ЕПИСКОП ФЕОФАН-ЗАТВОРНИК И ЕГО ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ
«Большое заблуждение в том, когда думают, будто для Неба надо предпринимать большие и громкие дела. Совсем нет. Надо только делать все по заповедям Господним. Ничего особенного, как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни».
(Из письма Преосв. Феофана).
10 января 1815 г. в скромной семье священника с. Чернавки, Орловской области началась земная жизнь Георгия Говорова; 6 января 1894 г. в Вышенской пустыни, что близ г. Шацка, скончался великий богослов, молитвенник, епископ-затворник Преосвященный Феофан (в мире Г. В. Говоров).
Еще живы свидетели-современники последних лет земной жизни святителя-праведника. То, что мы знаем о нем, дает нам право считать его крупнейшим учителем христианской нравственности последнего столетия, знакомство с трудами которого — нравственный долг каждого служителя Православной Русской Церкви.
Его труды слишком многообразны, чтобы охарактеризовать их в маленьком очерке. Мы намерены ограничиться изложением той стороны поучений святителя, которая посвящена разъяснению замечательного изречения, поставленного нами эпиграфом статьи.
Напомним основные даты биографии святителя. В 1837 г. он окончил курс Орловской Духовной Семинарии, в 1841 г.— Киевской Духовной Академии. На последнем курсе Академии был пострижен в иночество. В том же году удостоен степени магистра богословия. Затем в течение пяти лет — на духовно-педагогическом поприще, последовательно в должностях: ректора Киево-Софийского духовного училища, инспектора и преподавателя Новогородской Духовной Семинарии, пом. инспектора и баккалавра нравственного богословия Петербургской Духовной Академии, ректора Олонецкой Семинарии. Некоторое время был членом Синодальной миссии в Иерусалиме и настоятелем посольской церкви в Константинополе.
В 1857 г. он — ректор Петербургской Духовной Академии. С мая 1859 г. по июль 1863 г. Преосвященный Феофан в сане епископа управляет Тамбовской епархией. С июля 1863 г. по июнь 1866 г. он окормляет крупную Владимирскую епархию. С 17 июня 1866 г. по день кончины — в затворнической келье Вышенской обители. В 1890 г. Петербургская. Духовная Академия возвела Феофана в степень доктора богословия «за его многочисленные и замечательные богословские сочинения».
Далеко не всякому одареному человеку удается «найти себя» в земной жизни и деятельности, не часто человек использует свои способности в той отрасли дел мирских, где они могли бы найти наилучшее применение.
В жизни служителей Церкви Божей мы также можем видеть подобные обстоятельства. В ученые богословские занятия без особого успеха погружается инок — академист, одаренный живым талантом, с амвона «глаголом жечь сердца людей»; администратор-святитель тяготится организационно-канцелярской частью своего послушания, Церковь же теряет писателя-богослова или же инока-отшельника, светящего миру великим призывным подвижничеством. Но с Божией помощью «нашедшие себя» действительно своими талантами сияют немеркнущим; светом.
Феофан обрел себя. В его человеческом облике сочетался ряд выдающихся качеств: он был образцом уравновешенности, отзывчивости, высокой принципиальности. Феофан и в самом деле был дивным иерархом-администратором, с блеском возглавлявшим такие «трудные» кафедры, как Тамбовская и — особенно Владимирская. Высокая ученость в соединении с даром художественного слова и врожденным педагогическим тактом гарантировала большой успех воспитателя и исследователя. Феофан и в самом деле прославлен и как автор выдающихся богословских произведений и как педагог.
Но Феофан обессмертил свое имя не окормлением епархиальной кафедры. Как и его предшественник по времени Свят. Тихон Задонский (с которым его роднят многие нравственные черты), он стал великим учителем благочестия. Как и второй его великий предшественник преподобный Серафим Саровский, Феофан был ученым провозвестником иночества нового типа и гениальным водителем-наставником в вопросах праведной жизни в обычных мирских условиях. Как и оба упомянутые подвижника, Феофан служил людям из затворнической кельи. Но если поучения Свят. Тихона были рассчитаны на большую аудиторию слушателей, то Феофан обращался с ними к отдельной, ищущей путь к Богу, душе, а уже через нее — ко многим душам.
Пять томов его изданных писем представляют целую нравоучительную систему. Ограничимся почти исключительно выдержками из замечательных писем Феофана.
Неоценимо значение его наставлений, адресованных представителям юного поколения и родителям. Каким представлялся Феофану облик религиозного молодого человека? Вслед за Саровским чудотворцем он говорит: «Будьте со всеми приветливы, благодушны и веселы, как и всегда. Только от смеха, смехотворства и всякого пусторечия воздерживайтесь. И без этого можно быть и приветливым, и веселым, и приятным. Никогда и ни под каким видом не угрюмничайте». Напомним читателю (см. мою работу о преп. Серафиме в «ЖМП» № 8 за 1947 г. стр. 22, абзацы 2—5 сверху), что великий подвижник считает печаль даже для инока признаком обуревания его недостойными страстями. Юность кипит жизнью — учит Феофан. Лишь в виде исключения в этом возрасте встречается молчаливое самосозерцание, предрасположенность к суровому, молитвенному одиночеству. Такие натуры редки; их путь к Богу ясен, прост и прям. Большинство идет другими путями: через все свойственные юности увлечения, треволнения и порывы; они обретают близость к Богу через жизненные переживания и горести.
