ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ, САРОВСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ
Цель настоящей статьи составляет рассмотрение сущности поучений преп. Серафима. Основные факты жития его живы в памяти верующих людей и мы позволим себе восстановить их, то лишь в таком объеме, который бы дал возможность попытаться объяснить значение и неумирающую ценность того, что великий угодник дал русскому народу.
В Курске, в том самом древнем городе, который дал Земле Русской очень многих великих угодников Божиих, сонм которых блистательно открывается именем преподобного Феодосия Печерского, 19 июля 1759 г. в семье подрядчика по постройке каменных церквей (в их числе соорудившего и знаменитейший Курский Сергиевский собор) Исидора Мошнина родился второй сын — Прохор.
С трех лет Прохор — полусирота, остается на попечении своей матери — женщины благочестивой, нищелюбивой, но в то же время очень энергичной в делах Агафьи Мошниной. Благочестивое окружение простых, но верующих людей направили благостную душу юного Прохора по верному пути.
Стремление к безраздельному служению Богу в форме иноческого подвига определилось у Прохода в детстве, сложилось в убеждение в. отрочестве, сделалось непреоборимым в юности.
Чтобы проверить твердость своих намерений девятнадцатилетний Прохор отправляется на богомолье пешком в Киев и там известный подвижник Китаевской пустыни Киево-Печерской Лавры старец Досифей одобрил благочестивые помыслы юноши и указал ему на находящуюся в далекой Владимирской (позже Тамбовской) епархии Саровскую пустынь, ворота которой 20 ноября 1778 г. распахнулись перед будущим великим светильником веры Христовой на Руси.
Настоятельствовавший в это время в Сарове, широко известный всей тогдашней церковной Руси как крепкий подвижник иеромонах Пахомий (.в мире — курский уроженец Борис Леонов) принял своего земляка любовно и приветливо. И во имя этой истинно-христианской любви Пахомий назначил Прохору суровый искус монастырского послушания, продолжавшийся около 8 лет, и окончательно проверивший его готовность к высоким степеням монастырского жития.
13 августа 1786 г. был совершен трогательный чин пострижения (тому кто не видел этого обряда воочию, трудно себе представить громадное, волнующее его воздействие на всех присутствующих) Прохора с наречением ему имени Серафима. Действительно,... «Он был именем и духом Серафим» (что значит «пламенный». Н. В.) — как гласит надгробная надпись великому угоднику. Как говорит один из биографов преподобного (Никандр Левицкий. Преп. Серафим, изд. 1904 г., стр. 33): «он был именно пламенный своею горячею верой в Бога, пламенной любовию к людям, пламенный всей своей жизнью». В октябре того же года Серафим возводится в сан иеродиакона, а в сентябре 1793 г. Преосвященный Феофил (Раев) возвел Серафима в сан иеромонаха, который после четырнадцати месяцев усерднейшего священнослужения начинает подвиг духа — пустынножительство. Страдающий тяжкой болезнью ног он (в сентябре 1794 г.) поселяется в 6 километрах от монастыря в наиболее дремучей лесной чаще.
Знаменательно объяснение целей пустынничества в понимании Серафима, данное им одному из молодых иноков: «удаляемся мы от общества не из ненависти к нему, а более потому, что принявшим ангельский чин невместительно быть там, где словом и делом прогневляется Господь Бог. Мы, отлучаясь, удаляемся только от слышания и видения того, что противно заповедям Божиим. Мы избегаем не людей, но пороков, ими творимых».
Укрепить свою волю путем преодоления в себе стремления к каким бы то ни было житейским удобствам, сковывающим свободу к безраздельному служению Церкви; укрепиться в благочестии для того, чтобы во всеоружии духовном вещать людям заветы Божии — это стремление привело Серафима в уединенную, убогую и тесную лесную келию.
В своей пустыне Серафим окреп и физически. Труды в лесу, на огороде, пасеке, закалка против влияний погоды (зимнее одеяние праведника почти не отличалось от летнего) благотворно повлияли и на заживание ран на ногах и излечили довольно застарелую водянку.
Всякий мирянин знает литографскую картинку, изображающую Серафима, кормящего и спокойно ласкающего громадного медведя. Обычными «гостями», часто плотным кольцом окружавшими Серафима (и совершенно не вредившими ему) были волки, лисицы, пресмыкающиеся, не считая безвредных зайцев, ужей и проч.
Если летом пища отшельника была скудной, то зимой она состояла сплошь и рядом, из вареной на воде сушеной травы «снить».
