РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ И РИМ [1]
В XVI веке идея организации антитурецкой коалиции под верховным руководством папы римского еще не теряла своей актуальности. Великий князь (а с 1547 года царь) московский считался весьма желательным участником этой коалиции. Но в то время, как сам Московский великий государь вполне основательно полагал, что вхождение его в антитурецкую христианскую лигу не должно ни в какой степени затрагивать церковно-вероисповедный вопрос, в Риме рассматривали дело по-иному. По мысли папы, великий князь Московский, участвуя в союзе христианских государей, тем самым должен был признать и власть папы над Русской Церковью в духе постановлений Флорентийского собора.
Но в XVI веке в жизни самой Римско-католической Церкви произошли события, которые, не ослабив пропагандистской энергии римского двора, заставили его — по условиям пространства и времени — несколько изменить самый метод своей работы. По характеристике одного крупного историка реформационного движения в Западной Европе, «XVI и первая половина XVII века в истории европейского Запада составляет особый период, вполне заслуживающий названия реформационного, так как основным его фактором является религиозная реформация...»[2].
В нашу задачу не входит описание ни широты, ни глубины реформационного движения XVI — XVII веков, которое имеет достаточно обильную литературу. Нас интересуют ближайшие результаты развития этого движения. Прежде всего они выявились в распадении католического единства Западной Европы и в появлении новых вероисповеданий. Из ограды римской церкви ушло много духовных овец; от папской власти освободились многие протестантские государи, в подчинении которых оказалось местное духовенство по принципу «cujus regio, ejus religio». Секуляризация церковно-монастырских земель увеличила земельные государственные фонды.
Реформация застигла Рим врасплох. Но скоро папство пришло в себя, оправилось от первого удара и перешло в наступление еще тогда, когда особенно интенсивно развивал свою деятельность кальвинизм.
В самой католической церкви реформация вызвала движение, которое в литературе называется иногда «католической реакцией», а иногда «контр-реформацией», в зависимости от того, перу какого автора принадлежит данное произведение. В целях борьбы с реформационным движением, в 1540 году был учрежден иезуитский орден. А в 1542 году в Риме было организовано верховное инквизиционное судилище, введена была строгая цензура над выходящими в свет книгами и одновременно был созван в Триденте церковный собор, который должен был точно формулировать вероучение Римско-католической Церкви, устранить ряд положений, могущих вызвать (и вызывавших) соблазн среди верующих (напр., индульгенции), и приостановить дальнейший рост реформационного движения [3]. Тридентский собор должен был возродить католическую церковь, оставив, однако, неприкосновенной всю ее прежнюю систему. Право толковать постановления собора принадлежало только одному папе.
В качестве действительно нового средства борьбы со всякого рода ересями Римско-католическая Церковь выдвинула иезуитский орден. Монашеские ордена в католической церкви существовали и раньше, действовали они и после учреждения иезуитского ордена, но это были обычного типа монашеские организации, принимавшие на себя - дополнительно к обычным монашеским обетам — некоторые особые обязательства, например, школьное обучение молодежи, помощь больным и увечным и т. д. Но иезуиты представляли многочисленную корпорацию, объединенную под управлением своего генерала. Члены иезуитского ордена были рассеяны по всем западно-европейским государствам в разных ролях: дипломатических советников, королевских духовников, школьных учителей, проповедников, писателей и т. д. Они были посвящены во все тайны внешней и внутренней политики. «Никакой монарх в свете, говорится в одном памятнике средины XVII ст., не может иметь таких сведений, как генерал иезуитов» [4]. Эта фраза не является преувеличением. К генералу ордена шли ежемесячные донесения начальников отдельных иезуитских провинций («провинциалов»), отчеты и рапорты ректоров иезуитских коллегий, начальников иезуитских резиденций и т. д. Главы иезуитского ордена не только собирали нужные им сведения, но и стремились использовать их ad majorem Dei gloriam. Функции членов ордена были разнообразны, поэтому и состав их был не одинаков: среди них мы видим и тонких расчетливых политиков, и бессердечных эгоистов, и слепых фанатиков, готовых идти на мучения и мучить других. Устав требовал от членов ордена приспособления к обстоятельствам и к настроению власть имущих. В религиозных делах иезуиты могли и должны были приспособляться к верованиям и обычаям тех народов, среди которых приходилось им действовать, довольствуясь иногда чисто внешним присоединением их к Римско-католической Церкви. Главными средствами, которыми оперировали иезуиты, были дипломатия и школа. Разумеется, иезуиты не останавливались и перед другими средствами, считая, что все они хороши, раз ведут к одной общей цели.
