ИЗ ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ РУССКО-БАЛКАНСКОЙ ДРУЖБЫ ВО ХРИСТЕ
В далекое прошлое уходят корни русско-балканской дружбы; с особой силой она проявилась в XIX веке и выросла в непреоборимую силу в наши дни.
В статье «Несколько замечаний о первохристианстве у балканских славян» («Ж. М. П.» № 11 за 1947 г.) мы говорили об очень давнем проникновении веры Христовой на территорию нынешней Болгарии. С половины же девятого века, как известно, происходит массовое обращение болгар в христианство. Непосредственным ученикам и продолжателям свв. Кирилла и Мефодия болгары обязаны основой своей культуры и прежде всего — богослужением на родном языке.
И Болгария очень скоро становится одним из районов, из которых христианство проникало на Русь. До последнего времени в церковно-исторической литературе считалось, что единственным источником христианства для Киевского княжества была Византия, фактически — город Царьград (Константинополь), где бывали древнерусские торговые люди в качестве таковых и княжеские дружинники, как участники русских набегов на столицу Византии. Нужно добавить, что, во-первых, морской путь «из варяг в греки» пролегал вдоль балканского побережья, во-вторых, русские славяне в IX—X веках бывали в Болгарии нередко.
По некоторым летописным сведениям известный поход 911 года на Константинополь (Царьград) Олег совершил со своей дружиной в конном строю через Болгарию — страну в то время уже христианскую. Вполне можем допустить предположение о принятии христианства некоторыми русскими именно в Болгарии. Количество таких людей должно было увеличиться при князе Святославе — великом ратоборце древней Руси — дружины которого в течение нескольких лет воевали на болгарской территории. Общеизвестно, что уже в годы княжений Ольги и Святослава в Киеве уже был христианский храм — церковь св. Илии; не знаем и не уверены — была ли эта церковь единственной в Киеве и на Руси. Трудно думать, что не было в то время в Киеве ни одной богослужебной книги на славянском языке, привезенной из Болгарии. Тем более что по дружному свидетельству византийских источников в составе разноплеменной и разноязычной дружины Святослава кроме русских, венгров, печенегов и прочих были и болгары. Фактически не прерываются русско-болгарские связи и после смерти Святослава. В самом устье Дуная, правда, несколько позже, как устанавливает проф. М. Н. Тихомиров [1], было особое княжество — владение галицких князей.
Насущные государственные интересы Киевской Руси требовали сближения с Византией. Владимир Святой идет на разностороннее сближение, принесшее нашей стране обильные плоды. Наступает, довольно кратковременный, период обострения русско-болгарских государственных отношений.
Крещение Руси в 988 году приходит, как известно, из Византии. Константинопольский Патриарх посылает на Русь епископов и священников. Насколько известно, епископы в первое время были из греков, часть же священников безусловно происходит из южных славян, владели же в той или иной мере славянским языком почти все, присылаемые в Киевскую Русь, священнослужители.
Что касается богослужебных и других книг христианско-церковного обихода, то все историки древнерусской литературы, писавшие в XX веке, уверенно говорят о том, что большинство этих книг Русь в конце века получила из Византии в болгарском переводе.
История XI—XII веков показывает, что Киевская Русь в разных формах оказывала болгарам помощь в их борьбе с византийским владычеством.
Ряд историков, начиная с Ф. Успенского («Образование второго Болгарского царства», изд. 1879 г.), кончая М. Н. Тихомировым, устанавливает активное участие киевских и галицких дружин в борьбе за независимость болгарского народа в XII веке, борьбе долгой и упорной, шедшей с переменным успехом и окончившейся возрождением Болгарского царства.
В настоящее время можно считать установленным, что Киевская Русь, получившая церковную иерархию из Византин, вовсе не имела желания поступаться самостоятельностью своей политической линии. Относясь с неподдельным благоговением к вероучительному авторитету Константинопольской Патриархии, русские великие князья XI—XII вв. в корне пресекали попытки византийских императоров использовать свое диктаторское положение в Константинопольской Церкви для подчинения Руси видам своей государственной политики. Современные нам гражданские историки совершенно правы утверждая, что Ярослав Мудрый и его преемники по киевскому велико княжению бесстрастно внимали горделивым литературным кличам византийского императорского лагеря о вселенской гегемонии «Нового Рима», и немедленно поднимали меч, едва только видели поползновение к оскорбительным для чести и интересов Руси действиям.
Русь, как мы уже сказали, не отказывала в помощи болгарам в их борьбе против византийских притеснений. Кроме вооруженной поддержки были и другие ее виды. Так, очень многие болгары находили гостеприимное убежище на землях, к северу от Дуная. Есть основания утверждать, что в конце XI века Галицко-русские князья имели серьезные намерения вооруженным путем добиться облегчения участи болгар обеспечением им возможности переселения на север.