Жития Серафима описывают его величайшее подвижничество в пустыне (напомним хотя бы его 1000-дневную молитву, совершаемую на камне). 12 сентября 1804 г. праведник был тяжело искалечен разбойниками-грабителями, нашедшими у него только несколько штук картофелин вместо предполагаемых ценностей. Серафим выжил, но ребры его были все переломаны, грудная клетка осталась помятой тяжелые повреждения станового хребта привели к тому, что с того времени праведник мог передвигаться согбенным чуть ли не под прямым углом
Как ниспосланное свыше для испытания душевной стойкости восприял Серафим свое увечье и усилил иноческие подвиги.
В 1807 г. к отшельничеству Серафим прибавляет новый вид подвижничества молчальничество. (К сведению читателей: этот термин включает совершенное воздержание от каких бы то ни было разговоров и пения; обращение всего своего интеллекта исключительно к Господу). Хотя и благостен этот подвиг, ибо ни что другое не дает столь полного мира души, но и трудности его многократно превышают средний уровень человеческой воли.
Более двух лет Серафим сносился с «внешним миром» (представленным только монахом, приносившим подвижнику пищу) только знаками и жестами.
В мае 1810 г. новый настоятель Саровской обители Нифонт — монах хороший, истово благочестивый, но по характеру — несколько мнительный и подозрительный, потребовал переселения Серафима в монастырь. Серафим подчинился, избрал для себя крохотную келейку в 3 кв метра, но там он к подвигу молчальничества присоединил еще новый, высший вид подвига духа — затвор. Причащался он св. Таин в своей келье, совершенно никого у себя не принимал. Даже выходил он в сени за оставляемой там для него пищей не иначе, как закрывши свое лицо плотным
полотном.
Чтение Священного Писания было повседневным занятием Серафима, чередующимся с глубокими молитвами и умственным созерцанием Господа.
Аскетический затвор — очень тяжелый искус, высшая форма подвижничества. Но зато выдержавший его — как чудно владеет своими страстями и помыслами, с какой легкостью его физическое естество подчиняется велениям кристально-чистого духа, как изумительно влияние идущих от сердечных глубин слов подвижника на слушателей и, наконец, как дивно проникает человек, прошедший через все виды духовного подвига в самые глубины помыслов и настроений людей, которых он впервые видит!
Пять лет пробыл преп. Серафив в затворе, соединенном с молчальничеством, а затем ослабил затвор, а позже полный богатейших духовных даров, умудренный и глубочайшим знанием слова Божия он возвратился к людям; духовно обновившись сам, он понес им духовное утешение, нравственное обновление и спасение.
С 1818—1819 г. по день кончины (начало 1833 г.) жил не просто «среди людей», посещавших монастырь. Слава о подвижнике, великом духовном врачевателе и прозорливце быстро пронеслась «по всей Руси великой». И ожили дороги и тропы, ведущие в Саров, круглосуточно-круглогодовым потоком людей.
Не было дня, когда бы в монастыре не было нескольких сот людей, в большие же праздники монастырский двор был местом скопления многих тысяч душ. И вся эта масса стремилась к одному центру, к благодатному светильнику Божиему — старцу Серафиму. Каждый из этих многих тысяч, приходивших из различных районов страны «от хладных финских вод до пламенной Колхиды», нес к Серафиму свое затаенное, выстраданное, невысказанное, недоуменное... И это «свое» у каждого из очень многих тысяч не было похоже на «свое» у каждого другого.
Сколько тысяч людей, потерявших веру в себя, в близких и ближних, с опустошенной душой уходили из кельи преподобного Серафима совсем новыми людьми, возвращенными к жизни, к семье, обществу, Родине, св. вере! Даже те, кто посещал великого праведника из простого, а порой и скептического любопытства (бывали и такие и даже не очень редко), уходили от Серафима под неизбывным обаянием гигантской, очищающей силы его духа.
Скончался великий угодник в возрасте 73 лет 2 января 1833 г. Прославление его, как уже было сказано, произошло в 1903 г.
Удостоившиеся лично внимать преподобному единодушно свидетельствуют о замечательном даре слова у Серафима, согревавшего самые зачерствелые и заскорузлые сердца. Необыкновенной простотой, доступностью образов и выражений звучала его речь. Долг проповедников наших дней — внимательно изучать дошедшие до нас крупицы высказываний преп. Серафима.