В период боярской олигархии, за время малолетства Грозного (1533—1547 г.), мы не видим со стороны Рима попыток завязать сношения с Московским правительством, во-первых, потому, что само правительство еще не обладало устойчивостью; во-вторых, Рим занят был внутренними делами в связи с развитием реформационного движения. Поэтому, на открывшийся в 1545 году Тридентский собор русские представители приглашены не были. В 1547 году собор закрыл свои заседания и возобновил их только в 1551 году. В это время произошли крупные политические события в Московском государстве. 16 января 1547 года молодой великий князь Иван Васильевич венчался на царство; боярская олигархия прекратила свое существование. В 1550 году новый папа Юлий III через своих послов гр. Герберштейна и некоего Штемберга обратился к царю Ивану с предложением вступить с ним в переговоры [5]. Ответа на это приглашение не последовало. В сентябре 1561 г. папа предложил русскому правительству прислать нескольких молодых людей для обучения их латинскому языку, а также догматам и обрядам Римско-католической Церкви. Одновременно с этим папа приглашал русское правительство принять участие, через специально назначенных лиц, в работах Тридентского собора, открывшего свои занятия в январе 1562 года. Не последовало ответа и на эти предложения. Но энергия Рима не ослабевала, хотя обстоятельства не благоприятствовали осуществлению его замыслов. В 1558 году царь Иван начал войну с Ливонией за выход к берегам Балтийского моря; в скором времени (1561 г.) эта война превратилась в войну за Ливонию с рядом государств. Особенно напряженной была война со Швецией. События внешне-политические осложнялись событиями внутренними. Начались боярские заговоры, которые находили поддержку у правительства Сигизмунда-Августа. Набег на Московское государство крымских татар в 1571 г., как устанавливается некоторыми данными, происходил не без соответствующего, воздействия польско-литовского правительства. Между тем Рим не выпускал из поля своего зрения Московское государство и посредником в своих сношениях с ним сделал папского нунция в Польше (Викентия дель Портико). Последний получил задание примирить короля Сигизмунда-Августа с царем Иваном IV. Нунций должен был убеждать царя Ивана войти в союз с другими европейскими государствами с целью исторгнуть Святую Землю из рук неверных; царь Иван должен согласиться принять присланных папой католических священников; за это папа обещал предоставить ему королевский титул.
Примирение с Московским царем, имевшим военный успех в Ливонии и владевшим г. Полоцком, не входило в планы короля. Не могла улыбаться ему и антитурецкая лига, ввиду возможности использования крымских сил для борьбы с Московским государством. Сигизмунд-Август соглашался лишь на то, чтобы папский нунций сносился с царем Иваном только по религиозным вопросам. Само собою понятно, что это сводило на нет миссию папского нунция.
