ИВАН ДАНИЛОВИЧ КАЛИТА И РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

В наши дни, когда страна воскрешает в памяти своих народов славный восьмисотлетний путь столицы нашей Родины — Москвы, благодарная память современных поколений обращается в числе выдающихся исторических деятелей и к одному из первособирателей русских земель вокруг Москвы — великому князю Ивану Даниловичу Калите. Память Матери нашей — Русской Православной Церкви — также обращается к этому мудрому державному мужу и просвещенному, истинному православному христианину незабвенных в истории страны дней первой половины XIV столетия.

Внук великого русского патриота, незабвенного св. князя Александра Невского, сын также сопричисленного Церковью к лику святых князя Даниила Александровича, Иван Данилович родился в тяжкое для отчизны и народа русского время.

Лишь в памяти и стремлениях народных существовало государство Русское; земли же русские были раздроблены на десятки удельно-феодальных княжеств. Более того, основной массив земель Русских и подавляющее большинство народа русского были, как известно, под страшно тяжелым, угнетающим и растлевающим самую душу народную, чужеземным татаро-монгольским игом. Успели дожди за несколько десятилетий смыть потоки крови русской, обильно пролитой монгольскими ордами в 1237—1238 гг., обросли мохом пепелища многих сотен городов и сел, разгромленных поработителями, новые поросли потянулись к небу на местах выжженных захватчиками лесов. Но народ истощался непосильной татарской данью и терпел много бедствий, от набегов вражеских на его южные и западные окраинные земли и от братоубийственных усобиц между многочисленными удельными князьями. Вместе со всем народом несла непомерные тяготы и лишения и Православная Церковь.

Путь освобождения народных масс от чужеземного гнета был один — через объединение русских земель в единую державу, вокруг единого центра. Тяга к объединению шла снизу — из толщ народных; Церковь наша и в самое тяжелое лихолетье именем Божиим благословляла это стремление, высоким духовным авторитетом своих архипастырей вдохновляла эту идею, в лице своего первосвятителя — единого для всей земли Русской — представляла символ единства.

На грани XIII—XIV веков в хаосе удельного дробления обрисовываются несколько городов — притягательных центров, о каждом из которых можно было думать, как о возможном опорном пункте будущего общерусского государства. Это были: Тверь, Владимир, отчасти — Новгород, Рязань.

Но ни одному из них не была уготована будущность сердца великой Руси. На широкую историческую арену с поразительной быстротой выходит Москва — совсем незадолго перед тем маленький городок на узле границ Новгородского, Смоленского, Новгород-Северского, Рязанского и Суздальского княжеств.

Лишь в самом конце XIV века она становится «стольным» городом нового, крохотного Московского княжества, доставшегося в удел четвертому сыну Александра Невского — Даниилу. Он и его брат — преемник Юрий Александрович расширили княжество за счет включения в его состав уделов Переяславского и Можайского.

Уже Юрий ведет борьбу с гораздо более могучим князем Тверским Михайлом за обладание «ярлыком» на Владимирское великокняжение. (Правда, власть великого князя над удельными князьями была в тот период больше номинальной, всероссийской больше по идее, чем на деле. Но по идее она символизировала общерусское единство).

Напомним читателю, что на рубеже XIII—XIV веков митрополит Максим делает своей резиденцией Владимир и к своему титулу — Киевского добавляет многозначительное — «и всея Руси».

Общеизвестны причины быстрого возвышения Москвы: ее чрезвычайно благоприятное экономическое и географическое положение (как. узла речных и сухопутных торговых путей); центральное положение княжества, предохраняющее его территорию от набегов извне; правильная политика его князей.

Но насколько все это очевидно теперь, настолько трудно было предположить в условиях конца XIII — начала XIV века.

Для этого требовалась большая политическая мудрость, большая прозорливость, основанная на таком высоком уровне всестороннего учета обстановки, условий и анализа перспектив, который был доступен только высокоодареннейшим умам. И на Святой Руси тех лет были люди с такими дарованиями.