Сохранились воспоминания многих и многих людей различнейших сословий и состояний, показывающие как преп. Серафим принимал своих многочисленных посетителей.
Как бы не был настроен посетитель, но он ожидал от праведника испытующего взгляда, приводящего в трепет, укоризны во взоре, в лучшем случае — выжидания исповеди пришедшего. Но... навстречу поднимался согбенный, смиренный, благостный старец с неизменно веселым лицом; тотчас же слышалось сердечно-приветливое: «батюшка мой» (или «матушка моя»), «радость ты моя», затем — поясной, а большею частью и земной поклон вошедшему, у многих убогих с виду мирян целовал руки. И с такой любовью благодарил вошедшего, как будто тот действительно оказывал крупнейшую услугу своим визитом.
Отношение преп. Серафима ко всем приходящим было совершенно равное; он был одинаков и с носителями расшитых придворных мундиров и сверкающих бриллиантами дамских платьев и с облаченными в зипуны и лапти, и со старушкой в рубище, более ветхом денми, чем его убогая носительница. Если же входила барыня-дворянка со своей крепостной прислужницей, то преподобный был более ласков с последней особенно если видел признаки надменности со стороны первой.
Вообще к людям угнетенным, забитым произволом «сильных», преподобный был особенно сердечен. И хотя он, зная, что «и через золото слезы льются» был, как мы уже сказали, ласков со всеми, не предпочитая бархат дерюге и наоборот, но людей самых обездоленных, даже в монастыре робко жмущихся в уголках и сжимающимися под всяким взглядом мундира, фрака и даже купеческой чуйки, таких людей особо внимательно отличал Серафим, отыскивал их позади толпы и приближал к себе. Масса фактов говорит, как горячо старался преподобный всеми доступными ему средствами нравственного влияния воздействовать на «власть над живыми людьми имущими», чтобы принудить их быть более милосердными к таким беззащитным труженикам, а сам оказывал им всевозможную помощь.
Многие приходящие к нему, порой с очень серьезными, трудно исцеляемыми греховными ранами трепетали укоризн святого старца, хотя и сознавали их заслуженность и приготовлялись терпеть их, потому что многие праведники с большим успехом действовали обличительно.
Преподобный же Серафим обладал иными способами духовного врачевания. Он без малейшего упрека нежнейше прикасался к духовной ране и словом ласки и пламенной любви, ангельским светом которого он был озарен весь и всегда, несколькими кроткими словами умел вызвать сильнейшее сокрушение в своих недостойных поступках и (что еще более важно) пламенное желание обратиться на путь чести и правды.
Его кроткое слово действовало больше, чем у других яростное обличение. Приведем маленький (может быть даже и не характерный) пример: одна из инокинь соседнего монастыря жаловалась на свой дерзкий, невыдержанный, вспыльчивый характер, справедливо порождающий для нее массу неприятностей. Как же воздействовал на нее преподобный? Он, ласково глядя на инокиню, сказал: «Ах, что ты, что ты говоришь, матушка, у тебя самый прекрасный, тихий характер, матушка, самый прекрасный, смирный, кроткий характер». «И пуще всякой брани, — рассказывала потом инокиня, — стыдно мне стало так, что не знала куда деваться-то и стала я свою горячность все понемногу смирять».
Бывали, очень редко, но все же бывали случаи сурового тона Серафима с отдельными лицами, в которых прозорливый старец видел нераскаянных и даже по-своему гордившихся своим нравственным падением людей. Так, однажды, он сурово отчитал одну странницу, которая сделала своей профессией сопровождение зажиточных паломников по святым местам. Обличив ее в тратах на свои прихоти тех грошей, которые ей вручались богомольными людьми «на свечку» и «масло для лампадки» у гробниц святых угодников, Серафим закончил суровым: «Нет тебе благословения на пустое странствование. Ступай назад к себе домой и там питайся от честного труда рук твоих».
Почти так же отпустил он от себя и другого пришельца, который сказался действительно нераскаянным злодеем, даже возгордившимся пороком.
Великий, прошедший тяжелейший подвижнический путь старец Серафим, как мы уже знаем, встречал приходящих к нему с трогательной, безоблачной улыбкой. В самом деле, радостное настроение не покидало подвижника никогда.
«Нет нам дороги унывать, — говаривал преподобный, — потому что Христос все победил, Адама воскресил, Еву освободил, смерть умертвил».
