БОЛГАРСКАЯ ЦЕРКОВЬ И МОСКОВСКОЕ СОВЕЩАНИЕ

Самолет идет на посадку. Вот легкий толчок... И точным бегом несется приземлившаяся стальная птица по аэродрому маленькой болгарской столицы Софии, окруженной темнеющими силуэтами отовсюду обступивших гор.

У выхода на летное поле собрались ожидающие: члены Св. Синода Болгарской Церкви, представители Болгарского Правительства, представители Советского посольства, близкие прибывающих. Из остановившегося самолета к ним вышли члены Болгарской церковной делегации, целый месяц проведшие в Советском Союзе, в Москве, в гостях у Святейшего Патриарха Алексия. Делегация представляла Болгарскую Церковь на юбилейных торжествах Русской Церкви и участвовала в Совещании Предстоятелей и Представителей Православных Церквей, собравшихся в столице Советского Союза по приглашению Московского Патриарха.

Православные всех национальностей: болгары, русские, греки, сербы, румыны, сирийцы, грузины, чехи, даже и православные французы и голландцы, мы все — сущие от веры и принимающие Божие благословение с верными Авраама (Гал. 3, 9) — не призваны ли блюсти единение духа (Ефес. 4, 3) в Церкви, в которой «есть эллин, ни иудей (Кол. 3, 11)? Церковь одна. Едино духовное тело Христово. Единство Церкви, при независимости друг от друга в каноническом управлении поместных Церквей, всегда было и остается важнейшим свойством и признаком ее духовной сущности и силы.

На протяжении многих десятилетий Болгарской Церкви пришлось переживать поистине огненное испытание верности вере и благодати единой, Святой, соборной, Апостольской Церкви. В самые ответственные моменты своей истории и своих отношений с некоторыми поместными Церквами она оставалась верной вселенскому соборному единству Православной Церкви. И в силу трудно сложившихся исторических обстоятельств может быть более других была заинтересована в активном междуправославном общении и сотрудничестве. Поэтому она с особым воодушевлением участвовала и в молитвенном общении Церквей-Сестер, представленных на празднике Русской Церкви, и в работах Совещания.

Болгарская Церковь всего несколько лет тому назад вступила со всеми без исключения Поместными Церквами во вполне нормальные отношения. Но параллельно с урегулированием междуцерковного своего положения ей нужно было провести и некоторые, связанные с этим, канонические преобразования во внутреннем устройстве. Нужно было освоиться и с новым положением в связи с проведенным отделением Церкви от Государства, регламентированном новой Болгарской Конституцией. В такой обстановке должны были иметь и имели очень важное для нее значение первые, после стольких лет разобщения, встречи с Русской Церковью. Имеется в виду посещение Болгарии в 1945 г. Русской церковной делегацией во главе с Ленинградским Митрополитом Григорием, затем поездка в Москву Болгарского Экзарха и ответный визит Болгарской Церкви, сделанный в 1946 г. самим Святейшим Патриархом Алексием.

Однако, не менее важной здесь представлялась и последняя деловая встреча. Она обещала деловой обмен мнениями между Представителями Болгарской Церкви и Предстоятелем и высшими иерархами Русской Церкви по всем важным общецерковным вопросам, но также и по специально интересующим Болгарскую Церковь. Она открывала возможности счастливого расширения и укрепления внешних отношений Болгарской Церкви. Из Москвы делегация привезла больше ожидавшегося.

Членов Болгарской церковной делегации поразила в Москве сила и красота русского богослужебно-молитвенного, литургического благочестия. За внешней величественной торжественностью праздничных богослужений, за сочетанием их пышности с теплотой и задушевностью захватывающего молитвенного вдохновения огромных масс верующих, они увидели высокую духовную культуру русского благочестия и почувствовали могучую его благодатную силу отсюда, из храмов, переливающуюся в принимающую ее в себя жизнь Церкви, чтобы сделаться наглядно ощутимой затем в каждом ее уголке.

Богослужебно-молитвенное благочестие, конечно, сердце современной русской церковной жизни. Но гости поняли, что сердце это бьется верностью древнему литургическому преданию, которую всему христианскому миру завещал апостол: «Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены» (2 Фес. 2, 15). Сила и красота русской богослужебной традиции — это сила и красота в веках, накопленных Церковью даров Духа. Так, очевидно, подтверждается истина, что благодатное плодоношение в Христовой Церкви осуществляется лишь в живой, безусловной верности преданию, в частности же литургическому.