Между тем, 25 мая 1571 г. папою Пием V, императором Филиппом II и венецианским дожем была закончена очередная (тринадцатая по счету), антитурецкая лига. Папа был заинтересован в привлечении к этой лиге и обоих враждующих правителей — Сигизмунда-Августа и Ивана IV. Однако, можно думать, что последнее не входило в план короля. Не без соответствующего воздействия на нунция решено было предварительно узнать есть ли смысл привлекать к антитурецкой лиге Московского царя, о нравах и действиях которого ходили самые неблагоприятные слухи. В это время в Польше оказался уроженец Померании, некий проходимец, Альбрехт Шлихтинг. Он попал было в плен в Московское государство, прожил там около 7 лет, соприкасался с опричниками, бежал в Польшу и здесь составил свои воспоминания о том, что он видел в Москве. Шлихтинг не щадил ярких красок и тенденциозно и лживо обрисовал в самом неприглядном свете и опричину и самого царя Ивана. Папский нунций не замедлил доставить это «произведение» в Рим. В результате этого папа Пий V писал 30 ноября 1571 г. королю следующее: «Мы отказываемся окончательно от всякого дела с Москвой, вследствие сведений, полученных нами об образе жизни царя...» Нунцию Портико папа писал: «Откажитесь от мысли ехать в эту страну, хотя бы король польский и одобрил вашу поездку и способствовал ей, ибо мы не желаем входить в сношение с нацией, столь жестокой и варварской»
II
Но решение папского двора игнорировать Московское государство было весьма непрочным. Уже преемник Пия V, папа Григорий XIII, снова начал попытки сближения с царем Иваном IV. При папе Григории XIII римская пропаганда принимает уже организованный характер. По его инициативе в Риме создается ряд коллегий, в которых должны были получать образование и воспитание в духе Римско-католической Церкви юноши различных национальностей.
По окончании учебы, эти молодые люди должны были распространять католичество у себя на родине. Среди этих коллегий нас больше всего интересует греческая коллегия имени св. Афанасия Александрийского, учрежденная 28 марта 1577 г.
По планам ее основания, Афанасьевская коллегия должна была готовить пропагандистов католичества не только среди православных греков, но и в других странах Востока (in ipsa Graecia et totius Orientis partibus) [7]. Не трудно догадаться, какие другие страны Востока имел в виду папа. Вскоре же, после открытия Афанасьевской коллегии, папский нунций в Польше (Лаурео) получил от папского секретаря (Комо) задание отобрать в Коллегию 5 или 6 способных мальчиков из русских и православных, подданных Польско-Литовского государства, и столько же мальчиков из Московского государства, из числа попавших в плен в происходившую войну. Добровольцев, молодых людей, желавших ехать в Рим для образования, не оказалось. Только через год папский нунций с трудом отыскал троих молодых людей, из которых один был из числа пленных [8].
Возлагая на Афанасьевскую коллегию большие надежды, папа Григорий XIII пытался наладить и непосредственные сношения с Московским царем. В 1576 году задача склонить царя Ивана к унии с Римом и к антитурецкой лиге была возложена на некоего ученого богослова Кленхона. Но посольство это почему то не состоялось [9].
Особенно активизировалась папская пропаганда в России в начале 80-х годов XVI столетия, когда развивал свои наступательные действия новый польский король Стефан Баторий. В Москве учитывали то обстоятельство, что Баторий встречает поддержку со стороны римского двора. Царь Иван решил было добиться при содействии папы прекращения военных действий со стороны Батория. 25 августа 1580 года для предварительных переговоров был послан в Рим некто Истома Шевригин в сопровождении толмача (переводчика) Федора Поплера. В инструкции Шевригину строго наказано не касаться вероисповедных тем. Единственно, что предлагал царь Иван — это участие в антитурецкой лиге. Дружественные отношения Москвы с Римом могли выражаться и в том, что венецианским и другим торговцам давалось право проезжать через русскую территорию в Персию. Рим добивался этого, потому что с купцами направлялись и миссионеры.
В Риме не замедлили ответить на обращение царя Ивана. В конце мая 1581 года был назначен официально для примирения царя Ивана с Баторием, а неофициально для водворения в России католичества иезуит Антоний Поссевин (или Поссевино) [10]. Это был многосторонне образованный человек, владевший словом и пером, очень хитрый, упорно добивавшийся своей цели любыми средствами. Две задачи он считал для Рима первоочередными: 1) порабощение турок объединенными силами христианских государей под верховным руководством папства и 2) упрочение католичества в восточных странах. Обе эти задачи объединялись и приводили к одной цели — победе папства над полумесяцем и восточной схизмой. Не трудно видеть, что в лице иезуита Антония Поссевина папский престол выдвинул действительно сильное орудие, однако, разбившееся о русский гранит.