Знаменателен его разговор с одной из видных инокинь — носительницей неизменной грусти во взоре, походке, во всем внешнем поведении. «Веселость не грех, матушка; она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает и хуже: оно все приводит с собою... Дурное что говорить ли, делать ли — нехорошо, а сказать слово ласковое, да приветливое, да веселое, чтобы у всех пред лицом Господа дух всегда весел, а не уныл был, вовсе не грешно». Разумеется, естественная, бодрая веселость, ничего общего не имеющая с праздным беспредметным поясничанием и тем более с безнравственной «веселостью». Серафим трактует веселость, как состояние постоянной, жизнеутверждающей бодрости, ломающей трудности, погребающей пессимизм. Золотые слова для сведения тех, кто православное благочестие мыслит только в форме хмурых лиц и печальных вздыханий.
Христианство — символ душевного оптимизма и радости. Преп. Серафим прямо говорит: «печальный монах не движет ума к созерцанию и никогда не может совершать чистой молитвы».
Прямым назиданием для нас звучат слова поучительного разъяснения мудрого старца: душа исполненная печали... не может спокойно ни принимать благого совета, ни кротко отвечать на предлагаемые вопросы. Она убегает людей, как бы виновников ее смущения, не понимая, что причина болезни внутри. Печаль есть червь сердца, грызущий рождающую его мать». Но еще более ценное указание в дальнейших словах преподобного: «Кто победил страсти (т. е. порочные свои страсти, пристрастия, привычки. Н. В.), тот победил и печаль. А побежденный страстями не избежит оков печали. Как больной виден по цвету лица, так обладаемый страстию обличается от печали».
Благодатна только печаль по Бозе, которая «очищает греховное сердце, как огонь — золото» (Ант. сл. 25).
Преподобный Серафим правильно оценивает различные виды психической угнетенности, как искушения, с которыми нужно бороться, от преодоления которых зависит истинная христианская жизнь (по природе же своей жизнь эта оптимистична).
Начинающие монашескую жизнь в особенности подвергаются этим испытаниям, причем, если не преодолеть более слабых видов угнетенного состояния они принимают все более тяжелые формы. Первым, по словам Серафима, посещают человека печаль и скука. Они проявляются вначале в ощущении неосознанного беспокойства, рассеянности, в помехах сосредоточиться мыслями. Печаль отвлекает от молитвенного сосредоточения. Затем человеку все более тяжелыми становятся его сожители и сослуживцы, его раздражают самые звуки их голосов, в каждом их обращении к себе поддавшийся печали видит недоброжелательство и растит в себе враждебное чувство к ним. Чем дальше, тем человеку становится труднее спокойно выслушивать советы и сердечно—спокойно отвечать на вопросы. Все более противными ему становятся места его жилища и работы, появляется прямо физическое отвращение к книгам. Человеку неприятно видеть других людей, а между тем его к ним тянет. Неприятное состояние особенно свойственно второй половине дня.
Трудом умственным и физическим преодолевается это состояние.
Подвижник предупреждает, что поддавшегося ослабляющей тело и волю печали подстерегать более тяжелое испытание уныние («естественное от бессилия»). Это — безотчетно мучительное состояние. Оно характеризуется ленью, стремлением дать себе отдых, когда дело еще не сделано и усталость не наступила. В тяжелых случаях уныние доводит человека до мыслей о его полной ненужности для жизни, до глушения в себе сознания алкоголем и наркотиками, порой граничит с мыслями о самоубийстве. Изгнание праздности и бодрый труд, воспитывая волю, является лучшим средством преодоления уныния. Бодрое перенесение житейских трудностей — непременное условие успеха.
Переходим к краткому обзору поучений преп. Серафима, известных не только в форме записанных им самим, но и дошедших до нас в виде устных наставлений к инокам и мирянам.
Приходившие к преподобному Серафиму иноки и простые богомольцы удивлялись его глубокой мудрости и знанию сокровенных тайн человеческой души.
В объяснение этого святой старец отвечал, что он не от себя говорит, а обращается мысленно к Богу и говорит приходящему первое из того, что Господь ему положит на мысль. Главная причина этой мудрости святого старца заключалась, конечно, в том, что за годы уединения он напитал свою душу словом Божиим, творениями святых отцов, житиями святых, церковно-богослужебными книгами и т. п.