Один из них — Иван Данилович Калита.

В годы его юности и на заре его княжения рядом с ним мы видим величественный облик первосвятителя русского, святого Митрополита Петра. «С большою чуткостью — говорит гражданский историк С. Ф. Платонов («Лекции по Русской истории» изд. 9-е, 1915 г., стр. 146) — передовые представители духовенства угадали в Москве возможный государственный центр и стали содействовать Москве». Это прежде всего относится к св. Петру.

«Божий человек — читаем мы в «Степенной Книге Царского Родословия» — преосвященный Митрополит, великий чудотворец Петр прохожаше многие грады и веси; в преславном же граде Москве начат пребывать больше иных градов. Виде бо в нем благочестия держателя благолюбивого князя Ивана Даниловича, православием сияюща, и милостива до нищих и честь велию подавающа служителем святых Божиих церквей и тех учению внимающа, его же от души зело возлюби чудотворец Петр, с ним же часто беседуя и мудрствуя».

При жизни Митрополита Петра «град» Москва по сравнению со многими другими русскими городами далеко еще не был «преславным», а Иван Данилович еще не стал великим князем (до 1328 г. он был только удельным князем Московским. Св. Петр же почил 20 декабря 1326 г.).

Тем большей была прозорливость Петра. Он провидел, что не за градом Владимиром великая будущность. Конечно, не пейзажами его привлекла Москва. Не отдыха ради, а тяжелого ради первосвятительского подвига он предпочел Москву кафедральному и стольно-великокняжескому Владимиру. Он становится деятельнейшим сотрудником Юрия, а затем и Ивана Даниловичей, всей силой своего громадного нравственного и архипастырского авторитета помогая средствами церковного воздействия во всех делах, направленных к возвеличению Москвы, как центра собирания разрозненных русских земель.

То обстоятельство, что Москва была сделана св. Петром фактическим центром всероссийского Православия, имело огромное значение не только для дел Церкви, но и для всестороннего усиления тяги к Москве широких масс населения Руси.

Мы пока не располагаем прямыми данными о воспитательном влиянии св. Петра на Ивана Даниловича, но имеем полное основание сказать следующее: современные исследователи справедливо считают Ивана Даниловича очень образованным человеком своего временя (весьма осторожный в выводах новейший исследователь Д. С. Лихачев в работе «Культура Руси эпохи образования русского национального государства» аттестует Калиту, как «тонкого книжника»).

Едва ли кому иному, кроме просвещенного первосвятителя Петра, мы можем приписать честь образования славного Московского князя.

Нравственное воспитание, крепость религиозных убеждений могли быть делом его святого отца, но «книжность» (что по-тогдашнему было синонимом учености) Ивана Даниловича если не всецело, то в какой-то степени только и может быть объяснена благотворным влиянием первосвятителя.

Церковному читателю хорошо известен и один из последних (1326 г.) заветов св. Петра Ивану Даниловичу — воздвигнуть в Москве храм во имя Успения Пресвятыя Богородицы (подобный такому же, одноименному кафедральному храму во Владимире). «Если ты послушаешь меня, сын мой — как передает слова св. Петра талантливый автор его жития Митрополит Киприан, — то и сам прославишься более иных князей с родом твоим, и град твой будет славен между всеми городами русскими, и святители поживут в нем, и кости мои здесь положены будут».

Послушался мудрый князь пророческого голоса многомудрого святителя.

Более чем унижением памяти святителя было бы предположение, что св. Петр имел в виду только построить для себя величественной усыпальницы или хотя бы даже только украсить город крупным сооружением. Этот совет показывает дальновидность большого исторического масштаба. Ведь в эти годы, по словам одного из историков, «будущее величие Москвы, возвещенное св. Петром, было ни для кого, и даже для ближайшей Твери неясным».