Русь безропотно принимала из Византии святителей — епископов и митрополитов, но в то же время поддерживала самые лучшие отношение с Болгарской Церковью, особенно в период второго Болгарского царства (1187—1396 г.).
В интересах нашей темы ограничимся установлением следующих фактов: на заре древнейшей русской государственности Болгария переживала период расцвета своей культуры, связанный с именем царя Симеона (893—927 гг.). Новейший исследователь академик Н. С. Державин в крупном труде «История Болгарии» (т. 1, изд. 1945 г., стр. 196— 248) убедительно доказывает, что именно произведения болгарской литературы этого периода «дали русскому народу литературный язык и круг чтения, необходимого для культурно-просветительных целей того времени... служившие целям пропаганды и популяризации основ христианского вероучения».
Имена писателей — современников Симеона: Григорий Мних, Иоанн Экзарх, Константин Пресвитер, Климент Величский, Наум Охридский говорят о темах произведений болгарской письменности. Из трудов, переводных с греческого языка, следует назвать прежде всего сборник слов Св. Иоанна Златоуста под названием «Златоструй». Из оригинальных — сборник энциклопедического характера — «Изборник Святослава». Перечисленные и многие другие произведения не только попали на Русь и даже не только вошли на несколько столетий в православнокультурный обиход русского человека, но, как свидетельствует академик Н. С. Державин, — наша страна является единственной хранительницей списков этих произведений. Ни в одной стране, даже в Болгарии их не сохранилось. Наш почтенный ученый доказывает, что передовые русские люди были знакомы с древнеболгарскими произведениями письменности «по крайней мере за сто лет до официального принятия Владимиром христианства. Об этом свидетельствует, в частности, такой письменный памятник, как знаменитые глаголические «Киевские листки»... древнейший памятник... если не конца IX, то самого начала X в.» (указ. соч., стр. 231).
Вслед за проф. М. Н. Тихомировым повторим, что если договор Киевского князя Олега с Византией в 911 году был переведен на славянский язык болгарином, то переводчиком договора князя Игоря в 945 г. был русский.
Конечно, нельзя преуменьшать значения византийской культуры для Руси X и начала XI века; болгары в отношении христианского просвещения и культуры также ученики греков, только на один — полтора века более великовозрастные, чем русские славяне. Византия в IX—X вв. была в своем культурном зените, хотя в смысле образцов благочестия в ней уже были видны признаки спада — предвестники заката.
Свет веры Христовой шел на Русь и из заморского Царьграда и с Балкан.
Темп культурно-христианской жизни Византии после XI века падал, чтобы позже вообще покатиться назад. Покорение Болгарии греками — уничтожение первого Болгарского царства имело результатом такой сильный разгром поработителями национально-христианской культуры, последствий которого не удалось полностью преодолеть в годы второго Болгарского царства.
А русский народ быстро и уверенно двинулся вперед. В бессмертной работе «Культура Киевской Руси» академику Б. Д. Грекову удалось с громадной убедительностью доказать, что в XI—XII вв. русская культура отнюдь не уступала качественно культуре наиболее передовых народов того времени.
С полным основанием проф. М. Н. Сперанский в своей «Истории древней русской литературы» (изд. 1914 г.) говорит о фактах обратного влияния русской культуры на болгарскую уже с конца XI века.
Едва ли можно указать страну, которая бы дала в те же годы большее количество ценных культурных памятников, чем Киевская Русь. Если же говорить о качестве, то такие перлы христианской письменности, как Иларионово «Слово о законе и благодати», Несторова «Повесть временных лет», слова и поучения Кирилла Туровского, Климента Смолятича, Луки Жидяты и др. превышают все, созданное одновременно и в Византии и на Балканах.
Вместе с тем, Русь дает многих прославленных угодников Божиих,. целый сонм великих подвижников благочестия, память многих из которых стала чтиться и исконно-дружественным нам болгарским православным людом.