Поссевин получил от папы секретную инструкцию повести дело таким образом, чтобы царь почувствовал, что миром с Польшей он обязан Риму. Затем Поссевин должен был внушить царю Ивану мысль о необходимости для него войти в блок с другими европейскими государствами для борьбы с турками. После этого Поссевин должен был перейти уже к вероисповедным вопросам и доказать царю Ивану, что для тесного политического союза в борьбе с турками необходимо и духовное единение между участниками его, а это может быть осуществлено только при условии признания церковного главенства римского папы. В качестве церковно-канонического обоснования папского приматства Поссевин должен был ссылаться на Флорентийский собор, на котором папу признали главой церкви и восточные епископы и византийский император. В качестве argumentum ad hominem Поссевин должен был указать царю Ивану, что зависимость от Константинопольского патриарха, данника турецкого султана, не соответствует достоинству его державы и лично его самого. Наконец, Поссевин обязан был исходатайствовать разрешение на постройку в Москве нескольких или, в крайнем случае, одной католической церкви.
Поссевин 18 августа 1581 года прибыл в Старицу, где в то время находился царь Иван. Прием, оказанный папскому представителю, нисколько не отличался от приема других представителей иностранных государей. Через два дня Поссевин представился царю Ивану и вручил ему папскую грамоту. Содержание этой грамоты сводилось к следующему. Папа Григорий XIII приветствует намерения царя Ивана Васильевича вооружиться против неверных, но считает, что для единодушного действия с другими христианскими государями против неверных русский царь должен подчиниться папе, как церковному главе. За это царь Иван получит от него, папы, и от всех христианских государей все, чего только он пожелает.
Поссевин вскоре же после своего приезда вступил в переговоры и с думными людьми и сразу же поставил вопрос о соединении Церквей. Но уполномоченные царем для переговоров с Поссевином лица получили строгий наказ не касаться церковно-вероисповедных вопросов, а заниматься исключительно ливонскими делами.
1 сентября 1581 года Поссевин подал записку царю Ивану, в которой, повторяя свои прежние предложения о соединении Церквей, доказывал, что соединение не вызовет перемены в обрядах Русской Церкви, а между тем оно необходимо для политического союза христианских государей. Кроме того, Поссевин просил, чтобы царь Иван в своей ответной грамоте папе Григорию XIII именовал его наместником Христа. Записка эта, как и все предыдущие предложения о вере, осталась без ответа.
Только 10 сентября Поссевин получил уклончивый ответ, что царь поговорит с ним о вере, когда Поссевин вернется от Батория. По вопросу о союзе с христианскими государями против турок царь Иван заметил Поссевину: «Какой возможен теперь союз с христианскими государями против неверных? Мы вооружимся против турок, а Баторий пойдет на нас!»
Таким образом дальнейший успех миссии Поссевина зависел от того, насколько он справится со своей дипломатической задачей. 14 сентября Поссевин выехал из Старицы в лагерь Батория, оставив в Москве своими поверенными — иезуитов Стефана Дреноцкого и Михаила Мариена, которые внимательно должны были следить за событиями и настроениями в Москве и тщательно вести записи своих наблюдений. Эти лица должны были избегать встречи с митрополитом и уклоняться от него, что могло бы, так или иначе, оскорбить религиозное чувство москвичей или вызвать с их стороны какие-либо волнения. О религиозных предметах они просто не должны были рассуждать, ссылаясь на свою некомпетентность [11].
Дипломатические старания иезуита Поссевина увенчались успехом. В январе 1582 г. у Яма-Запольского было заключено десятилетнее перемирие между Польско-Литовским и Московским государствами. 14 февраля 1582 г. Поссевин вернулся в Москву и, естественно, стал претендовать на компенсацию за свои услуги [12]. 18 февраля Поссевин снова поднял вопрос о союзе против турок, соединения вер, о посылке молодых людей в Рим для образования, о праве проживать в Москве католическому духовенству и об изгнании из Москвы лютеран. При этом он добивался личной беседы с царем по всем затронутым вопросам.