Построение величественного собора, подобного Владимирскому, символизировало перенесение религиозного центра в этот небольшой деревянный город.

Такой факт, как постройка собора, является отправной точкой для характеристики личности Ивана Даниловича.

«Калита»! Над кем из нас от детских школьных лет, вольно или невольно, ни тяготеет примитивная прописная характеристика старых первоначальных учебников: «калита» — кошель денежный; Иван Калита— прежде всего — богатый князь-скряга и в то же время первособиратель русских земель. А от юношеских лет память сохранила характеристику, данную художником научного слова В. О. Ключевским: «Калита, прежде всего, — хозяин-скопидом, хозяин-стяжатель».

Такая аттестация Ивана Даниловича одностороння и, мы бы сказали, кривобока. Принял он княжеский стол, будучи вовсе не самым богатым из русских князей, к последним годам жизни он стал таковым (хотя и к этому времени новгородская казна, кажется, была не беднее московской). Об источниках наращения казны скажем ниже; сейчас только подтвердим этот факт. Да, Калита был крайне бережлив, до скрупулезности экономен, по грошам расчетлив в расходах на себя, семью и управление княжеством. Да, он был «скопидомом» в смысле «скопи-домства», т. е. энергичного накопления средств на «стройку», «пристройку», «достройку» его «дома», имя которому было — Московское княжество, а в недалеком будущем — Русское национальное государство. Да, он был «стяжателем», «стягивая» под «ограду» этого «дома» части того, что составляло «дом» — единую отчизну народа нашего.

Но его «стяжание» и крайняя бережливость ни с какой стороны не сродно плюшкинскому скряжничеству; скорее эти его качества были по характеру своему более близки к личной непритязательности истинного христианина. Как человек, Иван Калита для себя и был таковым. Исторические источники единодушно свидетельствуют о его «нищелюбии», о том, что его «калита» (денежный кошель) охотно и широко раскрывался для убогих, страждущих, плененных. В этом отношении щедрость роднит его со св. равноапостольным князем Владимиром (только благотворение его выражалось в иных, чем у Владимира, формах). В то же время несправедливостью было бы предполагать, что Иван Данилович ограничивался частными благодеяниями ради своего личного душевного христианского спасения.

Сооружение очень крупного для того времени Успенского собора вовсе не было незаметным для бюджета Московского княжества. Притом, как хорошо известно, заботы Ивана Даниловича простирались гораздо дальше, чем сооружение храмового здания.

Будучи, как мы уже сказали, крайне бережливым в личном быту и в тех расходах, которые без ущерба для достоинства и первоочередных нужд Московского княжества могли быть сокращены, Иван Данилович не жалел никаких средств, жертв и усилий в тех делах, свершение которых требовалось широко понимаемыми им интересами княжества и народа.

В соответствии с темой нашей статьи мы вкратце рассмотрим деятельность Ивана Калиты главным образом в связи с жизнью Церкви и с его деятельностью для Церкви (которая, конечно, теснейше переплетается с его гражданскими делами).

Свое княжение Иван Данилович начал с того, с чего и должен был начать при наличных обстоятельствах — с установления правильных взаимоотношений с Золотой Ордой. Русские князья, в том числе и московский, были данниками татарских ханов. Орда была в те дни почти в зените своей силы, хан Узбек был одним из могущественнейших ханов за все время существования Золотой Орды. Помышлять о борьбе с Ордой при тогдашнем соотношении сил и возможностей значило бы помышлять о бесполезном кровопролитии. Единственно правильным было использование возможностей облегчения иноземного гнета до пределов, делающих возможным единение и накопление народных сил и средств для подготовки будущих схваток с врагами Родины и ее народа.

Такою же в общем (хотя и несколько иными средствами) была и линия деятельности первосвятителей Русской Церкви.