Очень важным очагом дружбы со Христе была святая Афонская гора. В XII веке там уже был значительный по числу братии русский Пантелеймоновский телеймоновский монастырь. Много раньше на Святой горе подвизались отдельные русские иноки (в том числе и преп. Антоний Печерский). Уже в исследованиях конца XIX столетия (П. Савваитова, А. Соболевского, А. Яцимирского и др.) мы находим указание на связи между афонскими иноками — русскими и болгарами. Обоюдно плодотворными были встречи и сотрудничество между ними в самом Царьграде. В частности, известно, что в XII веке, там, над известным патериком: «Славянский пролог» иноки болгарского происхождения трудились совместно с уроженцами Днепровского бассейна. В состав «Пролога» вошли краткие жития русских святых: кн. Ольги, свв. мучеников Бориса и Глеба, преп. Феодосия Печерского, кн. Мстислава и др. (М. Н. Тихомиров, Исторические связи русского народа с южными славянами. «Славянский сборник». изд. 1947, стр. 165). Еще в 60-х гг. прошлого столетия русский ученый Ламанский, на которого ссылается и М. Н. Тихомиров, говорил о распространении в Болгарии XII века произведений русской житийной литературы; жаль только, что В. Ламанский не сделал естественных выводов из приводимых им фактов и соответствующих изысканий. Есть и другие сведения об использовании балканскими церковными писателями XII—XIII вв. лучших русских вероучительных работ XI—XII вв., как образцов для своих трудов.
Как уже сказано выше, галицкие земли имели прямые границы с Болгарией; последней мы в значительной мере обязаны продвижением в Карпатские края основных произведений византийской духовной и светской литературы, и надо думать, что большею частью в славянских переводах. Впрочем, Киевская Русь к XII веку имела и отечественных опытных переводчиков с греческого языка.
Двенадцатый век прошел на Руси в грозах удельно-феодального распада; в начале тринадцатого Киевское государство окончательно распалось на множество отдельных, сплошь и рядом враждующих между собою княжеств. В 1237—1240 гг. большинство русских земель было порабощено татаро-монголами. Однако, и в лихолетье удельных меж усобиц и чужеземного ига не порывались связи между братскими народами. Нужно сказать, что азиатские захватчики нанесли Русской Церкви колоссальный ущерб: в частности—погибли почти целиком книжные богатства, накопленные в церковных, архиерейских и княжеских книгохранилищах. Наши балканские читатели должны знать (современному советскому, читателю это известно), что зверства татаро-монгол и многостороннее притеснение ими Церкви продолжались долгие десятилетия. Утверждения ряда прежних горе-исследователей о, якобы, благожелательном и чуть ли не благодетельном отношении поработителей Руси к Церкви развеяны в пух и прах. «Исследователи» мотивировали свои домыслы... наличием у монгол «книги ясов», запрещающей религиозные преследования, и охранными ярлыками ханов. Но кому же не известно, что о деятелях судят не по их словам — устным и письменным, а по их делам.
А «дела» были таковы, что, например, в 1262 г. Киевский и всея Руси Митрополит не мог отыскать ни одного списка (экземпляра) «Кормчей книги» и обратился с соответствующей просьбой в Болгарию. И не безответной оказалась единоверная страна, обязанная русскому народу тем, что он обильной кровью своей спас Балканы от Батыева нашествия: князь Святослав прислал Митрополиту требуемое. При этом оказалось, что присланный список «Кормчей» представлял не болгарский, а русский перевод с греческого языка. Можно поэтому предположить, что в прежнее время Болгария некоторые книги получала из Киевского государства. Это могло иметь место в конце XI века. А если это так, то приподнимается уголок исторической завесы: именно в этот период церковные «варяги», греки-архипастыри не только ревностно, но прямо-таки яростно искореняли в Болгарии национальную письменность, язык; сжигали книги на родном языке, изгоняли его как богослужебный. Особенно усердствовал в этом «первосвятитель» — Охридский архиепископ Феофилакт. Глубоко ненавидевший болгарский народ, этот византийский царедворец даже свои литературные способности обратил во вред своей пастве. Его письма, опубликованные в 1931 г. на болгарском языке Митрополитом Симеоном, и извлечения, приведенные акад. Державиным во II томе «Истории Болгарии» (стр. 108—111), показывают, что с точки зрения канонов автор писем за свое отношение к пастве подлежал бы по меньшей мере отлучению от Церкви.
В 1234 году, добившийся государственной независимости болгарский народ добился и признания автономии своей национальной церкви с патриаршим ее возглавлением. Национальная, церковная, культурная и общественная жизнь оживает, православное духовно-литературное творчество делает крупные успехи и очень скоро занимает первое место среди южнославянских культур. Теперь Русь заимствуется у болгар книгами. Ученые русские иноки списывают книги в болгарских монастырях. В конце же XIV века, когда многострадальная Болгария попала под турецкое ярмо, в Константинополе и на Афоне на некоторое время сохранились церковно-культурные центры. Там в XIV—XV вв. мы видим свв. Савву Вишерского, Печерского (Псковского) ? и Новгородского монастырей Илариона и Феодосия, иеромонаха Афанасия Русина и др. переписчиков и переводчиков.
В частности известно, что Афанасий Русин обогатил своими афонскими трудами Тверь.