Хотя Поссевина принимали приветливо и с почетом, но умный иезуит скоро понял, что особой благодарности к нему Московское правительство не чувствует. В Москве понимали, что на уступчивость Батория повлияли не доводы иезуита Поссевина, а героизм псковичей, стойко защищавших осажденный город и не пускавших Батория ни на шаг вперед. Но тем не менее, опасаясь соответствующего воздействия на Батория со стороны римского двора, правительство царя Ивана не отказывалось вести переговоры с Поссевином.
Первая беседа царя с Поссевином была назначена на 21 февраля. Поссевин добивался, чтобы эта беседа происходила у него с царем один на один, но потом согласился вести беседу в присутствии бояр. Царь начал беседу с того, что ему уже 51 год, и что он не изменит вере, в которой родился. Поссевин заметил, что папа римский не предлагает ему переменить старую греческую веру, а только восстановить ее в древней чистоте и признать то единство Церквей, которое было признано на Флорентийском соборе греческим императором и русским митрополитом. Чтобы более воздействовать на Ивана Васильевича, Поссевин прибавил, что в случае признания им главенства папы и соединения с другими государями, он займет не только Киевский, но и даже Константинопольский престолы. На это Грозный ответил, что для него двольно и своего государства и что без благословения митрополита и всего священного собора говорить ему о вере не пригоже.
Спор о вере готов был прерваться. Но Поссевин умолил царя продолжать беседу. Грозный перевел речь на обрядные различия восточных и западных церквей. Он упрекнул Поссевина за брадобритие духовенства, с негодованием указал на то, что папу носят на престоле, целуют ему туфлю, на которой изображен крест. Иезуит стал отводить эти упреки, заявив, что борода у него вообще не растет, а папе воздается честь, как сопрестольнику Петра и Павла. «Вот и ты — великий государь в своем государстве, — обращается Поссевин к царю Ивану, — и как нам вас, великих государей, не славить и в ноги не припадать?» При этом Поссевин низко, почти в ноги, поклонился царю. Этот, прием не произвел желательного впечатления. Иван Васильевич продолжал нападать на гордыню пап, которые забыли об евангельском смирении. При этом у Грозного вырвалась фраза: «Который папа живет не по Христову учению и не по апостольскому преданию, тот папа волк, а не пастырь!» На это Поссевин заметил: «Коли уже папа волк, то мне и говорить нечего». Поссевин замолчал. Царь Иван спохватился, что он допустил резкость, напомнил Поссевину, что он и раньше предупреждал, что в разговорах о вере без обидных слов не обойтись, и стал заверять Поссевина, что волком он назвал не нынешнего папу Григория, а того, кто живет не по учению Христову и не по апостольским преданиям. Собеседники расстались внешне миролюбиво [13].
Через два дня (23 февраля) происходила вторая встреча Поссевина с царем Иваном Васильевичем. Напуганный резким поведением царя Ивана во время первой беседы Поссевин, отправляясь во дворец, причастился сам и причастил своих спутников, ожидая печального исхода от этой встречи. Но Грозный очень приветливо встретил Поссевина и даже просил его не писать папе о том, что произошло в прошлый раз. По поручению царя, бояре просили Поссевина изложить в письменном виде отличие Православной Восточной Церкви от Римско-католической. Устные рассуждения о вере уже не велись [14]. Поссевин немедленно написал и представил царю Ивану Васильевичу рассуждения о различии веры восточной и западной, в которой доказывал превосходство католичества над восточным Православием, написал специальный трактат об исхождении Св. Духа и от Сына и, наконец, сделал возражение на поданное царю Ивану Васильевичу английскими купцами сочинение, переведенное на русский язык, в котором доказывалось тождество римского папы с антихристом [15].