Иван Данилович блестяще преуспел в этом. Уже в 1327 году он едет в Орду, внешне показывает себя богатейшим, весьма щедрым (так сказать, в восточно-владетельном вкусе) на подарки хану и его придворному окружению, проявляет впечатляющую мудрость при переговорах. Возвращается он с отрядом ханского войска и с ханским поручением наказать Тверского князя Александра Михайловича, допустившего самосуд тверичей над татарским баскаком (послом-сборщиком дани) Чолханом. К тому же Александр Михайлович был ярым противником возвышения Москвы. Силами ханского отряда тверской князь был изгнан; он бежал в Псков.

В 1328 году Иван Данилович вновь едет в Орду и на этот раз возвращается с еще большими успехами. Во-первых, он получил там «ярлык» на Владимирское великокняжение. Калита остался и впредь в Москве, но в его руках первенство над другими подвластными Орде русскими князьями стало большим, чем только первенство чести. Во-вторых, ему удалось убедить осторожного и недоверчивого хана Узбека сделать его, московского князя, сборщиком «выхода» (золотоордынской дани) со всех подвластных Орде русских земель. Это было правом с далеко идущими вперед последствиями. Им отменялась практика разбойничье-карательных наездов на Русь баскаков с их отрядами. Московский князь отныне, получая от хана указание о размере дани, сам разверстывал ее между князьями, собирал ее и доставлял в Орду. Это вносило большее спокойствие на Русь.

Некоторые историки говорят (основываясь больше всего на их собственных предположениях), что Иван Данилович утаивал часть сумм, собранных им с других князей для взноса в Орду. За неимением положительных доказательств этого, скажем: предполагать можно все, что угодно. На всякий случай допустим, что это правда. Но если это и так, то, право, не поднимается душа на упрек Калите за то, что хан Золотой Орды недополучал часть собранной по Руси дани. О том, что Иван Данилович расходовал дань на свои дорого стоящие личные прихоти и речи быть не может. Если же (что несомненно) эти действительные или воображаемые остатки шли на украшение Москвы, украшение храмов Божиих, покупку для Московского княжества городов, сел и деревень, то... заслуживает ли за это Иван Данилович литературного заушения со стороны потомков?

Московское княжество богатело быстро и вне зависимости от упомянутых остатков ордынской дани.

Очень много значило и то, что по справедливому слову летописи: «бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати русскую землю». В приведенной записи предельно-лаконично засвидетельствовано два важных результата мудрой политики Калиты. «Татарове престаша воевати», т. е., как мы уже указывали, золотоордынские ханы перестали посылать отряды своих баскаков. Правда, самочинные набеги отдельных банд имели место, но от них страдали по крайней мере уже не все русские земли, а только окраинные, южные и юго-восточные. Московское княжество, как глубинное, чувствовало себя в этом отношении спокойнее. Кровавая брань между удельными князьями клокотала также за пределами Московского княжества.

Естественно, что население других княжеств старалось переселяться под сень надежной тишины Москвы. Вырубались поляны в дремучих лесах бассейна Москвы-реки, возникало все больше деревень и починков, населяемых «новожилами».

Шли к московскому князю не только «черные люди» — трудники сохи и серпа. Переходили к нему на службу от других князей бояре, нередко — знатные и богатые с многочисленной «челядью» и целыми вооруженными отрядами «воев». Так, например, черниговский боярин Родион Несторович, по прозвищу Квашня (родоначальник фамилии Квашниных и нескольких других) привел с собою более 1700 душ; немногим меньше людей было у пришедших с запада боярина Андрея Камбиллы (Кобылы?), родоначальника Романовых и других боярских фамилий; повидимому с запада переселились и Бяконты — позднейший боярский род Плещеевых, давший вскоре Руси великого московского святителя и чудотворца Алексия и мн. др. Выезжали к нему на службу и татарские феодалы. Так, бояре Аничковы имели своим родоначальником ханского родственника Берке (во св. Крещении — Иоанникия). Татарский мурза (по другим источникам — князь) Чет дал Руси роды Годуновых и Сабуровых, не только сам принял св. крещение с именем Захарии, но и на свои средства основал в Костроме ставший знаменитым Ипатиевский монастырь.