Болгарская православная письменность шла по восходящей линии до самого порабощения страны турками. Знаменем последних свободных лет является незабвенное имя последнего Патриарха Евфимия, которого даже скептик проф. Е. Е. Голубинский называет одним из «наиболее плодовитых болгарских писателей», современные же нам отечественные славяноведы, во главе с академиком Н. С. Державиным, отмечают его как знаменитого болгарского писателя, оказавшего неоценимые услуги не только своему народу, но и Православной Руси. В своей работе «Краткий очерк истории православных церквей болгарской, сербской и румынской или молдаво-валашской» проф. Голубинский приводит почти полный список церковно-литературных работ приснопамятного святителя. Особо должны быть отмечены великие труды Евфимия в области исправления текстов богослужебных книг. Евфимий — создатель яркой плеяды богословов, экзегетов и проповедников, труды которых оказали серьезное влияние на русскую церковную литературу и вообще церковную жизнь нашей страны XIV—XVI веков. Ряд учеников Евфимия увековечили свои имена в анналах нашей отечественной церковной истории. Одно из почетнейших мест в их сонме принадлежит известному святителю юго-западной Руси Митрополиту Григорию Цамблаку.
Русский ученый Ф. Успенский в своей книге «Образование второго Болгарского царства», изданной в 1879 году, установил, что в первые десятилетия татаро-монгольского ига придунайские, то есть смежные с Болгарией земли пополняются большим количеством русских беженцев-переселенцев, спасающихся от «веротерпимых» поработителей. Немалая часть беженцев поселилась в самой Болгарии. Есть сведения о наличии в болгарских войсках XIV века целых русских отрядов, как равно и о том, что русские воины занимали посты общевойсковых начальников в армии страны, предоставившей им убежище.
Значительно выросла русская колония в Константинополе, время зарождения которой уходит в исторические дали IX века, если не раньше. Пополняемая оседавшими в Константинополе торговыми людьми и образованными, пытливыми представителями славного духовными доблестями иночества, колония жила в ближайшем соседстве и крепкой дружбе с местными выходцами из Болгарии. Совместно трудились те и другие над переводами и перепиской книг.
А святая Афонская гора? Она оставалась непоколебимой крепостью вселенского Православия. В самые тяжелые для Руси и Балкан годы туда не зарастали паломнические тропы. Погибали от рук разбойников, а позже — турецких разбойников, многие благочестивые ходоки, но шли все новые и новые. Одни возвращались на родину, другие оседали надолго, некоторые — пожизненно. Как мы уже знаем, на Афоне был русский монастырь; но есть убедительные свидетельства, что русские иноки селились в монастырях болгарских и сербских, а занятые переводами книг — иногда и в греческих.
И русские и их единоверные соседи были взаимно знакомы с церковной и государственно-народной жизнью друг друга. В летописных материалах как русских, так и югославянских, в частности, болгарских, мы видим не только описание важнейших событий, но и живой взаимный интерес, братское сочувствие горестям и гордость успехами.
Вандализм татаро-монгол придушил русскую культурно-общественную жизнь, но теплилась лампада Православия. Рождались и творили великое дело новые деятели православной культуры. Новые их произведения доходили до Балкан. Во всяком случае историки литературы свидетельствуют о распространении в XIV и в начале XV вв. в Болгарии и Сербии известного русского богословского сборника «Пчела», «Повести об Акире Премудром» и некоторых других произведений (Тихомиров, указ. соч., стр. 180).
Если, как мы уже сказали, в XIII веке многие русские люди нашли вторую родину в Болгарии, то позднее, через одно-полтора столетия происходило уже обратное движение: от турецкого порабощения болгары ищут убежища в русских землях, к тому времени (на грани XIV—XV веков) уже поднимающихся на великую освободительную борьбу. Идут простые люди, идут образованные служители на ниве Христовой от молодого инока до убеленных сединами, умудренных жизненно-духовным опытом святителей и ученых иеромонахов. Одни из них оседали в землях Галицких и Киевских, другие добирались до колыбели возрождающейся страны — северо-восточной Руси. И там трудились на благо русского православия и русского народа вообще. Если такие деятели, как автор и редактор многих житийных произведений Пахомий Лагофет и некоторые другие запечатлели свои имена на страницах истории, то еще больше было скромных «имена же их Ты, Господи, веси» поборников русско-болгарской дружбы во Христе.
В течение XVl—XVII веков русско-болгарские связи ослабевают за счет большего роста русско-сербских.
Однако и в этот период мы имеем возможность засвидетельствовать многообразие проявлений братства и дружбы.