4 марта Поссевин имел еще одну (уже третью по счету) беседу с царем и вручил ему свою рукопись о различии между верами католическою и православною. После этой беседы царь предложил было Поссевину побывать в Успенском соборе и посмотреть митрополичье богослужение. Но Поссевин уклонился от этого посещения [16].
Вскоре Антоний Поссевин был отпущен из Москвы. С ним отправлены были к папе гонцы — Яков Молвянинов с подьячим Тишкой Васильевым. Они повезли с собой ответную грамоту папе и подарки, состоявшие из собольих мехов.
Повезли с собою названные лица и царские грамоты к королю польскому, императору, австрийским герцогам и венецианскому дожу. В грамоте папе Григорию XIII царь Иван Васильевич говорил о своей готовности заключить с ним и с другими государями союз против мусульман. В наказе Якову Молвянинову имеется любопытный пункт:
«Если папа, или его советники будут говорить, что государь ваш назвал папу волком и хищником, то отвечайте, что о том не слыхали». Из этого можно видеть, что ссориться с папой Иван Васильевич пока не желал. С неутешительными впечатлениями, должно полагать, уезжал из Москвы и иезуит Антоний Поссевин. Ему пришлось убедиться в непоколебимой преданности русского народа православной вере и в его сильной неприязни к латинству. Иван Васильевич являлся истинным представителем русского народа. Следуя своему лозунгу, что вера дружбе не помеха, русское правительство не отказывалось от участия в анти-турецкой коалиции, но отнюдь не намерено было связывать это участие с переходом Русской Церкви под власть римского папы.
III
Посольство Поссевина в Россию не представлялось римскому двору безрезультатным. Хитрый иезуит высмотрел все на месте, познакомился с бытом, нравами и настроением московских правителей и боярской знати. Едва только скончался царь Иван, как папа Григорий XIII снова решил было отправить Поссевина в Москву с напоминанием, что миром с Баторием его отец обязан папским заботам. Поездка эта, однако, не состоялась. Преемник Григория XIII, папа Сикст V, также собирался (в 1586 г.) послать Поссевина в Москву, но и это посольство не состоялось.
Папство попрежнему не покидало мысли о ликвидации Турецкой империи и с этим неразрывно связывало идею подчинения себе Русской Церкви. Папа Климент VIII возлагал особые надежды на поездку в Россию (в 1594 г.) католического священника Камулея, владевшего русским языком. Успеха эта поездка не имела. В 1597 г. Камулей должен был снова ехать в Москву. Он был принят хорошо, но никаких успехов не добился. Безрезультатными оказывались и другие попытки иезуитов обосноваться в России.
Более широкое поле деятельности в России развернулось для папского престола в начале XVII в. в связи с процессом польско-шведской интервенции. Положение дел в Московском государстве в это время осложнилось. В связи с экономическим кризисом обострились классовые отношения: началась крестьянская война. Обострились отношения между новым правительством Бориса Годунова и боярской знатью. Осложнились и военно-политические отношения. Назревал новый конфликт с Польшей. Пошли разговоры о якобы спасшемся в Угличе царевиче Димитрии, который укрывается где-то в Польше. Скоро слухи подтвердились. В Польше оказался «царевич». Активная роль в деле выдвижения первого самозванца польского правительства и шляхты достаточно хорошо раскрыта в исторической науке.