Этот перечень не полон. Очевидно, что такие переходы усиливали Москву и людьми и средствами экономики, культуры и обороны.

Второе: «тишина великая» была обеспечена Иваном Даниловичем внутри своего княжества искоренением таких типичных язв времени, как разбой и «татьба». «Тишина» этого рода также привлекала посланцев и оживляла развитие в Москве и княжестве гораздо более, чем в других местах, торговли и интенсивного сельского хозяйства.

Годы великокняжеской деятельности Ивана Даниловича теснейше связаны с именем достойного преемника первосвятителя Петра, митрополита Феогноста, грека по национальности, вдохновенного и талантливого архипастыря по своим высоким духовным качествам, доблестного ратника Нивы Христовой и крупного, искреннего поборника государственного и церковного единства Руси по характеру своей приснопамятной деятельности.

Иван Данилович установил связь с новопоставленным первосвятителем еще тогда, когда митрополит остановился в Киеве для упорядочения дел юго-западных епархий. Туда прибыло специальное посольство великого князя За получением святительского благословения на сооружение в Москве Спасского монастыря, для которого он, Калита, отвел место на великокняжеском дворе.

Содействие Феогноста потребовалось Ивану Даниловичу тотчас же по прибытию сего святителя в Москву. Упоминавшийся уже нами тверской князь Александр Михайлович, найдя себе убежище в Пскове, стал возмущать жителей города против Москвы. Митрополит с целью предовращения кровопролития убеждал псковичей выдать мятежного князя. Обманутые уговорами Александра и его сторонников, они отказались сделать это и смирились только после объявления Феогноста об отлучении непослушных от Церкви. Князь Александр бежал в Литву. Митрополит разрешил псковичей от клятвы и преподал им свое благословение.

Но литовский великий князь, язычник Гедимин, лелеявший широкие агрессивные замыслы по отношению к русским землям и мечтавший при этом использовать Псков, как плацдарм, через своих клевретов уговорил псковичей признать изменника Александра Михайловича своим князем. По линии же церковной псковичи по тому же наущению выдвинули и представили Феогносту кандидатом на самостоятельную псковскую кафедру некоего Арсения. Целью этого последнего шага было церковное отделение от Новгорода, епископ которого был сторонником сближения с братской Москвой.

И Иван Данилович и святитель Феогност разгадали далеко идущие основы по существу антирусского замысла. Военно-дипломатические меры Ивана Даниловича сочетались во времени с решительным церковным воздействием Феогноста, предупредившего псковичей о предании: их анафеме. Разумеется, предупреждению предшествовало исчерпывающее увещевание, разъяснившее псковичам неразумность, безрассудность и вредность для русского народа и Церкви их поведения.

Авантюра была ликвидирована.

Иван Калита, набожный человек, был убежденным врагом вооруженного насилия в деле расширения Московского княжества. Было бы неправильным объяснять это личной «робостью» его. Множество фактов говорит о его решительности, энергии и несгибаемой последовательности. С большим правом мы можем говорить об отвращении Ивана Даниловича к братоубийственной брани и его уверенности в преимуществе мирных путей объединения.

Довольно стойко держался у ряда историков взгляд, что в объединительной деятельности московских князей были два этапа: первый — представленный Иваном Калитой и его сыновьями-преемниками Симеоном Гордым и Иваном Красным — субъективно неосознанный. Калита и его сыновья — говорит эта теория — смотрели на московское княжество, как на свою родовую частную собственность и, «примышляя» к Москве города, села и земельные угодья, имели цель наращивания своих вотчин для себя лично и своих наследников. Второй этап — открытый Димитрием Ивановичем Донским — сознательная государственно-объединительная работа с прямым направлением ее на свержение татарского ига.