Не можем не привести замечательной, на наш взгляд, цитаты из упоминавшегося уже труда акад. Н. С. Державина (том I, стр. 234). «Положение болгарского народа под двойным гнетом... турок и фанариотского греческого духовенства... было, казалось, безнадежным: над ним нависла угроза культурного одичания и денационализации. В эти мрачные времена двойного ига русский народ никогда не забывал свой братский болгарский народ... Самое важное (курсив наш. И. Ш.), в чем нуждался в то время болгарский народ, это была материальная и культурная поддержка монастырей, бывших для того времени культурно-просветительными очагами. Помимо щедрых денежных «милостыней»... начиная с XVI века идут в Болгарию в большом количестве словенороссийские рукописи и книги, не дававшие угаснуть культурно-национальному сознанию болгарского народа и поддерживавшие его грамотность и просвещение... [Этим русским вкладом]... болгарская литература жила, по крайней мере, до середины XIX в., а болгарский язык живет и по настоящий день».
Приведенный вывод основан на громадном фактическом материале.
Чем объясняется прискорбнейший и горчайший для сознания православного человека факт (к сожалению, факт!) превращения Константинопольского Патриаршего престола в орудие порабощения болгар?
От турецких властей Патриархия получила важный фирман (указ), отдававший в ее руки обширную власть над всем православным населением подвластной туркам территории. Правительство захватчиков этим ничего не теряло, так как Патриархия становилась контрагентом турок в области налогового преса и гарантом безропотного подчинения поработителям обездоленного населения Балканского полуострова. Монополия на предстательство перед турками оказалась в руках нескольких сотен греков — обитателей Константинопольского квартала Фанар, уцелевших отпрысков родовитых аристократических фамилий, купцов, судовладельцев, юристов, врачей и проч. Эти люди заполнили органы турецкой исполнительной власти (в интересах самоугодия предавая и свой народ), в их же руках оказалась и сама Патриархия.
Если церковными делами распоряжались Патриарх и архиереи, то самим Патриархом и архиереями властно распоряжалась кучка «Фанариотов»: Кантакузенов, Палеологов, Маврокордато...
Болгарский ученый Н. Станев в своей работе «България под иго» (София, изд. 1928 г.) во многом пополнил наши прежние сведения о способах подбора и качественном составе «фанариотских» архиерейских «кадров». Чувство простейшего приличия не позволяет нам воспроизводить гнусные картины. Отметим, что в епископы для Болгарии нередко рукополагались простые слуги Патриарха: повара, «чебукчии», т. е. слуги, подававшие ему кофе и трубки, а также кандидаты влиятельных греков... той же квалификации». Были епископы — охотники, танцоры, разгульные щеголи; был даже епископ, полугрек-полуалбанец, рецидивист-вор и разбойник, высланный за эти «качества» и из Австрии и из Валахии. (Последний факт приведен акад. Державиным в III т. указан. соч.)
На свои кафедры такие люди смотрели исключительно, как на источник наживы; ведь и сан они покупали за деньги. И это была не робкая, с оглядкой симония. За кандидата в Патриархи платили Кантакузены и К-о (ссужая кандидата деньгами на кабальных условиях). Патриархи (не все, конечно, но многие) устраивали чуть ли не аукционы на открывающиеся вакансии, если, понятно, не оказывалось под рукой кандидата протежируемого одним из богатых фанариотов.
Болгарское по национальности духовенство оставалось в меньшинстве, занимая беднейшие городские и захолустные сельские приходы. Богослужение всеми мерами переводилось на греческий язык; с исключительной энергией греки отыскивали болгарские книги, извлекали из тайников бесценнейшие старинные рукописи, сбереженные от бедствий и XIV—XV вв., и сжигали их на кострах. Изгонялись все виды болгарского просвещения. Это могло бы казаться кошмарным сном, сказкой, если бы доказательства были не столь многочисленны и убедительны. Действительно, если бы не бесспорные доказательства, то разве легко было бы поверить, что уже в начале девятнадцатого столетия, по распоряжению настоятелей фанариотов в Зографском и Ватопедском Афонских и в Наумовском Македонском монастырях в отопительных печах были сожжены все уникальные славянские рукописи?! Можно ли было бы поверить, если бы не абсолютно-точные свидетельства тому, что акты такого вандализма являются не самоуправством отдельных некультурных провинциальных «попов» или игуменов, а линией поведения иерархов?! Ведь Митрополит (!!) Иларион... лично пересмотрел знаменитую болгарскую Патриаршую библиотеку в городе Тырнове и, изъяв оттуда греческое, распорядился все болгарское сжечь на своих глазах в митрополичьем саду! Не можем утешить себя мыслью о том, что в ряду болгаро-фанариотских первосвятителей Иларион в таких позорных делах был не одинок: незадолго до него Митрополит Иоаким, узнав, что скромный храм села Цяровина обладает редчайшими рукописями богослужебными книгами, распорядился зарыть их глубоко в землю без всякой упаковки...