При обогащении души этими познаниями он считал священным долгом сеяние слова Божия — этой святой пшеницы в мире и для себя и для учительного духовно-опытного инока, а потому давал им такой совет: «Сей, всюду сей, данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии: все где-нибудь да прозябнет и возрастает и плод принесет, хотя и не скоро». При этом он учил, что благому нужно учить не только словом, но и жизнью своей являть пример. «А то, ведь, — говаривал он, — учить других также легко, как с высоты колокольни бросать камешки на землю, а проходить делом то, чему учить, все равно, как бы самому носить камешки на колокольню».
Одно из самых тяжелых и вредных для человека (и в миру, и в иночестве) состояний Серафим называет именем малодушия.
«Душа высокая и твердая, — говорит преподобный, — не отчаивается при несчастиях, каковы бы ни были. Иуда предатель был малодушен и не искусен в брани, и потому враг, видя его отчаяние, напал на него и обольстил его удавиться; но Петр — твердый камень, когда впал в грех, как искусный в брани, не отчаялся и не потерял духа, но пролил горькие слезы от горячего сердца, и враг, увидя их, как огнем палимый в глаза, далеко убежал от него с болезненным воплем» [1].
Церковь не требует, безусловно, аскетической жизни от всех ее сынов.
Но Она, по слову Спасителя и устами преп. Серафима, поучает, что излишнее, чрезмерное попечение о житейских материальных благах воспитывает в человеке самые отрицательные нравственные качества, человек становится рабом накопления, и делает свое сердце доступным малодушию. «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся (т. е. все потребное для нормальной жизни. Н. В.) приложатся вам» (Матф. 6, 33). Преп. Серафим часто напоминал нам к кому они относились, слова Екклезиаста: «Богатство хранимо от стяжателя во зло ему: и погибнет богатство оно в попечении лукавне; вси дние его во тьме, и плачи, и в ярости мнозе, и в недузе, и в гневе (Еккл. 5, 12, 16).
Стяжатель, ведущий нетрудовое существование, живет нравственно-грязной, морально нечистоплотной жизнью. Чистоту души в состоянии поддержать только телесный труд в его физических и умственных проявлениях.
Разумеется, преп. Серафим, преисполненный пламенной любви к людям, не уставал призывать их к делам милосердия. «О милости к убогим и странным (т. е. странствующим, бездомным, бесприютным, лишенным простейших средств существования. Н. В.), — говорил преподобный, — много пеклись великие светильники и отцы Церкви». «Но, — поучал он, — творить милостыню (в это слово включается понятие о всех видах помощи нуждающимся в ней, а не только одно подаяние в протянутую за ней руку Н. В.) с душевным благорасположением». Тогда и «милостыня (т. е. помощь) даже незначительная по размеру дает нравственное ощущение исполненного долга. Важно, чтобы «милостыня» не была меньшей, чем может позволить себе даятель без большого ущерба для себя.
«Стяжите целомудрие ради будущего блаженства, — призывал великий праведник, — дух Божий принимает хранящих девство».
Величайший девственник, Серафим был глубоким знатоком и слабостей человеческой души. Понимая, что воздержание не для всякого достижима, не всякому под силу, прозорливый старец многим мужчинам и женщинам, стремящимся к иночеству, отказывал в благословении на это и настойчиво советовал вступать в брак. «Добрые дела и в мире творить можно, — говорил он, — там они еще больше зачтутся, ибо условия для них в мире менее благоприятны».
В своей известной беседе с Богдановым в 1832 г., Серафим говорил прямо: «только не надобно ничего суетного желать, а все Божие хорошо: и девство славно, но и посты нужны. И брак благословен Богом: и благослови их Бог, глаголя: растите и множитеся». «В ней (брачной жизни) только нужно соблюдать с обоих сторон верность супружества, мир и любовь» — добавил он в другой беседе, предостерегши затем собеседника от чрезмерного сладострастия и похоти, разлагающими тело и душу.
Тернист путь душевного очищения и спасения, но разные тропы ведут к нему. «Как жить, что в жизни перестроить, что требуется для спасения — с требованиями таких духовных советов очень многие обращались к Серафиму.
«Живи так, как живешь; в большем Сам Бог тебя научит» ответил великий старец одной из таких вопрошательниц. Какая глубокая мудрость в этих предельно простых словах! Ведь, действительно, как писал Св. Тихон Задонский, каждому известно, что богоугодно: делай то, что говорит тебе совесть и это будет богоугодно.
