НА КЛАДБИЩЕ
Выходя из храма, многие богомольцы расходятся по нешироким дорожкам, идущим в разных направлениях тенистого кладбища.
Над могилами и крестами зеленым шатром разрослась листва, через которую лишь местами видим темно-голубые просветы яркого летнего неба.
В одиночку и по несколько человек останавливаются над родной могилой, крестятся, некоторые становятся на колени, и, обнимая холмик, целуют его, словно стремясь передать свои чувства тому, чьи дорогие черты скрыты под землей; затем обращают взоры к небу, ища там ответа и успокоения тоскующему сердцу.
Издали доносится панихидное пение, то приближающееся, то опять отдаляющееся по мере того, как совершающий панихиду переходит от одной могилы к другой.
У надгробия, в мрамор которого вделан мозаичный образ Спасителя, останавливается небольшая группа женщин: они с видимой любовью и теплом молятся здесь. Из нескольких сказанных ими слов можно понять, что они часто приходят сюда, чтобы помолиться перед этой иконой, как бы совершая паломничество.
Непосредственное горячее чувство веры и упования, объявшее души их, отражается и на лицах и во взорах женщин, удаляющихся неспешным шагом.
В раздумье, побродив среди могил, где погребены не только старые и немощные, но и молодые и юные, — незаметно расходятся люди...
Почти уже никого не осталось за церковной оградой, только, как верные стражи, стоят неподвижно кресты и надгробные камни.
Невольно встает вопрос о конечной цели земной жизни. Как сильна, как упорна в человеке жажда жизни.
Мне пришлось быть около умирающей, которая, тяжело страдая от болезни, приковавшей ее к постели на три с лишком года, все же говорила, что хочет жить потому, что она видит свет Божий через окна больницы, может думать и жить мыслями.
Небытие как-то не укладывается в сознании, страшит нас; и смерть, при всей очевидности ее приближения, навсегда остается неожиданной, как-будто не должно бы ее быть — и является столько же поразительной, сколько и неизбежной.
В безмолвии кладбища печаль и томящее чувство неподвижности становятся сильнее ощутимыми.
Какая-то птица вспорхнула с ветки на ветку, потом поднялась высоко, и, покружившись над крестом кладбищенской церкви, изчезла из виду.
Набежал ветер, зашумели вершины деревьев, затем едва приметно закачались цветы и трава под холмом.
Шорох стоит непрерывный, мягкий, грустный и ласковый, в нем, кажется, слышишь шопот молитвы.
И гаснущая заря, и бледнеющие тона летнего вечера исполнены тихой грусти.
Но в грусти этой есть нечто глубокое и святое, что говорит душе о вечности. Чувствуешь, что переживания человеческого сердца: радость, жажда деятельности, любовь к жизни и самая печаль не случайное явление, но отголоски потустороннего мира, напоминающие о незаходимом Солнце и беззакатном дне.
Осененные любовью Святой Матери-Церкви, неустанно возносящей молитвы о живых и умерших, испрашивающей у Всевышнего помилования и упокоения усопших в Царстве Небесном, покоятся здесь погребенные.
Церковь, рождающая нас духовно в святом крещении, озаряющая ниспосылаемым через нее благословением Божиим земное поприще наше, сопровождающая молитвами в последний путь, не оставляет своих чад одинокими и после смерти.
И когда, оглянувшись вокруг, я вижу прямо перед собою здание церкви, — на меня веет отрадой, затихает печаль, в душу проникает умиротворение.
Вспоминаются слова: «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых».
Человек, зараженный грехом и потому подверженный тлению, должен вкусить смерть, чтобы, воскреснув, обновленным войти в новую жизнь.
Мысли и душа обращаются к Тому, Кто создал человека на радость, не оставил его погибать в грехах, искупив Своею Святою Кровью.
И хочется горячо помолиться, чтобы Господь не оставил нас Своим милосердием, и хочется сказать о любви слабого маленького существа к Богу Великому, знающему все глубины и тайники человеческого сердца, могущему исцелить всякую рану, утишить всякую скорбь, имеющему власть простить и успокоить тревогу души, призвать к Себе, привести к радости совершенной и непреходящей.
Н. Васильева