Наши современники знают, что на знамени адского исчадия — гитлеровского фашизма стоял лозунг: превращение славян в народ рабов и истребление избыточного славянского населения, как «слишком плодовитого». Но далеко не все знают, что среди ясного белого дня греческий «ученый» Неофит Дука черным по белому писал: «славянский род надо истребить и вычистить, а распространить эллинизм» (Державин, указ. соч., т. III, стр. 113, Ср. д-р К. Историята на българите, изд. 1888, стр. 48). Вряд ли можно вообразить, что-либо более отталкивающее.
Культурная русская помощь православной Болгарии была почти единственным средством поддержания в последней сознания своей национальности. Русь, как правило, дарила болгарам книги для их церквей и монастырей. Там ими и пользовались для практико-богослужебных и просветительных целей... пока они не попадали в поле зрения ближайшего «фанариота». Не подлежит сомнению, что и среди болгарских архиереев — «фанариотов» встречались (именно — только «встречались») лица не очень ревностные в деле духовного истребления славян; попадались и настоящие бессребренники, истинные пастыри. Редко, ко были, точнее— были, но редко.
В XVI—XVII веках особенно многочисленными были поездки из Болгарии (и от болгар константинопольских и афонских) на Русь «за милостыней». Приезжали Митрополиты, епископы, священники, монастырские старцы и т. д. Ехали главы и представители и самой Константинопольской, и Александрийской, и Антиохийской, и Иерусалимской, и Синайской Церквей. Важно отметить, что приезжавшие щедро одаривались даже в такие годы, когда Московское государство находилось в исклю
чительно-трудном положении. Из широко известного Муравьевского сборника «Сношений России с Востоком по делам церковным» мы узнаем, что в годы борьбы с интервенцией (1604, 1606) и в период, когда Московское государство напрягало все силы для ликвидации последствий интервенции, (1616, 1629 гг.) братья — славяне получали «милостыню» и от правительства и от отдельных русских жертвователей.
Уже со времен Ивана IV Г розного Московское государство довольно открыто начинает выступать как покровитель балканских православных, и ходатаем за них перед султанским правительством. Правда, и султанат предъявлял встречные претензии на защиту и покровительство по отношению к мусульманам территории бывших Казанского и Астраханского ханств. С севера славянство ждало своего освобождения, на могучий русский народ с надеждой взирали болгары.
Лишенный элементарных гражданских прав, всесторонне-обездоленный болгарский народ неоднократно поднимался против чужеземного ига. Но именно основным народным массам — земледельцам, мелким скотоводам и пастухам не хватало организованности и руководства. Движения конца XVI—XVIII вв. порождаются заговорщическими методами и неизменно терпят поражения. Есть сведения, что восстания иногда возглавлялись потомками знатнейших людей периода болгарских царств и отдельными представителями высшего духовенства (напр. Митрополитом Дионисием Рали).
Значительный интерес имеет героическое партизанское, так называемое «хайдукское» движение, чисто народное по составу участников-рядовых крестьян и пастухов, особенно развернувшееся в XVII веке.
Имеющиеся в поле зрения автора этих строк материалы слишком от. рывочны и малочисленны для определенных широких выводов, но они позволяют сказать, что болгарские хайдуки, как и современные им запорожские казаки, боролись и за отчизну и за веру православную. Отметим также, что народно-освободительное движение особенно оживлялось в периоды обострений отношений между Россией и Турцией и тем более в годы русско-турецких войн.
К XIX веку Болгария находилась в особо-тяжелом положении. Объединенными усилиями турецких поработителей и их «фанариотских» вольных и невольных пособников значительная часть населения страны растеряла сознание своей национальности. Как мы это видим и на примерах других стран, находившихся в более или менее сходных условиях, процесс утери родного языка, культуры, духовного облика в наибольшей степени охватил интеллигентные слои народа. Лишь в глубинных народных слоях хранилось свое, болгарское.
Но основная часть крестьянства была безграмотной. Путь для него даже для начального образования был фактически закрыт, ибо все школы были в руках «фанариотов».
Разумеется, воздействие греческой культуры на болгар имело и свои положительные стороны, хотя бы, например, в смысле овладения великим наследием действительно великой античной эллинской культуры. Но в смысле возрождения болгарской национальной письменности и культуры вообще совершенно исключительная заслуга принадлежит русскому народу.