Преосвященный затворник знает, что иночество — удел немногих; подвиг же затворничества — еще меньшего числа людей. Жизнь же во Христе доступна миллионам. Убежденнейший апологет иночества Феофан словами: «даруй вам, Господи, увидеть монашескую жизнь в монастыре» выражал задушевное пожелание своим лучшим друзьям. Удаление от мира он считал единственным путем душевного спасения, затвор вполне доступной для каждого человека формой удаления от мира. Но как Преосвященный Феофан понимал это?
«Под миром разумеется все страстное, суетное, греховное, вошедшее в жизнь частную, семейную и общественную», — писал он. «Поэтому удалиться от мира не то значит, — читаем мы далее, — чтобы бежать от семейства или общества, а оставить нравы, обычаи, правила, привычки, совершенно противоположные духу Христову, принятому и зреющему в нас».
«Гражданство и семейство [т. е. семейная жизнь.— И. Ш.] — учит он — благословенны у Бога; потому не должны отрешаться от них или презирать, равно как и все, принадлежащие к их существенному благоустроению [подчеркнуто'мною. — И. Ш.]. Но все пришлое к ним, прихотное и страстное, как нарост, вредящий и искажающий их, должно презреть я отвергнуть». И далее: «убежать от мира значит установить себя в истинной семейственности и гражданственности; все же остальное сделать так, как бы оно нас не касалось».
Истинное православие несовместимо с антиморальным поведением в жизни; нравственно-распущенный гражданин отлучает себя от Господа Бога, лишь сердечное покаяние и осуществление обещаний исправления возвращает его в лоно Матери-Церкви. Освященная Церковью семья — священна. Высоконравственная семейность в изложенном выше понимании Феофана может быть не менее душеспасительной, чем выполнение заветов монашества.
«Дела житейские и общественные, от которых зависит стоящие домов и общества, суть Богом определенные дела и исполнение их не есть отбегание в область небогоугодную, а есть хождение в делах Божих». А раз так, говорит мудрый старец, то будь «проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением». Он остается совершенно последовательным в категорическом совете: «внешних отношений пресечь нельзя... Это долг общежития человеческого». И делает вывод: «оставить мир есть не что иное, как перечистить всю свою внешнюю жизнь, устранить из нее все недостойное, заменить чистым, не мешающим духовной жизни, а помогающим ей — в жизни семейной, частной, общественной; установить вообще образ внешнего своего поведения дома и вне, с другими и по должности».
Как и его великий предшественник по времени подвижничества преподобный Серафим Саровский, Феофан не рекомендует иночества многим ищущим его, советуя оставаться в прежнем окружении. Святитель-затворник поднял учение о спасении в миру на новую высоту, сказав в этом отношении новое слово:
«Так нечего загадывать о затворе. Когда молитва твоя до того укрепится, что всегда будет держать тебя в сердце перед Богом, тогда у тебя и без затвора будет затвор. Ибо затвор что есть? То, когда ум, заключившись в сердце, стоит перед Богом в благоговении и выходить из сердца или чему-нибудь другим заняться не хочет. Этого затвора ищи, а о том не хлопочи». И в заключение — золотые слова: «можно и при затворенных дверях по миру шататься или целый мир напустить в свою комнату».
Феофан был глубоко и разносторонне образованным человеком.. До преклонных лет он не переставал внимательно следить за богословской и церковно-общественной литературой. Вместе с тем он был в курсе решительно всех открытий, исследований и проблем в области природоведения, физики, анатомии, физиологии, медицины, философии и психологии. Был внимателен к художественной литературе. Занимался живописью, физическими опытами и т. д.
Во всеоружии научных знаний он подходил к истолкованию христианско-нравственных истин и законов, к «искусству искусств и науке наук» — как он называл учение о духовном спасении.
Его поучения и советы приобретали особую убедительность и для «простолюдинов» и для образованных людей. Убедительными они были потому, что Святитель показывает полную осуществимость и даже удобоисполнимость для каждого мирянина заповедей Евангелия. Феофан с непревзойденной простотой изложения показывает, что заповеди Христова учения соответствуют естественным свойствам и движениям души человеческой, которая, по словам Тертулиана, «по природе своей — христианка».
«Жить нам надобно так, как Бог создал нас» — эти слова можно было бы поставить эпиграфом к большинству Феофановых поучений и писем нравоучительного характера.
Проницательные слова Святителя:«многие потому и не живут как должно, что думают, будто правила о сей достодолжной жизни навязываются извне, а не исходят из самого естества человека и не им требуются».
Его учение — это прежде всего система доказательства двух сторон человека: того, что вложено в самую его природу Творцом, и того, что в человеческое естество привнесено грехом. Очищение человеческого естества от привнесенного извне грехом и есть путь к Богу. Путь, доступный решительно каждому человеку.
«Животолюбие», «телолюбие» — естественные инстинкты человека: заботы о телесном покое, пище, одежде, сне и т. п. естественны и сами по себе не греховны. Но если такие заботы не облагораживаются стремлениями к нравственности, работе, деятельности во имя общественного блага, то они превращаются в самоцель. У таких неизбежно должны голодать душа и дух, если они еще не совсем заглушены и забыты».