Серафим сам вынесший суровый тернистый подвижнический путь, был последовательным противником возложения на духовно неокрепших людей нравственного подвига, переобременяющего их силы. Не можем не привести нескольких отрывков из его великолепных поучений по этому поводу: 1. «Не должно предпринимать подвигов сверх меры, а стараться, чтобы друг — плоть наша — был верен и способен к творению добродетелей». 2. «Надобно итти средним путем... духу давать духовное, а телу телесное, потребное для поддержания временной жизни». 3. «Должно снисходить к душе своей в ее немощах и несовершенствах..., но не облениться и непрестанно побуждать себя к лучшему». 4. «Употребил ли ты много пищи, или сделал другое что, сродное слабости человеческой, не возмущайся, не прибавляй вреда ко вреду, но... мужественно подвигни себя к исправлению». 5. «Тело, изможденное трудом или болезнями, должно подкреплять умеренным сном, пищею и питием, не наблюдая даже и времени».
Тут что ни слово, то — жемчужина. И как все это отличается от экзальтированных католическо-монашеских поучений!
В таком же духе строго выдержаны поучения Серафима о посте. Прежде всего он устанавливает, что «истинный пост состоит не в одном изнурении плоти, но и в том, чтобы ту часть хлеба, которую ты сам хотел бы съесть, отдать алчущему». Преп. Серафим, сам великий постник, ссылаясь на примеры преп. Дорофея и его ученика Досифея, советовал переходить к более строгому посту с большой постепенностью в смысле ограничения количества и вкусового разнообразия пищи. Эта неторопливая постепенность позволит в итоге достичь без вреда для здоровья (а напротив — с пользой для него) выдающихся результатов. Чревоугодие — мать таких пороков, как лень, инертность к живому делу, нравственная и плотская нечистота и т. д. «Пост, — учил Серафим,— состоит не в том, чтобы есть однажды, а в том, чтобы не есть много. Неразумен тот постник, который дожидается определенного часа, а в час трапезы весь предается ненасытному вкушению телом и душою». Отказом от слишком обильной и приятной пищи мы усмиряем воюющие члены плоти и даем свободу духу.
Вообще же, подчеркивает праведник, пищи употреблять должно каждый день столько, чтобы тело, укрепясь, было другом и помощником душе, иначе может быть и то, что при изнеможении тела и душа ослабеет. По средам и пятницам, особенно в недели главных постов, он советовал («аще кто может») принимать пищу один раз в день.
«Изнурение тела до степени изнурения и духа — безрассудно, — неоднократно говорил преподобный, — хотя бы это делалось для снискания добродетели. Буде же Господу Богу угодно будет, чтобы человек испытал на себе болезни, то Он же подаст ему и силу тержения». И так пусть будут болезни не от самих нас.
Но святой подвижник знает и случаи, когда на добровольное истощение телесное нужно итти добровольно. Сладострастие, ничем так не изгоняется, как суровейшим физическим режимом.
Да и для монаха-аскета истощение — не цель и тем более — не самоцель. Он должен достичь бесстрастия, — то есть отрыва от тех: мирских суетностей, которые препятствуют ему всецело и спокойно погружаться в созерцание Бога и поучаться в законе Его — и всею душою возноситься к нему в пламенной молитве. Так учит преподобный Серафим
Без воспитания в себе христианского смирения не только настоящим иноком не станешь, но и в мирской жизни постоянно будешь сбиваться на грешный путь, и уже во всяком случае, душевного мира и спокойствия не найдешь.
Всегда духовно-цельный и последовательный Серафим в своих наставлениях по этому поводу первым условием душевного мира (который является первейшей предпосылкой смирения) считает радостный дух и изгнание уныния. Он следует за советом премудрого Сираха «многи печаль уби (т. е. убила, погубила. Н. В.), и несть пользы в ней» (Сир. XXX, 25)
Смирение — символ незлобия. Поэтому нужно, овладев страстями, научиться подавлять в себе гнев.
«A как побеждать гнев — говорил преподобный — сему можно поучиться из жития Паисия Великого (Чет.-Мин. июня 19), который просил
Господа Иисуса Христа, явившегося ему, чтобы Он освободил его от гнева. И Спаситель сказал ему: аще хощеши победити гнев и ярость купно, ничесоже возжелай, ни возненавиди кого, ни уничтожи [2]. Против осуждения ближнего св. Серафим дает такой доступный совет: чтобы не впасть во грех осуждения, должно внимать себе, ни от кого не принимать худых вестей и быть ко всему мертвым. Преподобный старец знал, что иногда гнев вспыхивает из-за людского нетерпения. Поэтому, — учит он, никогда не отвечай, не выслушав прежде другого до конца, потому что «иже бо отвещает слово прежде слышания, безумие ему есть и поношение».