Немалая доля этой заслуги принадлежит Русской Православной Церкви. С другой стороны, в числе носителей идеи национально-культурного возрождения едва ли не одно из основных мест занимало болгарское духовенство, точнее — та его часть, которая не поддалась эллинизации. Трудно было этим близким к народу священнослужителям. В наиболее культурной и влиятельной части болгарского общества, они встречали скорее сопротивление, чем поддержку. Если по образному выражению достопочтенного Н. С. Державина «фанариотское» духовенство в деле удушения в местном населении каких бы то ни было зародышей национального сознания и национально-освободительных тенденций берет на себя функции политической разведки султанского правительства», то эллинизированные болгарские зажиточно-обывательские интеллигенты с яростью ренегатов всячески глумились над всем родным. Не все, конечно, но большинство.
И такой турко-греко-болгароренегатский блок добился того, что в начале XIX века многие западно-европейские исследователи не могли отыскать живого разговорного болгарского языка. Даже такие видные славяноведы, как Капитар и всемирно-известный П. Шафарик считали болгарский язык одним из местных наречий сербского. Дошло до того, что горожане стыдились разговаривать на родном языке и даже признавать себя болгарами. Очевидцы-современники утверждают, что в Болгарин начала XIX века почти невозможно было отыскать человека, читающего по-славянски и очень легко было отыскать крестьянина, пишущего по-болгарски, но греческими буквами.
Однако, благодаря нравственной и отчасти — материальной поддержке единоверной России, не совсем угасало слово болгарской культуры.
Прежде всего упомянем иеромонаха Хилендарского монастыря Паисия. Просвещеннейшие славяноведы наших дней аттестуют Паисия как пламенного патриота своей обездоленной страны, как создателя и учителя благородной плеяды духовных и гражданских болгарских просветителей, а его бессмертный труд «История славено-болгарская о народах и царех и святых болгарских и о всех,-деяния и бытия Болгарского народа» считают выдающимся вкладом в историю культуры болгарского народа. Беда Паисия в том, что названный его труд многие десятилетия мог распространяться только в рукописных копиях. В наши годы совершенно точно и нашими отечественными и болгарскими славяноведами (из последних весьма убедительно — Йорданом Ивановым) установлено, что Паисий широко использовал русские церковные и гражданские литературные источники; даже иностранные источники он брал в русских переводах. Труды Паисия открывают новую страницу в истории русско-болгарской дружбы во Христе, повествующую о наростании благотворного для болгар русского культурного влияния, ставшего в XIX век решающим в деле развития болгарской церковной жизни, литературного языка, общественной мысли. Нечего и говорить, что работы Паисия Халендарского строго православны.
Одним из образованных болгарских деятелей, плеяды субъективно или объективно порожденных Паисием, был педагог Неофит Рыльский. Акад. Н. С. Державин (указ. соч., т. III, стр. 77) намекает, что Неофита можно считать атеистом. Если почтеннейший ученый именно на это намекал, то нужно сказать, что данных слишком мало; фактически 3—4 строки из всех работ Неофита. Но они гласят: «необходимо сначала строить училища, а потом церкви и монастыри. Напечатать сначала на нашем болгарском языке необходимые для учения книги, а затем Ветхий и Новый Завет». В конкретных условиях Болгарии 30-х гг. прошлого столетия, когда церкви и монастыри существовали, а болгарских школ почти не было, учебников для первоначального обучения родному языку — тем более, вряд ли было бы правильным печатать массовыми тиражами книги, хотя бы и Свящ. Писания раньше, чем азбуки и буквари, которые бы дали возможность читать книги Свящ. Писания.
Русская высшая школа воспитала для Болгарии таких выдающихся просветителей, как Иван Богоров, Георгий Бусилин и др. Кстати скажем, что один из первых болгарских букварей был издан в Москве.
Об одном из крупнейших болгарских деятелей, Софронии, епископе Врачанском (1739—1813), есть много работ русских и болгарских славяноведов. Ограничиваемся поэтому несколькими строками о его биографии.
Выходец из сельской семьи, Софроний (в мире — Стойко) одиннадцатилетним мальчиком совершенно осиротел, а к 17 годам лишился всех родственников. Получив образование почти исключительно самоучкой, он в 1782 году получает сан священника с поставлением на приход в родном селе. Лично познакомился с иеромонахом Паисием. Был полгода на Афоне с учебными целями. Далее открытие им на свои жалкие гроши сельской болгарской школы, преследование его турецкими властями, монашество и — с 1794 г. — епископство. Энергичнейшая проповедническая деятельность на болгарском языке. Неисчислимые гонения, скитания, турецкая тюрьма и проч., вплоть до ухода на покой в 67-летнем возрасте. Но покой был только отставкой от церковно-административных дел. Поселившись в Бухаресте он всецело отдался общественной и церковно-литературной работе. Его талантливые церковно-публицистические, исторические и общественно-педагогические труды имели очень важное значение для развития болгарского национального сознания; много потрудился Святитель над болгарским литературным языком. Софроний был убежденнейшим сторонником болгаро-русского сближения. Он ратовал за него пламенным словом и энергичным делом.