Воспитание воли — совершенно необходимое условие нравственной, полезной и целеустремленной жизни. Непостоянство, беспорядочность и своенравие желаний и дел — прекрасное удобрение для роста в себе человека-скота с толстейшей кожей себялюбия и чревоугодничества. Феофан талантливо обличает беспринципное делячество, «пустоделие». «Шатаемся туда и сюда, делаем и переделываем, идут у нас начинание за начинанием и дело за делом, но из всего выходит только — суета... Расплылась госпожа наша — воля!» И дальше: «сколько у нас есть пришлых возбудителей желаний: гнев, ненависть [к ближнему своему], зависть, скупость, тщеславие, гордость и подобные. Источником желаний должны быть естественные потребности жизни семейной и общественной; а во всех этих что есть естественного? Они только расстраивают естество и все порядки жизни. Откуда же это варварское нашествие?
Не быть жертвой внешних впечатлений, а овладевать ими и направлять их — таков один из первых советов Преосвященного затворника. Он упрекает интеллигентную молодежь своего времени за малую способность ее к упорному, систематическому труду. В наше время (середине XX века) из недр народа выросла новая интеллигенция, лишенная мягкотелости.
Но и в наше время свежо звучат советы Святителя молодежи. И теперь часто не всякому нравится именно то дело, к которому он приставлен; не всегда даже в современных условиях возможно в отдельный момент определить каждого человека к наиболее любимому им делу. Порой и симпатии некоторых людей меняются быстрее, чем овладение новым делом. «Перед тем, к которому не лежит сердце, руки опускаются и ноги не двигаются». Избирая для себя определенный вид деятельности, молодой человек должен руководиться и естественным к нему предрасположением и обязательно — сознанием нужности и общественной полезности данного вида труда. Но этого недостаточно: в каждой профессии и роде деятельности имеются стороны и детали, не захватывающие воображения, сердца и энергии; потому необходимо во всяком деле найти приятную сторону, которая облагородит и все «черновые» детали. При таком подходе, как говорит Святитель, «мысли роятся сами собою и труд, как бы он ни был долог, бывает не в труд». С честного трудового пути человека могут сбивать частые влечения к новым наслаждениям; постоянный долг — «держать сердце в руках», подвергать строгой критике чувства и влечения.
Иначе влечения, сменяя одним другое, создадут неустойчивость. Став жертвой влечений, человек становится рабом низменной чувственности, т. е. постепенно «становится ниже той черты, которая отделяет человека от прочих живых тварей».
Одухотворение плотской жизни в себе — сущность христианской жизни. Желание бескорыстных добродетелей должно превратиться в естественное душевное стремление православного человека, так сказать, в условный рефлекс его натуры. Феофан подчеркивает элемент бескорыстия в широком смысле слова. Нет такого человека, даже вне христианства, который бы по временам не посвящал своих трудов добрым делам. Тем более обязательны для христианина стремления к делам добра и справедливости и именно таким, которые иногда могут и «ничего не дать для временного быта и даже ведены бывают на счет его», т. е. которые могут дать только нравственное, но отнюдь не материальное удовлетворение. Так нужно понимать изречение Феофана: «духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем паче телесное, а за ними и все свое внешнее, т. е. жизнь семейную и общественную. Се — норма!»
Чувства «от услаждения красотой» Феофан называет благородными чувствами. «Бога ведущий естественно постигает красоту Божию и ею единою ищет наслаждаться».
«Красоту Божию» великий учитель нравственности видит и в дарах природы («глаз не следует отвращать от цветка») и в произведениях живописи, ваяния, музыки, пения, поэзии, в изящных искусствах вообще. Во всех их глаз, ум и чувства услаждаются и красотой внешних форм и особенно — красотой внутреннего, идейного, разумом воспринимаемого содержания. Не внешней только красивости ищет душа христианина, но обязательно и выражения в прекрасных формах прекрасного, зрительно невидимого прекрасного мира.
Для христианина нет мучительного сомнения в вопросе о том, что выше — духовные или телесные потребности? Между одними и другими должно быть полное соответствие, гармония. Умерщвление плоти созданной Богом — не самоцель и не идеал. Таковым являются одухотворение плотского. Но так как духовные потребности выше грубоплотских, то, по справедливому замечанию Феофана: «когда он» удовлетворяются, то другие, хотя и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то будь все другие удовлетворяемы, покоя не бывает. Поэтому удовлетворение их и называется единым на потребу».
«Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей способствует,— и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни,— гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий [т. е. намерений.— И. Ш.], отношений, наслаждений. И се — рай». Так учит епископ Феофан в полном соответствии с указаниями Священного Писания и поучениями мудрейших Отцов Церкви.
Мудрый Святитель, подвижник и богослов, дает великолепное православное объяснение причин нравственного падения многих людей, а вслед за тем указывает правильный общедоступный спасительный путь.