Будь невозмутимым, говорит Серафим, если же невозможно, чтобы не возмутиться, то, по крайней мере, надобно удерживать язык. Истинно по Христу он говорил о снесении действительных (а не только мнимых) обид: «когда люди поносят нас, то мы должны считать себя недостойными похвалы, представляя, что ежели бы мы были достойны, то все кланялись бы нам». А «оскорбления от других должно переносить равнодушно и приобучаться к такому расположению духа, как бы они не до нас касались».
Дух христианина воспитывается на Слове Божием; в нем ответы на все вопросы и запросы души. Мала польза от чтения книг Свящ. Писания «как-нибудь», «походя». Преп. Серафим рекомендует «читать Слово Божие в уединении, чтобы весь ум читающего принимал от Бога в себя теплоту, от которой человек весь духовно согревается». При этом всякое место «старайся прочитывать многократно, дабы содержать в разуме». Предостерегает он и против рассеяния, внимания во время молитвы в церкви. Здесь также его советы просты и удобоисполнимы: закрывай глаза, чтобы ничто стороннее не отвлекало взора; открывая взор, устремляй его на образ и на теплющуюся перед ним свечу «Как свеча перед ликом Божиим, так и жизнь наша с каждой минутой умаляется и приближается к концу. Эта мысль поможет нам усерднее молиться и стараться, чтобы жизнь наша пред Богом похожа была на свечу из чистого воска, неиздающую смрада».
Рассеяние в конечном итоге ведет к искушению.
Конечно, всякий православный христианин должен не только познавать Слово Божие для себя, но и всячески его распространять. Однако, мудрый Серафим убеждал и в этом соблюдать меру и учитывать время, место и состав слушателей. «Когда случится быть среди людей в мире, (смотря, разумеется, в каком «мире» и среди каких людей и в какой обстановке. Н. В.) о духовных вещах говорить не должно, особенно когда в них не примечается и желания к слушанию». Понятно, что инок и мирянин должен вести такие беседы, только в том случае, если он уверен в своих больших, чем слушатели познаниях в вопросах вероучения.
Серафим побуждал и иноков и мирян изучать не только книги Св. Писания и творения свв. Отцов, но и историю Церкви — общую и отечественную, «как она (т. е. Церковь. Н. В.) от начала и доселе сохраняется, и что терпела она в то или другое время». Такое занятие он считает очень важным средством «убеждения и утешения своего духа».
Богослужение преподобный рассматривал не только как организующе молитвенное начало, но и как могучее веропознавательное средство.
Его прямо-таки удручали всякие дефекты в чтении и пении, скороговорный стиль службы и т. п. Приводимое нами ниже его слова, каждый служитель Церкви от юного псаломщика до убеленного сединами протоиерея, от первокурсника-семинариста до профессора Духовной Академии должны, так сказать, запомнить раз и навсегда. «Когда мы скорочтением воздух будем наполнять, не успевая вникать в разум Божественного Писания, то как душа может умилиться и притти в чувство, не понимая читаемого? Сила Священного Писания, нами понимаемая, бывает нам во спасение».
О любви преп. Серафима к детям рассказывают много трогательных фактов. Он совершенно не упускал ни одного случая, чтобы не внушать родителям, что их священным долгом является воспитание в детях прежде всего и с самых малых лет лучших моральных свойств: доброты к людям, милосердия к обездоленным и других христианских качеств. «Не торопись, матушка, — говорил он одной светской барыне, — детей учить по-французски и по-немецки, а приготовь душу-то их прежде, а прочее приложится им потом». Однако, на вопрос другого, более глубокого собеседника — учить ли детей иностранным языкам и другим сугубо-мирским наукам, он ответил категорически: «А что же худого в знаниях-то?» Св. старец был только против преждевременного обучения и приоритет в раннем возрасте отдавал нравственному воспитанию.
Горячо любящий свой народ (и народ его любил еще при его жизни), являясь сам, так сказать, олицетворением совести, духовным глазом и нравственным светильником, Серафим был пламенным патриотом своей Родины. Преданность и любовь к Родине великий старец старался укреплять во всех людях, с которыми он встречался. «Для блага Родины, говорил преподобный военным и штатским посетителям, — каждый должен быть всегда готовым пожертвовать всем, даже, если нужно, самою жизнию». «Россия всегда будет славна и врагам страшна и непреоборима», таковым было убеждение Серафима.
