меньшей мере две ошибки. Во-первых он оставил свою паству при первых же слухах о контрнаступлении турок и бежал в Австрию. Но это еще полбеды. Во-вторых, он, вместо призыва повстанцев к мужественному сопротивлению в помощь русскому оружию, призвал «турецких» сербов переселиться в Австрию. За Патриархом последовало около 60 тысяч сербских семейств, что, конечно, серьезно ослабило возможность повстанческого сопротивления.
(Описанный факт подробно изложен в ст. Н. Попова «Сербы в Австрии», в журнале «Русский Вестник» за май 1865 года). Впрочем, Арсений вскоре, учитывая настроения паствы, попытался исправить ошибку обращением к Анне Ивановне с просьбой, либо прямо призвать сербов к продолжению освободительной антитурецкой войны в составе русских войск или во взаимодействии с ними, либо — по крайней мере — хоть приободрить «австрийскую» часть сербов обещанием поддержки и защиты.
Обращение не дало особого эффекта, и, пожалуй, оно было запоздалым. Как бы то ни было, Австрия в глазах всех сербов была навсегда и бесповоротно разоблачена, как непримиримый коварный враг славянства. И, наоборот, Россия была больше, чем прежде, окружена ореолом защитницы и покровительницы православного славянства.
Во время известной Семилетней войны (1756—1763), в которой Австрия снова стала союзницей царской России, последняя стала вербовать славян-добровольцев. Австрийские сербы охотно шли на призыв с тем, чтобы после войны остаться в России на жительство; австрийскии двор, скрепя сердце, официально против этого не возражал. Лишь в наши дни стало известно (на основании документов архивного фонда «Сербских дел» — в Центральном государственном архиве древних актов), что карловацкий австро-сербский митрополит Павел (Ненадович) «тихой сапой» срывал вербовку добровольцев. Исследователи подозревают его в недостойной «близости» к австрийскому кошельку несимпатичного назначения. Это, конечно, на Церковь в целом тени не бросает — в семье не без урода.
В царствование Елизаветы Петровны нравственная поддержка, православных сербов в Австрии увеличилась. Несмотря на антиславянское настроение русского посла в Вене немца Кайзерлинга, ему все же пришлось сделать несколько энергичных представлений австрийскому правительству. В частности, он не мог не указывать на такие факты, как превращение в костелы храмов, отобранных у православных, даже в тех местах, где вовсе не было ни католиков, ни униатов.
В последние десятилетия XVIII в. сербы, черногорцы и герцеговинцы активно помогали России в борьбе против общего врага — Турции. Сербы — бойцы партизанского отряда генерала Ивелича после войны переселились в Россию, даровавшую им средства и другие возможности для освоения отведенных им земель.
Многие сербские духовные писатели своим творческим ростом обязаны России. Одним из таких является архимандрит Иоанн Раич (1726-1801). Выходец из очень бедной сербской семьи, он окончил несколько западно-европейских учебных заведений и завершил свое богословское образование в Киевской Духовной Академии, курс которой он прошел в три года; затем, в течение одного года он знакомился с московскими святынями, книго- и архивохранилищами. Уже в 50-х годах XVIII века, он приступает к собиранию материалов для задуманного им труда по истории балканских славян. Занимался педагогическими трудами, а в научных целях еще не раз посещал Россию.
Обогатив национальную литературу весьма многими небольшими по объему произведениями, он к семидесятилетнему возрасту окончил работу над четырехтомником «История разных славенских народов наипаче болгарь, хорватовь, сербовь», вошедшим в золотой фонд сербской исторической литературы. Даже скептик Е. Е. Голубинский отмечает огромную ценность трудов Иоанна Раича и в своих работах сотни раз на него почтительно ссылается.
Почти все сербские патриархи с надеждой обращали свои взоры к России. Так, например, Афанасий (Гаврилович), серб по происхождению,
известен по переписке с русской императрицей в 1752 году по вопросу о поддержке черногорцев. Предпоследний Сербский Патриарх Василий Беркич, сын своего народа, за свою энергичную церковнопатриотическую деятельность был совершенно клеветнически обвинен турками в австрийском шпионаже и сослан на остров Кипр, откуда он бежал в Черногорию, где три года (1766—1769) жил на нелегальном положении. Турки оценили его голову в огромую сумму. Наконец, ему удалось эмигрировать в гостеприимно встретившую его и давшую ему убежище Россию. Но уже сама Сербская Патриархия доживала последние дни.