«Отчего, —спрашивает он, — мы ни себя, ни других не видим прекрасными, отчего покривляется наша жизнь?» Ведь, действительно, раз между духовными и телесными потребностями человека нет несоответствия, то этим даны все условия создания разносторонне прекрасной, одухотворенной человеческой жизни. Сущность ответа сводится к следующему: Бог создал человека для блаженства в живом общении с Ним. Он дал человеку дух, существеннейшие свойства которого —сознание и свобода; духу дана была сила властвовать над телом и над всем, что вне его. Это и было состоянием человека до его грехопадения. Но вот первые люди послушали обольстителя и нарушили главную заповедь Божию, отступили от Него. Отступил и Он от них и прекратилось живое общение с Ним. Поздно спохватились наши прародители с раскаянием. Однако Господь всемилостив: «Он хоть и отступил от нас, но не бросил, устроив предивный способ к воссоединению нас с Собой». По христианскому учению, как уже сказано, человек свободен в своих поступках. Бог — Вседержитель. При этом Он во внутреннее естество человека входит, когда тот предается Ему, то-есть молит Бога о таком вхождении. Он, Всемогущий, хранит человека, но не входит в его душу, если тот Его не призывает и предпочитает действовать самовластно. Оставшись «самовластным», дух вне единения с Богом, стал рабом тела, ибо властителем над последним, будучи лишен притока благодатной силы, он уже не мог быть. За «самовластием» же, как неизбежные спутники его, явились неизменные страсти: гордыня, зависть, скорбь, уныние, корысть, неестественная чувственность и др. со всеми злыми ответвлениями страстей в форме обжорства, пьянства, лихоимства, им же несть меры и предела.
Наша природа человеческая в результате грехопадения не изменилась, но греховность нарушила «гармонию сил и способностей человека». Но это нарушение вовсе не настолько органично и даже не настолько глубоко, чтобы не поддавалось духовно-нравственному уврачеванию. Преосвященный Феофан советует: «держите убеждение, что неприродна нам беспорядочность наша, и не слушайте тех, которые говорят: что тут толковать, так уж мы сотворены, ничего с собою не поделаешь. Не так мы сотворены, и если возьмемся за себя как следует, то что-нибудь и сделаем с собой».
Убеждение — залог успеха. Но оно — лишь предварительный шаг. Укрепив в себе убеждение в излечимости болезни греха, нужно приступить к самоврачеванию. Какими средствами? «Как зашла болезнь, противоположно тому действуя, можно изгнать ее»; иными словами: как нравственно скатились мы с высот христианской нравственности, обратно тому нужно и восходить на эти высоты. Причина болезни в данном случае — утеря веры в Бога. Следовательно, нужно восстановить ее и тем самым воссоединиться с Ним. А воссоединение с Богом вернет власть духовных помыслов над греховной частью наших «телесных» стремлений. По мере одухотворения наших поступков, будут постепенно, но неуклонно, шаг за шагом отступать безобразящие нашу природу страсти.
Словом, воссоединение с Богом принесет нам все желанное и необходимое для спасения. Мы должны его искать. «Но устроить его — дело не наших рук. Нечего нам ломать своей головы над тем, как воссоединиться с Богом; сколько ни ломай, ничего на придумаешь».
Сам бог, ведомыми Ему путями, совершит это воссоединение; нужно с безграничным доверием принимать волю Всевышнего. Как совершается таинственное восстановление общения с Богом? Дух Божий, по учению Церкви нашей, нисходит на человека, сочетается с духом людей, верующих в Сына Божия, и оживляет его, воссоединяя с Богом. Это и есть новое рождение от Бога, которое верующих делает чадами Божиими. Иди с верою — учит Церковь — получишь отпущение грехов, веруй в распятого Христа и спасен будешь. Евангелие указывает путь.
Но можно ли достичь духовно-нравственных высот одною верой, как говорят, например, лютеране? Нет — отвечает истинная Церковь устами Феофана. Для этого требуется многое и от нас. «Дух Божий возбуждает, благовестие указывает за что взяться. Сие от Бога. Но сделав сие, Бог останавливается,— и ждет нашего произволения».
С этого момента начинается действие свободной человеческой воли. Христос в Своем непосредственном Слове и в поучениях Своих учеников-апостолов открыл нам путь светлой жизни. Всем этим Господь указывает нам на этот путь. И вставшим на должную тропу открывается дальнейшее действие благодати. Колеблющимся — действие благодати прекращается.
Бог никого не приневоливает ко спасению. На это требуется наше свободное произволение последующими добрыми делами. «Сам Бог — образно говорит святитель — не входит во святилище души могуществом Своим, а благоволительно просит входа». Следовательно, Бог не хочет помимо воли человека входить в него.
При святом крещении мы все приобщаемся благодати Св. Духа. Действуя в годы детства и отрочества, благодать в момент достижения нами сознательного возраста, как бы делает паузу. Она тотчас же возобновляет свое действие, коль скоро мы делом, жизнью своею пожелаем взыскать ее. В противном случае — перед нами путь к пороку, страстям, духовной погибели. Награда — по делам каждого. Молитва — могучее средство общения с Богом. Но Святитель обличает, как духовную леность, надежду на то, что небесные силы почистят, оздоровят и обновят душу человека исключительно по его молитвам, которые в таком случае носят характер желания «свалить на других то, что должно быть сделано своими трудами».