Для нас важно отметить, что преп. Серафим убежденно считал беззаветное служение Христу и заботы человека о своем душевном спасении не только совместимым со служением Родине и обществу, но составляет прямой долг каждого христианина.
«Воздадите убо Кесарево Кесарю, и Божия Богови» (Мф. XXII, 21). Эти Евангельские слова воспроизводил всегда преподобный, когда говорил о необходимости добросовестного выполнения гражданами законных требований государства.
Характерен ответ Серафима на слова одного служащего (кажется — дворянина) о том, что тот хотел бы оставить службу, ибо условия ее нехороши. «Служи, ты еще молод», — сказал старец. «Враг везде с тобой будет. А то, что служба наша нехороша, так это иногда нам самим кажется и мы стараемся переменить ее, бросить, даже опорочить. Добро делай: путь Господень все равно! Смиряй себя».
Смиренный Серафим не останавливался перед самыми решительными обличениями тех вельмож, которые позволяли себе пренебрежительно и оскорбительно относиться к подчиненным и просителям. Со свойственной ему громадной силой воздействия, он призывал начальствующих лиц к гуманному и чуткому отношению к своим подчиненным.
Милостями, обличением трудов, а не ранами (т. е. обидами, притеснениями. Н. В.) нужно управлять людьми. Будь справедлив. Господь терпит, может быть и еще протерпит долго. Бог тебе прощает, прощай людям и ты».
Оканчиваем наш краткий очерк несколькими отрывками из его наставлений, как новоначальным инокам, так и прибегавшим к помощи преподобного настоятелям монастырей.
«Инок — образец высокохристианской жизни. Оттого и более суровы требования к нему в смысле отказа от материальных соблазнов мира я отвлекающих от богомыслия плотских удовольствий».
Опытнейший пустынник Серафим учил, что выработка самого главнейшего в иночестве, т. е. послушания и терпения лучше всего содействует пустынножительство. Но там и искушения души сильнее: «если в монастыре, — говорил он, — живущие борются с искушениями, как. бы с голубями, то в пустыне, как бы со львами и леопардами». Отправляться в пустыню в одиночестве Серафим советовал только исключительно духовно-закаленным инокам, а остальных убеждал «отходить вдвоем-втроем единонравным братьям, чтобы они могли укреплять друг друга».
Монах должен оставаться девственником и на деле и в помыслах. «Как восковая свеча не зажженная, но поставленная между зажженными растаивает, — говорит преп. Серафим, — так и сердце инока от собеседования с женским полом неприметно расслабевает: тайно помыслами скверными и чисту сущу телу, пребудет душа осквернена» [3]
Настоятелям монастырей много дано, но многое с них и спросится. Требования, которыми, по мнению Серафима, должен отвечать монастыреначальник, принципиально относятся и к архипастырям, и к настоятелям многоклирных приходов, и к руководителям духовных школ.
Настоятель это — руководитель, и как таковой, он должен быть самым просвещенным, сильным духом и искусным в наставлениях. Каковы бы ни были его прежняя подготовка и стаж, он должен «день и нощь» поучаться в законе Господнем» и иметь дары «рассуждения и проницательности», «дабы он мог предусматривать и будущее (т. е. перспективы своей работы. Н. В.) и проразумевать козни вражие (т. е. всевозможные препятствия и затруднения. Н. В.).
«Не отцом, а чадолюбивой матерью» должен быть руководитель по отношению к подчиненным, должен жить не в свое угождение, а для. братии. При строжайшей требовательности к подчиненным, он должен «милосердием врачевать немощи, падших подымать с кротостию, замаравшихся скверною очищать тихо» и т. д., словом — «всеми способами ограждать их мир и покой и тогда они будут стремиться доставить мир и покой настоятелю».
В рамках журнального объема мы сказали о великом старце немного. Будем утешены тем, если у читателей будет возбужден интерес к изучению духовного наследия подвижника Серафима Саровского, его поучений, столь свежих и «юных» и даже для наших дней.
НИКИТА ВОЛНЯНСКИЙ
[1] «Житие преподобного отца нашего Серафима, Саровского чудотворца». Издание шестое. Собственной Саровской обители. Москва. 1903 г. стр. 319.
[2] Там же на стр. 301.
[3] Там же стр. 304.