Сторонники такой «периодизации» исходят из предположений, что чужеземное иго вытравило из души народной стремление к всенародному единству, а культура Руси настолько пала, что даже московские князья не могли подняться до осознания политического значения своих территориальных «примыслов».

Считаем это неправильным уже и для Ивана Калиты и его времени. Его духовные грамоты говорят о семейном наследовании земель, наряду с наследованием прибытков, жемчугов, «шолковой рухляди» и т. п. Но ведь это не что иное, как предвосхищение идеи семейного наследования прав на великокняжение московское, которое, по словам цитированного нами Д. С. Лихачева (цит. раб., стр. 137), «переходит впоследствии в идею единовластного наследования старшим сыном всех прав, владений и богатств своего отца», т. е. иначе говоря, в идею самодержавия. А кто же может ныне сомневаться в прогрессивности идеи самодержавия для того времени, для периода феодальной раздробленности.

Что Иван Калита мог подняться до такого уровня гражданско-государственной сознательности, которая усвоялась Димитрию Донскому и его ближайшим преемникам, говорит прежде всего его ученость («тонкая книжность») и деятельность таких его духовных советников, как митрополиты Петр и Феогност. Православная же Церковь и в самые тягчайшие времена не снимала со своего знамени благородных православных лозунгов единого стада духовного и единого пастыря. Иван Калита был верным сыном Церкви. Конечно, Церковь могла бы поддерживать и любой другой город (Тверь, Владимир, Новгород), который бы имел основание возглавить стремление к общерусскому объединению. Но мудрость первосвятителей Русской Церкви помогла им правильно учесть всю сумму обстоятельств, которые должны были вывести на широкую историческую дорогу тогда еще маленькую и не очень широко известную Москву. Мудрость Ивана Калиты помогла ему сделать программой своих действий эти убеждения Петра и Феогноста; направленность мыслей этих трех деятелей была одинаковой.

Уместно сказать, что Святители Петр и Феогност не страшились и в помыслах не имели теократических стремлений, как это было свойственно римским папам и для чего при общерусской юрисдикции митрополитов обстановка могла казаться благоприятной. Они были православными пастырями и для них великие слова «воздадим Богу Божие, кесарю кесарево» не были преходящими человеческими словами.

Что касается культурного уровня современного Калите русского общества, нужно, конечно, признать, что татаро-монгольский гнет в сильнейшей степени отразился на древнерусской культуре и тем самым на уровне культурно-общественного сознания. Но никто не в состоянии веско обоснованно утверждать, что все это к первой половине XIV века сменилось полным мраком невежества.

Культурная жизнь не замерла; она свернулась в объеме, но пульс, ее, учащаясь, продолжал биться прежде всего в крупнейших монастырях и еще активнее в ближайшем окружении митрополитов всея Руси. Здесь было сердце неумиравшего русского летописания. И местные летописи северо-востока (района Волжско-Окского междуречья) отличаются общерусской точкой зрения на описываемые в них местные события. И резиденция митрополитов была местом сосредоточения списков с местных летописей, местом подготовки общерусских летописных сводов. Невозможно предполагать, чтобы Калита и его ближайшие сотрудники вовсе не были знакомы с этими источниками познания русского прошлого и прозрения будущего.

Конечно, резко уменьшился количественный объем грамотности. Ho она все же не вымирала. Немалое число «гораздо грамоте умеющих» и «учительных людских повестников» усматривается в источниках периода первосвятительства Петра и Феогноста; эти святители были действенно озабочены увеличением числа «учительных» людей. В Московском княжестве при большом книжнике Иване Калите их не могло стать меньше, чем в других княжествах.

Наконец, в народе хранились и славные произведения древнерусского устного народного творчества домонгольского периода.

Территория Московского княжества, как уже сказано, расширялась Калитою, главным образом, путем «примыслов», покупок.