Но самозванец интересовал не только польское правительство и шляхту. В не меньшей мере им интересовался и папский престол. Брагин — Вишневец — Самбор и Краков— вот первые-этапы зарубежной самозванщины; Адам и Константин Вишневецкий и Самборский староста Юрий Мнишек — первые покровители Лжедимитрия I. Но без содействия польского правительства самозванческая авантюра не смогла бы развиться до крупных размеров, а задачу воздействовать на короля Сигизмунда взяло на себя католическое духовенство. Глава католической церкви в Польше кардинал Бернард Мацейовский был двоюродным братом пана Юрия Мнишка. Очень интересовался делом «царевича» Виленский епископ Бенедикт Война. Вне всякого сомнения, зорко наблюдал за текущими событиями и папский нунций в Польше Клавдий Рангони. Самозванец неоднократно писал Рангони о своем деле, а нунций аккуратно отправлял эти письма в Рим. Папа Климент VIII сначала недоверчиво относился к делу самозванца, а чудесное спасение его он считал вымышленным. Но устоять против заманчивой перспективы распространить и в России церковную унию, недавно (в 1596 г.) введенную в Польско-Литовском государстве, Рим, конечно, не мог. Соблазн силен был еще потому, что «царевич» прямо выражал намерение перейти в католичество. Началась оживленная переписка между Самбором и Краковом, с одной стороны, и Краковом и Римом — с другой. Рангони перешел от наблюдений к действиям. 13 марта 1604 г. в краковском дворце Мнишек производил прием гостей в честь «царевича». Среди гостей находился папский нунций Рангони. В новом донесении в Рим Рангони явно пристрастен к царевичу. В его манерах, речах, поступках и, даже, в наружности Рангони обнаруживает следы высокого происхождения. Результаты на лицо. Самозванец принят королем. Среди лиц, присутствующих на королевской аудиенции, — виленский епископ Бенедикт Война и тот же Рангони. Через несколько дней — парадный прием у Рангони. Самозванец благодарит за ходатайство перед королем и просит о таком же ходатайстве перед папским престолом. При этом он обещает выступать заодно с другими государями Западной Европы против Турции и глубокую преданность папе. Нунций хвалит намерение самозванца, но тут же добавляет, что ему пора исполнить свое основное обещание. Лжедимитрий не заставил себя долго ожидать и скоро стал католиком.
Очень трудно проследить первые встречи самозванца с иезуитами. Есть основания думать, что они начались вскоре же после приезда самозванца в Краков. Через Краковского воеводу Зебжидовского, возможно, что и в его доме, самозванец познакомился с иезуитами Гродзицким и Савицким. Через их посредство у самозванца установились более открытые отношения и с Рангони. В католичество самозванец был обращен, повидимому, 24 апреля 1604 г. в квартире нунция Рангони. Тут же самозванец вручил нунцию послание к папе Клименту VIII, в котором, выражая свою радость по поводу присоединения к Римско-католической Церкви, обещает ввести унию в Московском государстве, когда он займет отцовский престол.
В средине августа 1604 г. самозванец, окруженный польской шляхтой, выступил в поход. Его сопровождали два иезуита — Николай Чировский и Андрей Лавицкий. Задержать продвижение самозванца к Москве было трудно, ввиду непопулярности царя Бориса, а затем — его сына Федора. Бояре постарались использовать самозванца как орудие расправы с Годуновым. Престарелый и полуслепой Патриарх Иов тщетно рассылал послания, предупреждавшие русский народ об опасности. В Туле самозванца встречал звоном архиепископ-грек Игнатий. 20 июня 1605 г. самозванец вступил в Москву. Из правительственных учреждений были удалены все сторонники и родственники Годунова. Был лишен престола Патриарх Иов, которого сменил грек Игнатий. Однако, положение Лжедимитрия было непрочным. Очень скоро пошли слухи о его самозванстве. Положение Лжедимитрия было затруднительным и в том отношении, что с его именем связывались большие надежды польско-литовского правительства, у шляхты и у Римского двора. Обещать было легче, чем исполнить обещание. Самозванцу приходилось скрывать и свое католичество. Оба иезуитские патеры, Чировский и Лавицкий, должны были запустить бороды и носить духовную одежду восточного образца. Новый папа Павел V, поздравляя самозванца с успешным вступлением на престол, увещевает его сохранить свое католическое вероисповедание. Папский нунций Рангони, радуясь успехам самозванца и выражая ему самые лучшие пожелания, напоминает о необходимости безотлагательно ввести в Московском государстве церковную унию. Самозванец в своих письмах к папе подписывается «послушнейшим сыном» его, но понимает, что даже разговоры об унии в Москве вызовут решительное противодействие, не говоря уже о том, что за это он может поплатиться престолом.