Великолепны в этом отношении слова Феофана: «и такое лукавство не чуждо нашему сердцу, что хорошими быть мы не прочь, но потрудиться ради этого, руки опускаются. Душу перечищать и исцелять не придут Ангелы. Бывают при этом и их указания и вразумления; но делать все надо самим. Берись сам и режь себя, где нужно без всякого жаления себя. Другой никто этого не может сделать».
Итак, от человека требуется: сознав присутствие в себе благодатных даров Св. Духа, решиться делом усвоить благодать и привести в исполнение это решение.
Что делать в обычной обстановке, чтобы жить во Христе? «Делайте, что попадется под руку в вашем кругу и в вашей обстановке». [Слова эти нужно понимать, как призыв к добросовестной работе на любом посту, доверенном человеку]. «В наше время любят, особенно в молодости, задаваться обширными планами — служить человечеству, обществу, народу...» Святитель ни одним словом, ни намеком не осуждает широких идеальных планов, к которым, конечно, более всего восприимчива энергичная молодость, отнюдь не иронизирует над планами великих дел. Он только хочет сказать (и говорит) о том, что не следует пренебрегать и «малыми» делами, сумма которых составляет великое; доказывает, что условия для благочестивых, полезных для духовного совершенства деяний имеются повсюду и во всем. Великое может быть и во всем малом.
Возращаем внимание читателя к словам Святителя, помещенным после заглавия этой статьи. «Делать все по заповедям Господним... то... чего требуют частные случаи, с каждым из нас встречающиеся». Поистине, здесь все ясно и просто и, как пишет Святитель «нечего вам томить себя мудреными задачами. Что уже проще и что общеисполнимее, как изложение Феофановых заповедей: Помощи кто ищет? — Помоги! Обидел кто? — Прости! Сами обидели кого? — Спешите испросить прощение и примириться! Похвалил кто? — Не гордитесь! Побранил? — Не сердитесь! Пришло время молитвы? — Молитесь! Работать? — Работайте!» и т. д. Все это и есть жизнь по заповедям Божиим. И в то же время — жизнь для блага человечества.
Самые малые дела угодны Богу: мы такие дела можем делать постоянно. И нет в условиях нашей современной действительности такой профессии, специальности, эпизодического занятия, которые бы помешали проявлению высоконравственных, духовно-нравственных свойств.
И чем с более чистым сердцем человек будет работать и жить для ближних, для общества, для Бога, тем скорее у него будет крепнуть вера, тем он все более будет приближаться к ощущению душевного покоя и благодатной нравственной удовлетворенности.
В одном из своих трудов Феофан говорит: «Вся беда от слишком широких кругозоров. А лучше глядеть под ноги и разбирать: какой, где следует сделать шаг. Это самый верный путь».
Феофан сурово обличал таких лжепрогрессистов, которые «в мыслях держат благо всего человечества, а что перед глазами, то пропускают без внимания и выходит, что они — того общего не имея возможности делать, а это частное пропуская, ничего не делают для главной цели жизни».
Он неустанно внушал, что хорошим словам должны соответствовать столь же хорошие дела. Призывая к благодетельным для всего человечества делам, он предостерегал от разрыва между ближайшим и отдаленным будущим. «Человечество или народ, — говорил он, — не существуют как одно лицо. Он, народ состоит из массы отдельных лиц». Делая доброе для одного, другого, третьего, мы этим делаем вклад в общечеловеческое дело. В нижеприведенных простейших словах заключена богатейшая мудрая мысль: «если бы каждый, делал все возможное (и все посильное) для того, кто у него перед глазами, то люди в совокупности, в каждый момент делали бы то, в чем нуждаются все нуждающиеся и, удовлетворяя их нуждам, устрояли бы благо всего человечества, сложенного из достаточных и недостаточных, из немощных и сильных».
В своих «Письмах» Феофан предельно жизненен. Умудренный громадным духовным опытом, он всегда искренен, доступен пониманию и неотразим по силе убеждения.
Подчеркивая доступность достижения каждым христианином нравственных высот, он не скрывает от верующего трудностей духовного пути и крутизны подъема на нравственные высоты.
Он проводит определенную грань между нравственностью вообще — с одной стороны и христианским, православным самосознанием — с другой. «Добрые дела, — учит мудрый затворник, — могут совершать, совершали и совершают и иноверные люди и язычники. Христианское доброделание отличается направленностью: все дела Богу посвящаются и во имя высшей цели — Богообщения совершаются».
«Вся во славу Божию творите». Особенно обрушивается Святитель на тех ленивых духом, «тепло-прохладных» христиан, которые считают достаточным посвятить Богу некую часть своих дел. Выходит, как справедливо-гневно пишет Феофан, «что мы делами своими как- будто милость какую оказываем Богу... значит, будто Бог есть нечто стороннее в нравственной жизни!... Нет, доброе дело не для Бога и не по вере в Господа совершенное, не есть христианское, а есть просто добро естественное».
Кроме желания итти истинным путем, необходимы силы и умение, а также знание всех преткновений по дороге. Над выяснением всего этого много потрудился епископ Феофан.
Общеизвестно, что человек не рождается христианином, а становится им после святого крещения. Это таинство уподобляется Феофаном засеменению жизни человеческой зернами Истины. Возрастание семян святой веры происходит в человеке в трудной борьбе с зародышами греховных страстей, в процессе самоисправления, «очищения храмины своего сердца от всех нечистот, чтобы принять грядущего к нему Христа Господа».