Внимание Калиты устремляется на юго-запад и юго-восток от Москвы. Одной из первых его покупок было приобретение городов Серпухова и Каширы со значительным населенным районом вокруг них вверх по Оке. Особо большое значение имели его северные и северо-восточные приобретения, география которых на первый взгляд представляется несколько причудливой. Так, он покупает города: Галич Мерский (ныне Костромской обл.), Белозерск, Звенигород, Кострома, Углич. Как видим, приобретения делались в далеких от Москвы районах. Главная же их особенность — территориальная «чересполосица»: приобретенные города и окрестные при них селения не имели границ с Московским княжеством, они были расположены в глубине других княжеств. Но это не смущало Калиту, так как у него были дальновидные намерения.

Значение таких приобретений, по меньшей мере, двоякое.

Во-первых, за приобретением, например, Галича, Белозерска и Костромы (к которым в экономическом и церковном отношении тяготели довольно широкие окружающие их районы) должно было последовать (и последовало и при Калите и при его преемниках) «округление», расширение приобретений с таким расчетом, чтобы в конце-концов получить сначала проезд (так сказать — «коридор»), а затем и общую границу. Территориальный сухопутный «остров» становился «полуостровом» и т. д.

Во-вторых, приобретение трех поименованных для примера городов вбивало «клинья» между Новгородом и такими новгородскими владениями, как районы Камы, Приуралья и Урала; кратчайшие и прямые пути новгородцев в эти места пролегали через районы, отныне принадлежащие Москве. Это в известной степени способствовало усилению московского влияния на новгородские дела, с одной стороны, и увеличению средств московской казны (в частности, известно, что Иван Данилович требовал от новгородцев части закамского серебра, на что при таком положении он получил право).

Далее, при содействии Церкви он хозяйственно осваивал и обживал захолустные перед тем районы. Так, например, тотчас же после приобретения Костромы, этого «ключ-города» к дальнему северо-востоку, он средствами упоминавшегося нами Захарии Чета закладывает Ипатиевский монастырь, от которого очень скоро отпочковывается ряд монастырьков, прерывистой цепочкой выстроившихся вверх по реке Костроме вплоть до Комельских (вологодских) лесов. Вокруг каждого монастыря вскоре появлялись селения «Новожилов»; оживал край лесных дебрей.

Создание силами и Калиты и иерархов Церкви предпосылок к сближению Новгорода с Москвою вовсе не было агрессией даже с точки зрения того времени, ибо, не говоря уже о том, что Новгород был исконно-русским, он, несмотря на его экономическую мощь, находился в таком положении, что, говоря словами профессора С. Ф. Платонова («Лекции по русской истории», изд. 9-е, стр. 142), «если бы не было Москвы, Новгород стал бы жертвою иного соседа». А «соседи» Новгорода (Литва и немцы) по отношению к Руси были, как известно, более чем недоброжелательными.

Как бы ни глубинною была Москва, но дальновидный Иван Данилович позаботился об укреплении города. «Кремник» (Кремль) он обнес стенами, правда, деревянными, но очень прочными, массивнодубовыми, непробиваемой для стенобитных орудий того времени толщины.

Попутно отметим, что княжеский двор Ивана Калиты стоял на краю Боровицкого холма, подъем на который даже для пешехода в то время (и чуть ли не до XIX века) был по крутизне его весьма затруднителен.

Благочестивые князья строили много церквей и немало монастырей.

В этом ряду Ивану Даниловичу принадлежит одно из самых почетнейших мест.

Еще не завершив строение и оборудование Успенского собора, Иван, как мы уже знаем, испрашивает благословение митрополита Феогноста на сооружение Спасского Преображенского монастыря.