Константинопольская («Вселенская») Патриархия очень давно добивалась ликвидации сербской церковной автокефалии. В этой статье нет места для анализа причин константинопольской экспансии. Во всяком случае, мы считаем неосновательным видеть ее причины только в грубоматериальных побуждениях греков (желание приобрести большее количество плательщиков долгов, хронически обременявших Патриархию). Полагаем, что не меньше в этом было заинтересовано и султанское правительство: оно еще в 1453 году дало указ о предоставлении Константинопольскому Патриарху права представительства интересов всего христианского населения Турецкой империи по вопросам не только церковным, но и гражданским. Султаны гарантировали патриарху подчинение ему всех балканских православных Церквей; в обмен на это патриарх должен был нести ответственность за верноподданничество христиан. Теперь наступило время полностью осуществить указ, переложить все хлопоты по «укрощению» свободолюбивого сербского народа на плечи Церкви; Сербская же Церковь была плотью от плоти своего народа, в ней сербы видели идейного руководителя своей борьбы за лучшее будущее. Все это укрепляло стремление турок к ликвидации сербской церковной независимости. Встречной волной было оживление велико-греческих настроений в среде константинопольских греков — потомков древних династий, банкиров, торговцев и верхушки служилого люда. В моей статье «Константинопольская Патриархия и балканские славяне» («Ж. М. П.» 1948, № 6) показано, что политика Патриархии, в конечном счете, направлялась небольшой кучкой «тузов» Фанара-греко-аристократического квартала г. Константинополя.
Совокупность этих причин объясняет полный успех ходатайства «вселенского» Патриарха Самуила I перед султаном о ликвидации Сербской патриархии с полным подчинением ее епархии Константинополю. Это произошло в 1766 г. В очень короткий срок почти все сербские архиерейские кафедры были возглавлены и стали возглавляться впредь греками. Не делает чести Самуилу I опубликованное позже «прошение» о добровольной самоликвидации автокефалии, якобы, подписанное большинством сербских архиереев. Нам хорошо известно: разгром Сербской автокефалии был столь бесцеремонным, смещение почтеннейших архипастырей — только по причине принадлежности их к одной национальности с пасомыми — проводилось столь явно, что девять архиереев, опираясь на широкие общественные сербские круги (и именно тех самых, которые, якобы подписались под вышеупомянутым «прошением»), в том же 1766 году обратились, через Московского Митрополита Платона, с просьбой к Святейшему Синоду о ходатайстве перед русской государыней Екатериной II и ее правительством о приостановлении насилий со стороны Константинополя. Как великой милости для блага Церкви угнетенного народа они умоляют принять сербскую архиепископию (бывш. патриархию) под юрисдикцию русского Св. Синода. Сербские святители соглашались на то, чтобы «в случае нужды» первоиерарх Сербии избирался из числа русских архиереев. Нельзя осуждать простодушных, искренних молитвенников, иноков-святителей, не представлявших, что по ряду политических соображений, русское правительство было не в состоянии удовлетворить их просьбу.
Открывается новый этап русско-сербских церковных отношений. Греки архиереи, за редким исключением, усиленно эллинизировали все, вплоть до богослужебного языка. Их надеждой стал Константинопольский Фанар; они (опять таки за редкими исключениями) не были действительными отцами своих пасомых, в глазах которых архиереи стали духовными чиновниками турецкого правительства. Миряне и рядовое духовенство больше чем раньше, смотрело на Россию, как на единственную освободительницу. Только теперь они стали возлагать надежды не на царское правительство, а на русский народ.
Конечно, и царское правительство иногда оказывало сербам серьезную поддержку (по каким видам — это другой вопрос). Как известно, героический сербский народ ценой больших усилий, крови и лишений добился автономного положения Сербии. Однако о церковной автономии сербов Константинополь и не помышлял. Император Николай I (снова повторим: по каким видам, это — другой вопрос) резким и настойчивым дипломатическим нажимом добился в 1830 году признания автономии сербской митрополии. С этого времени, точнее с 1832 г., митрополит и епископы стали избираться на месте из числа сербского духовенства. Низлагаться митрополит мог только по обоюдному соглашению Константинопольского Патриарха и сербского князя, епископы — по соглашению митрополита и князя. В Белграде была открыта в 1836 г. богословская (средняя) школа для подготовки священнослужителей.