Сам девственник и строгий монах всем существом своей натуры, Феофан глубоко ценил чистоту освященного Богом брака и проявил себя проникновенным знатоком семейной жизни. Знал он, что главная трудность — надолго сохранить взаимную привязанность супругов.
Напутствуя молодого супруга, Феофан пишет: «худо; когда кто в семье своей не находит себе счастья. Если находишь, благодари Господа». А далее: «Но постарайся, чтоб и всегда так было. Искусство одно: всякий день начинать так, как бы он был первый после свадьбы. Учись жить. Мудрость большая...: Но страх Божий всему научит». Разумеется, наибольшая опасность прочности брака угрожает такому сожительству, которое зиждется не на прочной духовно-нравственной привязанности, а на эфемерном преходящем эстетическо-физическом влечении. Если преобладает это последнее, то чем дальше, тем более искусственных мер требуется для его поддержания. И наоборот, наиболее прочен такой христианский брак, который основан на любви-дружбе, взаимной жертвенности, обязанностях и ответственности перед новым, порожденным браком, поколением. В этом и Феофан видит источник счастливой семейной жизни. Но «надо блюсти этот источник, чтобы он не засорился» — предупреждает мудрый нравоучитель.
Как истинный христианин, духовно ратоборствовавший против тунеядцев, Феофан выступает против выращивания изнеженных «маменькиных» сынков и «куколок-барышен», рассчитывающих пользоваться жизненными благами за счет мужей — «содержателей». «Собирайся воспитать деток так, чтобы они после могли сами себе добывать хлеб» — пишет он одному из своих зажиточных корреспондентов.
Что всякий труд благороден — это было убеждением Феофана, относившегося с одинаковым уважением как к труду умственному, так и физическому. В этом отношении он стоял на много впереди многих своих современников. «Очень рад, — пишет он своему племяннику А. Г. Говорову, — что Тихонушка [сын Говорова] работает. Благослови его Господь! Не всем книжниками быть. Надо быть и рабочим людям, без которых книжники и ногой ступить не могут». Дочерям своего племянника епископ советует «с юности приучаться к такому рукоделью, которое кормит».
Сам щедрый благотворитель, тративший на филантропические дела почти всю свою пенсию, Святитель-затворник советовал оказывать помощь неимущим всякому, кто имеет к тому какую-либо возможность.
Как во всех своих ученых трудах и популярных поучениях (которые также суть учено-богословские труды, лишь изложенные в общедоступной форме, что, кстати сказать, для автора в большинстве случаев труднее), так и в письмах к многим сотням своих корреспондентов Феофан большое внимание уделяет вопросам построения христианской жизни к миру. Круг корреспондентов Святителя велик и разнообразен. Однако, внимательное (хотя и непроизвольно-неполное) изучение позволяет условно подразделить их на две больших группы: 1) людей со слабой верой, рационалистическими колебаниями, надломленной житейскими бурями психикой, примеряющих на себе в качестве «рецептов» нравственного спокойствия то ортодоксальное православие, то модные в светски-пресыщенных кругах, протестантизм и... спиритуализм, то полный нигилизм; 2) твердых в вере и жизни людей, ищущих путей к высоким подвигам во имя Господне.
Особый интерес для нас, понятно, представляет первая группа. Она требовала особо мудрого подхода к себе. На примере людей, условно отнесенных нами к этой группе, мы имеем возможность проследить большую силу воздействия на них поучений Преосвященного Феофана.
А воздействие это, действительно, было велико. Люди колеблющиеся становились на истинный путь. С искусством непревзойденного «тренера душ» Феофан давал сначала советы о самых простых и удобоисполнимых духовно-нравственных «упражнениях». Они помогали становлению слабодушного христианина на первую ступень лестницы к Богу, позволяли ощутить Бога, почувствовать по-настоящему желание итти к Нему. Но уже на этой стадии поучения Феофана давали такой душе почувствовать, сколь недостаточно для духовно-нравственного спасения одно ощущение Бога и одно желание итти к Нему. Мятущаяся душа уже понимала единственность спасительного пути. Святитель открывал таким душам всю картину предстоящего им пути к Б о г о о б щению — конечной и единственной цели христианина. И благодаря ему Церковь вновь собрала многие сотни своих отпавших, заблуждших чад.