На его месте, т. е. на Боровицком холме — территории княжеского двора — уже была деревянная церковь Спаса Преображения. Иван вместо нее построил каменную, замечательной для своего времени архитектуры. «Скопидом» не пожалел казны и на ее украшение. По свидетельству беспристрастных источников, он украсил ее чудными иконами и «всякими узорочьями», обильно снабдил ее всей необходимой утварью и книгами. Окончание постройки относится приблизительно к 1330 году. Очень скоро при ней был устроен монастырь. «Мнихолюбивый» князь с согласия митрополита перевел сюда иноков из Даниловского монастыря, устроенного его отцом. Опекал он монастырь исключительно внимательно, вплоть до личной заботы об одежде и пище монахов. На будущее время он обеспечил свой любимый монастырь определенными доходами. Услаждаясь здесь душеспасительными беседами с иноками, Иван Данилович, кажется, в этом же монастыре принял перед смертью пострижение в схиму. Западный притвор храма Спасо-Преображенского на продолжительное время сделался местом погребения московских великих княгинь, принимавших иночество большею частью перед смертью: первой там, еще в 1332 г. погребена супруга Ивана Даниловича Елена, второй — его невестка Анастасия.

Он же достроил начатый Даниилом Богоявленский монастырь.

На краю того же Боровицкого холма стояла маленькая деревянная церковь Михаила Архангела. В 1332 г. на ее месте Иван Данилович воздвиг крупный для его времени каменный храм и обеспечил его всем необходимым не менее, чем церковь Спас-Преображения. Это и был известный Архангельский собор, которому его строитель предназначил быть усыпальницей своих потомков мужского колена. В нем же погребен и сам Иван Данилович Калита (близ южных дверей у западной стены). Архангельский каменный храм сооружен Калитою в память избавления Москвы от прокатившегося по многим районам страны голода, вошедшего в летопись под названием «рослой ржи».

К 1333 г. относят постройку Иваном Даниловичем каменной церкви Иоанна Лествичника в Кремле, в том месте, где ныне колокольня Ивана Великого. Полагают, что эта церковь построена им в честь ангела своего и своего сына Ивана Ивановича.

В районе позднейшей Малой Лубянки стояла церковь Иоанна Предтечи. Исследователи говорили о том, что она была построена Иваном Калитою в 1337 г. [1].

И еще многие церкви, во всяком случае никак не меньше десяти, построены в Москве при Иване Калите. О том, что большая часть их построена на средства великого князя, говорит то обстоятельство, что своих богатых бояр он ориентировал на постройку церквей и монастырей не в Москве, а вне ее, в первую очередь во вновь приобретенных районах. Вспомним пример с Захарием Четом, не единственный в своем роде. Приведем еще один, характерный. Выдав свою дочь замуж за Ростовского князя, он передал в службу своему зятю несколько своих бояр. Ими он воспользовался для укрепления своего влияния в Ростове. Вместе с тем он побудил их к церковному строительству в княжестве.

В последние годы жизни Ивана Даниловича произошла канонизация св. Митрополита Петра и установлен в честь его общерусский церковный праздник — 21 декабря. Причисление великого святителя к лику святых произведено Константинопольским Патриархом по представлению Митрополита Феогноста. Первые же записи о чудесах у его гроба были, по свидетельству историка архиепископа Макария («История Русской Церкви», т. IV, кн. 1, стр. 251), сделаны Иваном Даниловичем еще в начале 1327 г.

В заключение скажем, что успех весьма многих государственно-объединительных мероприятий Ивана Даниловича был обусловлен активнейшим содействием Церкви Русской своему благочестивому сыну.

НИКИТА ВОЛНЯНСКИЙ

[1] «Степенная книга» свидетельствует, что честь построения на нынешней Петровке (в XIV веке — Высоковской слободе) храма Боголюбской Божией Матери, сделавшегося потом основной церковью Высоко-Петровского монастыря, также принадлежит этому великому князю — неутомимому храмостроителю (см. В. В. Назаревский. Из истории Москвы 1147—1913, стр. 24).