Из вывезенных из Москвы наблюдений над великолепием богослужебной жизни нельзя было не сделать логических выводов применительно к своей, к здешней богослужебной практике. Они и сделаны Высокопреосвященными членами Болгарской церковной делегации, что разумеется, будет иметь огромное значение для хода всей вообще церковной жизни в Болгарии.

Некогда приснопамятный Московский Митрополит Филарет учил, что единство Церкви видимо выражается в общении, в молитвах, таинствах и в одинаковом исповедании веры. Сейчас общение поместных Православных Церквей активизируется, их единство становится все более видимым, потому что пришло время, властно требующее, чтобы порученная нашему соборному единству истина исповедывалась бы всеми нами одинаково верно и одинаково действенно. Московское Совещание и было ответом на это требование времени.

Но исповедывание евангельской истины есть подвиг свидетельства, предполагающий за собой не самодавлеющую ученость, а духоносную чистоту и ясность догматического и канонического сознания Церкви. Они возможны лишь там, где есть молитвенный благодатный опыт, в котором преимущественно и совершается стяжание Духа. Чистота и ясность церковного сознания выкристаллизовывается в глубинах строгой молитвенной собранности. Их приобрела именно на этих путях Русская Православная Церковь. И потому-то ее особенно деятельное участие как в подготовке Совещания и организации его, так и во всех его работах, обеспечило Совещанию правильную постановку всех занимавших его вопросов и их решение в строго церковном духе.

Более других вопросов Болгарскую Церковь занимал так называемый экуменический вопрос — отношение к экуменическому движению и к участию в организации так называемого Экуменического совета, который должен был быть учрежден, на несколько новых для экуменического движения началах, на экуменической конференции в Амстердаме, осенью текущего года. Болгарская Церковь с экуменическим движением встретилась давно. Можно сказать, что в его лице она встретилась вообще с западным посланием. Поэтому вопрос об отношении к экуменическому движению для Болгарской Церкви перерастал в вопрос об отношениях ее к инославному западному христианству. Но он может быть обращен другой стороной и сформулирован как вопрос о западничестве в Болгарской Церкви. Отсюда и повышенный интерес к нему в Болгарской Церкви.

Здесь западничество беспочвенно. Конечно, и здесь еще ходки столько же бойкие, сколько и поверхностные противопоставления пресловутой динамичности западного «социального христианства» — якобы лучшим образом воплощающего в истории человечества христианские идеалы — «неподвижности», только отрицающейся мира восточной Церкви. Но все же западничество родилось здесь не из религиозного пиетета к западному христианству и не имеет ничего общего ни с религиозными потребностями, ни с оценкой его по существу. В одной недавней статье, в последнем номере (№ 6) 1948 г. весьма западнического парижского журнала «Православная Мысль» — даже в нем — имеется признание того, что Церкви молодых Балканских государств в нашем столетии оказались идеологически прельщенными лаической европейской атмосферой. Это очень верно с той поправкой, что не Балканские Православные Церкви, а некоторые клирические в них круги соблазнились лаицизмом, т. е. обмирщающей церковную жизнь светскостью западного христианства, отношение к которому этих кругов в сущности определялось ничем иным, как только удельным весом западного христианства в европейской политической жизни, в особенности в последние 20—30 лет.

Теперь не может быть сомнений насчет действительного смысла связи экуменизма с некоторыми большими политическими центрами. Но в ходе работ специальной комиссии на Московском Совещании выяснилась также и с другой стороны принципиальная непримиримость нашего сотрудничества с ним.

Дело в том, что после Утрехтской конференции деятельность экуменических организаций в последние десять лет — оставляя в стороне ее политический характер — уже не выражала стремления к отысканию способов преодоления существующего между разными исповеданиями разрыва, разобщения, разъединения и не отражала искания восстановления общехристианского единства или единения. Правда, в трудах весьма видных ведущих экуменистов, например, у известного пастора M. Boegner’a характеристической чертой так называемого экуменического сознания все еще представляется жажда единения христиан всех исповеданий, ради выполнения заповеди Спасителя об единстве (Иоан. 17, 21). См. его работу «Le problème de l’Unitè chrétinne», Paris, Neuchâtel, 1947. Однако в действительности для современного экуменического сознания гораздо более характерна иная черта. Экуменизм сознает себя действующим инструментом идеального образа Церкви, вобравшей в себя разные конфессиональные дифференциации и являющейся единственно возможным реальным воплощением вечной духовной Una Sancta, во всей своей сакраментальной полноте принадлежащей, впрочем, иному, не здешнему, но трансцендентному плану бытия. Таков общий смысл победивших в экуменизме концепций генерального секретаря экуменического совета д-ра Visser’t Hooft’a. Об этом см., например, статью D. C. Lialine, «La préparation ecclésiologique de la première Assamblée du Conseil oecuménique des Eglises» в последнем 12-trim. Tome XXI Jrénikon’a. Нужно к этому добавить, что в общей установке экуменического consensus'a, поскольку его отражают и концепции такого авторитетного деятеля и идеолога экуменизма, как названный д-р V. Hooft, и ряд выступлений рядовых участников движения, среди которых, может быть назван проф.—протопресвитер Ст. Цанков — в ней очень чувствуется уже образовавшийся в экуменизме особого рода экуменический провинциализм. Специфическое самочувствие любующейся на себя самодостаточности «всецерковной организации» и даже некоторого превосходства над всеми теми, кто остается «вне» ее...