Большое внимание уделял Феофан идейной борьбе с «людной» в его время коварной мотивировкой врагов православия (притом мотивировкой, частично в замаскированном виде начавшей было проникать и в круги «либеральничавших» наставников духовно-учебных заведений); «у нас-де слишком много обрядов и все это человеческого происхождения; и все это без всякой нужды и пользы». Деятельность Феофана в этой области имела всероссийское и даже общеправославное значение. Для понимания этого мы должны совершенно ясно представить, что в те годы наступление на православие шло стремительными шагами и концентрированными ударами — извне и изнутри. Особенно тяжелыми были удары изнутри. Нападение шло методами фальсификации истории православной культуры, клеветы о поразительной якобы отсталости и заимственности православного учения, принижения заслуг святых угодников и выдающихся церковных иерархов, неимоверного раздувания отдельных случаев неблагочиния и неблагоповедения в якобы почти сплошную порочность иерархии и монашества, обвинения целых Церквей (например, Константинопольской Патриархии » в работах Болотова), в симонии и многовековом морально-бытовом разложении и т. д. и т. п. В области вероопределяющих (богословских) наук признаком хорошего «научного» тона считались благоговейные ссылки на протестантские «авторитеты» (зачастую непомерно раздутые) и признаком рутинерства — ссылки на святоотеческие труды. Иронической кличкой «византийщина» клеймилась верность иконо-обрядовым формам. Духовная лень поощрялась рассуждениями о необходимости сокращения продолжительности богослужения, театрализации церковного пения, уменьшения количества обрядов и т. д. и т. п. И прискорбнее всего, что благодаря своей доверчивости и уважению к духовно-учебным степеням и званиям, руководящие иерархи Святейшего- Синода разглядели истинную подоплеку и колоссальный вред «творчества» такого рода слишком поздно...
Тем более яркими звездами сияет благодатное творчество таких богословов и молитвенников, как епископ Виссарион, протоиерей Иоанн Кронштадтский, епископ (впоследствии Патриарх) Сергий, а в рассматриваемое вами время — епископ Феофан.
На упреки о множественности у нас обрядов Феофан в одном из поучений отвечает: «Много? Чтож? Горевать от этого? В каком доме всего много, охают там от этого? Церковь есть дом Божий, и если в ней всего много по экономии, то-есть по устроению чад ее и — слава Богу! Много у нас церковности оттого, что нас много и потребностей у нас много».
Далее, Преосвященный богослов дает сокрушительный отпор лжецерковным «либералам» и отуманенным или нетвердым в вере мирянам. Делает он это с предельной ясностью. «Обязанность всякого христианина веровать так, как верует вся Церковь от начала ее и доселе, ее голосом — поверять всякое свое или чужое соображение... Святая Церковь семью спасительными источниками благодати обильно питает и напояет всех приходящих к ней». Дав проникновенное разъяснение таинств: священства («которое есть верх таинств благодатных»), покаяния и св. Причащения (как дающих благодать оправдания и освящения), он пишет: «по принятии благодати возрождения и обновления духа, верующему предстоит труд, и труд долгий и прискорбный, во всю жизнь облегчить душу и тело, совсем освободить от худых наклонностей и страстей, а на место их водворить добрые -расположения, чтобы сделать их храмом Триипостасного Бога, по обетованию Спасителя».
Что «обряды человеческого происхождения» Феофан не отрицал, конечно, но разъяснял, что «для нашего труда в деле спасения необходимо быть в живом союзе с Церковью, исполнять ее обряды, учреждения и порядки, так как все они целесообразны и верно направлены к соделанию спасения всеми верующими». Никакими ухищрениями нельзя опровергнуть того бесспорного положения, что все уставы, обряды и каноны Церковью устанавливаются в точном соответствии с наставлениями Иисуса Христа о делах благочестия, изложенными Им в Нагорной проповеди. «Человеческое происхождение» оказывается в данном случае предуказанным Спасителем.
Обрядностью тяготятся ленивые к вере; искусители соблазняют их,, нашептывая (в устной и письменной формах), что православие «отелесено», «оплотнено» обрядами, якобы в противоречие с положением: «Б о г дух есть, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоин кланятися. Феофан, подкрепив свои доказательства многочисленными житейскими примерами, убедительно показывает, что под видимым в Церкви непременно предполагается невидимое, духовное. Всякий обряд и «чин» церковный — двусторонен; одна сторона его — существо, сущность, вторая — внешняя, так сказать — духовно-техническая. Существо и назначение всякого обряда и богослужебного чина — «ряд духовнейших молитвословий, возносимых к Богу. Через всякий «чин» и обряд верующий вступает в общение с Богом. Но ведь, мы люди, как существа плотские живем во времени и в пространстве. И все наши внешние действия совершаем в свое время, в надлежащем месте и в известном порядке. Всякий обряд и чин неизбежно включает внешнюю сторону — видимые действия и положения совершающих их — внешнюю обстановку обряда и чина; обстановку, соответствующую духовному значению совершаемого. Отношение внешних действий и положений к духовному существу Феофан справедливо уподобляет проволоке (внешнее), ведущей к электрической батарее (существо). Ток (действие Господней силы) действует через провода. Внешнее одухотворяется внутренним, духовным существом.
Даже в таком «телесном» обряде, как посты, сущность глубоко духовна. Отказ от некоторых видов пищи имеет глубоко-духовное содержание, покаянное сокрушение, смирение (как средство борьбы с порочными наклонностями) и отказ от чрезмерного плотоугодия, загрязняющего душу, ослабляющего волю. В материальной помощи остро нуждающимся и беспомощным (что на церковном языке называется милостыней и нищелюбием — в широком смысле) внешние проявления духовной своей сущностью имеют внутреннюю настроенность к милосердию по заповеди Господней, во славу Его.
Конечно, говорит Феофан, надо Богу служить духовно, но ведь надо прежде поупражняться во внешнем и, достигнувши Божией волей, духовного, «необходимо поддерживать и оживлять духовное опять тем же внешним, подобно тому, как жар печи поддерживается подкладыванием дров. Таков порядок в Церкви Божией». Ничего и говорить, что великие угодники жизнью своей ярко это подтверждают.