Патриарх-грек Игнатий, хотя и склонен был поддержать замысел своего патрона, но остался бы тоже в одиночестве и, безусловно, не удержался бы на патриаршестве. Казанский Митрополит Гермоген, Новосибирский Митрополит Исидор, Коломенский епископ Иосиф и некоторые другие иерархи Русской Православной Церкви не поддержали бы Игнатия. Пока что самозванец ограничивался обменом письмами с папой и посольством к нему своего друга иезуита Лавицкого. Чтобы установить непосредственную связь с московским правительством, минуя польского нунция, из Рима был отправлен в Москву, в качестве папского посла, иезуит Александр Рангони, племянник уже известного нам нунция Клавдия Рангони. В феврале 1606 г. он прибыл в Москву и был ласково встречен самозванцем, который оставшись наедине с ним, извинялся, что прием был все же суховатый из-за опасения возбудить кривотолки со стороны бояр. Только в начале мая 1606 г., когда вместе с Мариной прибыло в Москву значительное количество вооруженной польской шляхты, самозванец сделался несколько развязнее. В свите Марины прибыл и прежний наставник самозванца иезуит Савицкий. Начались тайные беседы самозванца с преданным его другом. Савицкий получил право являться к самозванцу в любое время. За два дня до гибели самозванца в домашней обстановке патер-иезуит и его высокопоставленый ученик обсуждали вопрос об организации в Москве иезуитской коллегии.
События в ночь с 16 на 17 мая прервали осуществление замыслов папского двора в отношении Русской Церкви, как прервали они и замыслы польской шляхты в отношении Русского Государства.
Ликвидация Лжедимитрия являлась, несомненно, крупным поражением папской агрессии на русском православном Востоке. Не приходится сомневаться, что ни папский нунций в Польше, ни Климент VIII, ни Павел V нисколько не верили в подлинность Лжедимитрия. Самозванец нужен был Риму, как средство к достижению определенной цели, а «цель оправдывает средства».
Через несколько времени в Тушинском лагере под Москвой оказался новый самозванец — Лжедимитрий II. Иезуиты были заинтересованы и этим лицом. Для него была составлена специальная инструкция, одно беглое знакомство с которой безошибочно дает возможность установить автора, или авторов ее... Католическое духовенство и, в частности, иезуиты вдохновляли открытую польскую интервенцию в 1609 г.
Ставка интервентов и папского престола оказалась битою. Русский народ под руководством Кузьмы Минина и Д. М. Пожарского освободил свою Родину от захватчиков. Большая заслуга в этом деле, как всем хорошо известно, принадлежала и Церкви, в лице Патриарха Гермогена, троицкого архимандрита Дионисия, Митрополита Новгородского Исидора, архиепископа Рязанского Феодорита, архиепископа Елассонского Арсения и многих др. лиц.
Сделаем несколько выводов из сказанного.
1. В католической церкви в XVI веке произошли большие перемены. Развитие реформационного движения на время отвлекло внимание римского двора от Православного Востока. Но, оправившись от первых ударов, папство на Тридентском соборе собрало свои силы и в лице иезуитского ордена перешло в наступление и на Западе и на Востоке.
2. В своей экспансии на русский православный Восток папы в XVI веке желают опереться на государственную власть, полагая, что церковные власти и народная масса пойдут за своими правителями.
3. Со второй половины XVI века орудием папской пропаганды стал иезуитский орден, а средством этой пропаганды — дипломатия и школа.
4. Однако и в этом отношении опыты Рима оказались безрезультатными. Русское правительство держало себя независимо и не шло на ухищрения папских посланников.
5. В начале XVII века папство приняло участие в самозванческои авантюре и показало полную неразборчивость в средствах для своих захватнических целей. Разгром польской шляхетской интервенции был провалом и папской экспансии.
В. Никонов