Позже в числе ее преподавателей были и русские специалисты. Высшее богословское образование сербы получали в России, большей частью в Киевской Духовной Академии; на втором месте в этом отношении стояла Московская. Знаменитый сербский первоиерарх Митрополит Михаил (Иоаннович), с честью возглавлявший Сербскую Церковь около 40 лет (1859—1898 гг. с некоторым перерывом) и являвшийся автором громадного количества печатных богословских работ, — питомец Киевской Академии и постриженник Киево-Печерской Лавры.
Сербский народ и поныне свято чтит память героев Русско-Турецкой войны 1877—1878 гг., освободившей его от турецкого ига и давшей Сербии право на самостоятельное государственное существование. Без помощи великого русского народа освобождение Сербии было столь же невозможным, как невозможно было освобождение Югославии от гитлеровских захватчиков в 1945 г. без могучей помощи простых русских людей — солдат, офицеров и генералов Советской Армии под гениальным водительством великого Сталина.
Сила, мощь и братская действенная помощь русского народа позволила сербам добиться в 1879 году признания их церковной автокефалии Константинопольским Патриархом и Св. Синодом при нем, несмотря на энергичные интриги австро-немецкой и английской дипломатии. В дни войны 1877—1878 гг. Сербская Церковь и ее предстоятель Митрополит Михаил развернули очень большую патриотическую деятельность: рассылкой воззваний, благословениями воинов, своих и русских, сбором пожертвований, помощью больным и раненым и проч.
В положении сербов, живших на территории Австро-Венгрии, существенных улучшений в XIX веке не произошло. Католики осуществляли нажим всеми доступными им средствами, в особенности обласканные австрийскими императорами иезуиты.
В революцию 1848 года австро-венгерское правительство, как известно, широко применяло различные приемы натравливания друг против
друга различных народов многонациональной империи. Используя трения между сербами и мадьярами на экономической почве, правительство сумело представить восставших мадьяр (венгров) в глазах сербов в качестве притеснителей, присвоив себе покровительственную роль. Сербы воспользовались «доброжелательством» императора и собрали в Карловцах 1 мая 1848 года народную скупщину под председательством сербского Митрополита Иосифа (Раячича), которая провозгласила образование автономного сербского воеводства из 4 заселенных в большинстве сербами провинциях и провозгласила Иосифа Сербским Патриархом. Император Франц-Иосиф, признав постановление скупщины, использовал политически запутавшихся сербов в позорных целях ослабления революционного движения, а потом незамедлительно упразднил воеводство. За Иосифом он оставил только патриарший титул, лишенный в данном случае всякого реального значения, и тут же дал возможность католикам, униатам, и иезуитам вновь развернуть свой погромный фронт против Православия.
В 50-х годах XIX века Австро-Сербская Церковь получила из России материальную поддержку на восстановление разоренных церквей. До конца XIX века в Сербии употреблялись богослужебные книги, напечатанные в России. Далматинские сербы были обрадованы в конце минувшего столетия назначением к ним епископа-соотечественника Никодима Милаша, магистра Киевской Духовной Академии, почетного члена Петербургской Академии, одного из лучших для того времени славянских церковных историков и канонистов. Патриот своей Родины в нем сочетался с ученым русской духовной школы: он много сделал для русско-сербской дружбы и для борьбы с происками униатов в своей епархии.
Не более легким было положение босно-герцеговинцев. Автор главы из истории Сербской Церкви в известном коллективном труде «История Христианской Церкви в XIX веке», издания А. П. Лопухина — профессор Душан Якшич заканчивает свою главу следующими строками: «В своей тяжкой доле им — православным сербам — остается одно: молиться Богу об избавлении от этого египетского ига и уповать на братскую Россию, которая одна только своим властным голосом может облегчить их тяжкое положение» (цит. соч., стр. 437). «Властным голосом» своих вооруженных сил великий русский народ — первый среди равных в семье Советского Союза — спас сербский народ не только от «тяжкого положения» раба «арийских» поработителей, но и от полного физического истребления, которое готовили для славянства гитлеровские головорезы.
Об этом не забудут сербы! Это гарантирует рост братских связей между нашими народами вообще и рост русско-сербской дружбы во Христе. Православие — символ борьбы за мир во всем мире. Католицизм — знамя войны. И не случайно, что когда в наши дни в Югославии оторвавшиеся от народа правители, позабывши об уроках давнего и недавнего прошлого, попытались разрушить братскую связь между единоверными народами, этим уже воспользовалась армия Ватикана, ринувшаяся во все щели с целью расстроить нашу дружбу во Христе!
Но православный сербский народ этого не допустит!
Профессор И. Н. Шабатин