В самом начале русско-турецкой войны 1806—1812 гг. (с участием великого полководца Михаила Кутузова) Софроний обращается к болгарскому народу с посланием в котором, ссылаясь на многовековую дружбу братских народов, призывал болгар к восстанию против турок, пользуясь приходом войск своего могущественного собрата во Христе. Почти одновременно с авангардными русскими полками Софроний возвратился в Болгарию, где продолжал сотрудничество с армией Кутузова. Лучшим выходом он считал переход Болгарии под всестороннее покровительство России.
Как истинно-православный человек Софроний вовсе не был противником светского образования. Аскет и бессребренник, Софроний громогласно обличает пороки церковной и особенно монастырской жизни. Это также сближает его с лучшими святителями Русской Церкви XV—XVII веков, которые считали, что для святого дела охраны чистоты Церкви полезнее сгустить краски, чем укрывать самомалейшие проступки против устава и нравственности. Ряд трудов Софрония был опубликован в России.
При всем этом простая беспристрастность требует отметить, что труды лучших сынов русского народа имели для возрождения болгарского народа отнюдь не меньшее значение, чем лучшие труды их соотечественников.
Трудно переоценить в этом отношении деятельность замечательного русского болгароведа Юр. Ив. Венелина (1802—1836). Даже Е. Е. Голубинский, непревзойденный среди церковных деятелей отрицатель культурной талантливости своего народа, пишет (цит. соч., стр. 178— 179): «действительным и почти внезапным пробуждением своим болгары обязаны призывному голосу пророка, посланного к ним со стороны, это именно голосу, долженствующего быть вечно незабвенным для них, Юрия Венелина». Его, Венелина, блестящая работа: «Древние и нынешние болгары в политическом, народном, историческом и религиозном их отношении к россиянам» (изд. 1829 г.) вызвала среди болгар, действенный и острейший интерес к своему историческому и духовному прошлому, помогла им осознать себя, как народ. «Исполненный страстного воодушевления — продолжает Голубинский — его призывной голос... раздавшись столь же неожиданно, как оглушающий удар грома при ясном и безоблачном небе... наконец, действительно имел силу пробудить несчастных, погибавших для самих себя».
Последствия не замедлили сказаться и в отрезвлении тех грекоманов, которые еще были в состоянии нравственно отрезвиться, и в открытии болгарских школ, и в развитии общественно культурной жизни и т. п. Голос Венелина прозвучал своевременно; в этом основная причина его успеха.
Великое множество тяжелых испытаний ниспослано было болгарскому народу, но он все время, отныне, креп для борьбы за светлую жизнь.
В шестидесятых годах XIX столетия в Болгарии развивается движение за церковную независимость от Константинопольской Патриархии. Общая картина событий вкратце освещена в моей статье о Константинопольской Патриархии и югославянах в 60—70-х гг. XIX в. («Ж. М. П.» №6 за 1947 г.). Сейчас мы отметим, что Святейший Синод Русской Церкви не поддерживал тогда этого движения полностью. Русское царское правительство по дипломатическим соображениям приказало Синоду не конфликтовать из-за болгар с Константинопольской Патриархией. Нельзя не признать, что крайние требования со стороны болгар были вызваны упорным нежеланием греков поставить болгар в церковном отношении в условиях, которые были бы по силам среднему человеку. Напротив, болгары видели, как с каждым годом все
больше обирали их. Доходило до того, что после выплаты церковных поборов нередко даже при помощи таких средств, как смертные казни, сожжения домов и т. п., не могли «выкачать» с болгар государственных налогов и сборов.
Турки тогда односторонним актом удовлетворили церковные требования болгар. Как известно, Константинопольская Патриархия объявила болгар схизматиками. Духовный кормчий православного русского народа Святейший Патриарх Алексий добился снятия схизмы; историческая несправедливость была ликвидирована.
На этом небольшом количестве примеров мы видим насколько прочны связи русского и болгарского народов; причины прочности в том, что по правильному замечанию М. Н. Тихомирова (указ, соч., стр. 201): «Эти давние связи основаны на кровной близости языка, культуры и обычаев южных славян и русских. Они являются ярким примером братской поддержки народов, широкого обмена культурными достижениями, основанного не на завоевании или насилии, а на общности исторических судеб и взаимных интересов».
Профессор И. H. Шабатин
[1] Новейший исследователь профессор М. Н. Тихомиров "Славянский сборник", М. 1947 г.