И, наконец, Феофан ставит решительный вопрос: можем ли мы пользоваться благами спасения как-либо мысленно и соделывать свое спасение лишь духовно? И столь же определенно отвечает: «если для нашего спасения Бог, Чистейший Дух, благоволил воплотиться, жить на земле и действовать телесно, то как же можно нам, естественно — телесным, соделывать свое спасение бестелесно и духовно? Господь благоволил духовные блага, стяжанные Им, заключить в вещественные сосуды— Божественные таинства и пользоваться ими повелел телесно, через видимые, Им же самим через Апостолов утвержденные посредства: благодать возрождения принимать через погружение тела в воду, благодать общения с Господом — через вкушение Тела Его и Крови. И, кроме того, все сокровища благодатные приемлются через тело».
И в заключение Святитель Феофан говорит: «Так слава Богу, что в Церкви всего много»! Всего спасительного много и — ничего «лишнего» нет и быть не может!
В своих бессмертных «письмах», как и во множестве ученых трудов Преосвященный Феофан, как блестяще охарактеризовал Никандр, списком Нарвский (на траурном собрании Петербургского общества распространения религиозно-нравственного просвещения), дал «для каждого, можно сказать, возраста духовного, для каждой степени образования свою духовную пищу, свою науку, свое духовное учение, начиная от млека до твердой пищи, от азбуки духовной жизни до высшей мудрости духовной, доступной уже только совершенным».
Общую оценку значения трудов Вышенского затворника можно дать словами того же епископа Никандра. У Феофана — говорил он — «каждый может видеть — что такое духовная жизнь и как на нее настроиться. Может видеть, и в то же время крайне изумиться, как сам он (читатель) далек был от понимания... духовной жизни. Может видеть и понять, какая существует громадная разница в качественном отношении между духовным состоянием невозрожденного человека, а потом — и возрожденного, но заглушившего в себе действие благодати Божией своей жизнью и поведением, живущего по веку мира и вдающегося всяким ветром учения [подчеркнуто у Никандра.—И. Ш.],—и внутренним состоянием того, кто вступил на путь покаяния и действительного исправления жизни, кто отдался призыву и воздействию на него благодати Божией».
Подготовленных он призывает к высшим формам Богообщения — подвижнической степени. Но духовная опытность подсказывала Святителю, с какой большой осторожностью нужно советовать принятие высших, духовных форм жизни. В этом отношении епископ Феофан стоят очень близко к Преподобному Серафиму Саровскому. Как и Саровский прозорливец, Феофан знал (и внушал), что очень часто жизненные обольщения и страстные искушения, которые, казалось, угасли вовсе у мирянина в его обычной обстановке с невиданной ранее и непредвиденной силой обрушиваются на того же человека, когда он начинает аскетический подвиг (например, затвора, молчальничества и проч.). Начатый с горячим порывом, но без достаточных, весьма постепенных духовно-телесных упражнений, подвиг может окончиться срывом и тяжким нравственным (а иногда, сверх того и физическим) надломом. «Могий вместити, да вместит» — это, конечно! Но самому человеку свойственно добросовестно обманываться в степени готовности «вместить». Феофан категорически запрещает принимать подвиги благочестия, без прямого совета и указания опытных духовных отцов-старцев. Вообще же Феофан советует в таких случаях не тогда предпринимать аскетический подвиг, когда захочется его принять, а когда всеми силами души и тела почувствуешь, что не можешь, не хватает сил его не принять.
Заветная мечта автора—этой статьей возбудить у духовенства, интерес к чтению и изучению трудов Преосвященного Феофана и использованию его драгоценного духовно-литературного наследия для проповеднической работы и внебогослужебных собеседований, групповых и — особенно — индивидуальных.
Наша отечественная Церковь в лице Феофана имела одного из вдохновеннейших выразителей высокого духа церковной жизни, духа, составляющего самую сущность Церкви. В лице Феофана Русская Церковь имела талантливейшего проповеденика таких форм духовной жизни, следование которым является могущественным средством воспитания лучших гражданско-общественных и нравственных качеств в современном поколении русских людей: людей высокой морали, честности, героического общественно-полезного труда и доблести на полях справедливой воинской брани.
Очень правильно было сказано на страницах «Церковного Вестника» (№4 за 1894 г.): «Труды Святителя составят эпоху не только в развитии православной богословской науки, но и в нашем общественном развитии [в смысле — истории русской церковно-общественной мысли. — И. Ш.]. Имя его, можно быть уверенным, не угаснет с его кончиной, а напротив, с поднятием духовного самосознания в обществе будет приобретать все больше известности и славы, как имя великого духовного просветителя, умевшего давать ответы на самые насущные вопросы духовной жизни».
Действительно, верующие православные люди не должны забыть и не забудут таких людей, как Феофан, который по словам одного из биографов (протоиерей М. И. Хитров, «Преосвященный Феофан», изд. 1905, стр. 197) «в бренном земном сосуде сумел отразить нетленную красоту нашего рода, кто умел увлекать и уносить души и сердца людей в высшую духовную сферу, чьи дела носят печать истинной духовности».
Профессор И. Н. Шабатин (Никита Волнянский)