Новая экуменическая эклезиология расходится с православным учением о Церкви. Мы не допускаем насильственного искусственного расторжения целостного организма Церкви на «эмпирическую» часть, т. е. историческое ее бытие, в котором и происходит греховное разделение христиан, и на «онтологическую» часть, в онтологических своих глубинах, якобы содержащую совершенную, нетронутую греховным разделением, полноту Una Sancta. И требуемое от нас экуменизмом признание вины всей нашей Церкви перед Божиим Промыслом за грех разделения тоже для нас неприемлемо. Справедливо замечают, что оно означало бы отказ от веры нашей в приснодействующую в Церкви силу Духа Святого. То, что может существовать и существует своего рода ecclesia extra ecclesiam для нас далеко не доказано ни догматически, ни канонически.

Между тем, на протяжении последних лет экуменическое движение развивалось на идеологической основе такого именно, за эти годы оформлявшегося, учения о Церкви. Оно же кладется в основу экуменической интерконфессиональной постройки, которую отныне призван будет организационно возглавлять Экуменический совет. Вот почему для Православной Церкви участие в экуменическом движении и его организациях, сотрудничество с Экуменическим советом и участие в его учреждении, конечно, невозможно. Что, впрочем отнюдь не исключает известного интереса к этой форме инославной жизни. И даже, так сказать, с иренических позиций, с позиций корректного, мирного к нему отношения.

Такую постановку и решение экуменического вопроса в Москве здоровая болгарская церковная общественность приняла с облегченным сердцем. Вне всякого сомнения они очень многое разъяснят и тем, кто более или менее случайно отошел от исторического фарватера Болгарской церковной жизни.

Также и другие, занимавшие Совещание вопросы, рассматривались в атмосфере внутренней особой чуткости к голосу соборной всеправославной церковной совести. Поэтому и на их постановке и решениях легла печать церковности, печать свидетельства веры и верности обще-церковному преданию.

В Болгарской Церкви всегда охранялось вечное и неизменное от притязаний к доминированию временного и изменяющегося. С ними нередко выступало именно западничество, в разных его здешних формах и вариациях. В появившемся притязательно-критическом отношении не только к таким каноническим правилам, как например, известное шестое правило VI Вселенского Собора, установившее однобрачие белого, духовенства, но даже и вообще к каноническим установлениям Вселенских Соборов и их авторитету (см. № 22 от 1 июля 1948 г. газеты «Народы пастырь»); в навязываемой Церкви тенденции выводить эти установления из так называемого jus humanum, резко противопоставляемого jus divinum, уже в одном этом, с православной точки зрения антиканоническом (см. 1-е правило VII Всел. Собора) разделении канонов на две группы, сказываются, конечно, рецепции западных влияний. В общем духе работы Московского Совещания, базировавшиеся на накопленном всей Православной Церковью опыте веры и жизни в вере, Болгарская Церковь нашла опору в творческих усилиях своей здоровой общественности, направленных на ограждение чистоты, ясности и четкости догматического и канонического своего сознания.

Болгарская Церковь глубоко пережила радость братского молитвенного общения с Русской Церковью и с другими Поместными Церквами-Сестрами, праздновавшими наш юбилей, радость общения, видимо выразившего духовное единство всей Православной Церкви. Болгарская Церковь была счастлива участвовать в общем церковном деле, совершавшемся в Москве, и в тех свидетельствах, которые даны соборным умом и соборной совестью, участвовавших в Совещании Церквей, в предостережение от всевозможных прельщений.

Но здесь уместно вспомнить слова известного русского богословствовавшего публициста прошлого века, при том обращенные преимущественно к западным христианам о том, что Церковь имеет задачу не только спасать, но еще и блюсти откровенную истину, как свет, как мерило и как суд миру...

Прот. В. Шпиллер