МОИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПРИ ВОЗВРАЩЕНИИ НА РОДИНУ

Родина! Что может быть выше этого слова на земле?!..

Мне думается, что только тот может понять и оценить это слово, во всей полноте и смысле его значения, кто так или иначе выстрадал за него и, особенно, кто жил более или менее продолжительное время вне Родины, за границей.

Судьба забросила и меня, на значительный период моей жизни, в Польшу, где — около двадцати лет — мне пришлось работать, хотя и среди родного и близкого мне украинского и белорусского народа, но все же, в условиях чуждых нашим национальным и бытовым традициям и потому полных духовной неудовлетворенности и тоски по родным, утраченным идеалам.

Поэтому, когда решающий 1939 год принес всей Западной Украине и Белоруссии освобождение, мы все там были искренно счастливы не только за духовное, но и пространственное объединение со всею великою и могучею нашей Советской Родиной. Но война 1941 года вскоре оторвала нас от этого единения, и мы снова оказались в рабстве, наихудшем, какое можно только себе представить, — в рабстве хищного и беспощадного немецкого зверя.

Трудно описать картину страданий нашего украинского и белорусского народа, под пятой этого временного, коварного и надменного немецкого хищника, вообразившего себя как-бы в Африке среди дикарей, и потому безжалостно истреблявшего не только всю нашу тысячелетнюю, национальную культуру, но и жизни миллионов гражданского населения.

Жутко и больно было смотреть на те невероятные и бесконечные разрушения, которые предстали моему взору при возвращении моем на родину: города и села, где только стоял временно наш злобный и надменный враг, — все это разрушено, исковеркано и изуродовано до неузнаваемости...

На всем протяжении моего путешествия по родной земле, начиная от русской границы с Чехословакией и городов: Мукачева, Львова, Здолбунова и других близких и хорошо известных мне уголков Западной Украины, и кончая древнею «матерью городов русских», седовласым и величественным Киевом, а также городами: Нежином, Брянском и Орлом, я увидел всюду по пути следы такой массы разрушений и развалин, что мое сердце буквально обливалось кровью, — так было больно смотреть на все эти незажитые еще наши отечественные раны, плод чудовищных зверств и озлобления обезумевшего от неудач военного хищника.

Трудно согласовать и с логикой все эти безумные зверства, бесцельность и бессмысленность которых ясны каждому непредвзятому уму: что хотел этим выразить коварный враг, — вероятно и сам он не сумел бы объяснить. Проще признать их результатом его бессильной злобы и дикого, чудовищного ослепления...

И вот, на фоне этой злобы, выплывает лик русского народа, — такой противоположный: отзывчивый сердечный и незлопамятный; какой противоположностью является он по отношению к своему побежденному врагу, и как, в общем, снисходительно относятся все русские люди к своим военнопленным!..

И далее, что поразило меня, по возвращении моем на родину, — это удивительная энергия и творческая работоспособность нашего народа.

Не уныние и не надломленность духа, какие естественно было бы ожидать после этой страшной мировой войны, нашел я среди нашего родного народа, но именно его поразительную творческую бодрость, доходящую временами до энтузиазма, в деле восстановления разрушенных городов и сел, фабрик и заводов, храмов и жилищ, и вообще всей нашей общественной и бытовой структуры. Поразил меня также и изумительный подъем свободного религиозного самосознания, готовности верующих итти на все лишения, во имя возрождения церковной жизни и местами полузабытых церковных идеалов.

Уже тот очевидный факт, что целая Галиция, а вслед за нею и Прикарпатская Русь после почти четырехсотлетнего над ними римского владычества, воссоединились с родной Православной Русской Церковью и что все наши внутренние разделения и расколы изжиты; что народ наш и его иерархия дружно сплотились в один сплошной, можно сказать, церковный монолит, вокруг сияющего священным нимбом Московского Патриаршего Престола, — уже эти простые и очевидные примеры, сами собой, с поразительной ясностью и рельефностью свидетельствуют о мудром управлении в Русской Православной Церкви, о ее высоком церковном удельном весе, а также о ее определенных национально-церковных устоях, которыми так решительно отличается мировоззрение православное от католического. Идея соборности и здорового церковного демократизма, идея царствия Божия «не от мира сего» (Ин. 18, 36), простота и безыскусственность, как основной лейт-мотив в жизни и нравах Православного Востока, — вот камни преткновения между нами и Римом, вот чем отличается Православие от Католичества!

Поэтому, когда я вступил в управление вверенной мне Святейшим Патриархом Алексием Орловской епархией, я был не только удовлетворен своей новой духовной паствой, но и успел привязаться к ней в самый короткий срок после моего прибытия.

Думаю и имею основание быть уверенным, что и паства также привязалась ко мне, тем более, что за короткое время я успел послужить в ряде городов моей новой епархии, в том числе в Брянске, Ельце и Задонске, и везде имел с моей паствой самое живое и трогательное общение. Что же касается города Орла, то в нем я имел возможность совершать службы во всех храмах и даже в Никитском храме освятить престол.

Однако желая быть искренним и откровенным, не могу скрыть и некоторых дефектов в нашей церковной обстановке, которых, к сожалению, еще не мало, особенно в быту нашего приходского духовенства и церковных старост, часто не всегда помышляющих о своем высоком назначении и призвании.

Впрочем, исключения ведь бывают и во всех грамматических правилах, отчего эти правила отнюдь не теряют своей силы и целесообразности. Зато верующий наш церковный народ, своею верою и благочестием, как-бы искупает все наши немощи и невольные недостатки и своею любовию покрывает их, в назидание нам и руководство, а великая творческая стихия по возрождению наших высших духовных школ дает нам светлую надежду на будущее.

Самое оживление нашей отечественной церковной жизни чувствуется не только в возрождении новых церковных общин и приходов: оно чувствуется прежде всего в громадной посещаемости богомольцами наших храмов, в красоте церковного богослужения, а также, и это быть может самое главное, в молитвенно-религиозном экстазе всех верующих людей. Теперь ведь это не простые формалисты, отбывающие, так сказать, церковную повинность казенного, «господствующего» Православия, какое наблюдалось нередко прежде, до революции 1917 года, когда за принадлежность к Православной Церкви и служение в ней можно было получать различные государственные награды, вплоть до чипов и орденов. Теперь это люди, в подавляющей массе, вполне церковно-сознательные, убежденные и глубоко преданные Матери-Церкви не во имя каких либо житейских интересов, но в силу своей глубокой веры и во имя спасения души, весьма часто с поразительной чувствительностью переживающие все наши духовные скорби и радости и реагирующие тем или иным образом на духовные недуги и нестроения.

Поэтому управление епархией в настоящее время дело не легкое, как это было прежде, но весьма сложное и трудное, требующее громадной чуткости, зоркости и непрестанной духовной бдительности, что, при наличии упрощенной системы всего канцелярского епархиального аппарата, временами налагает на некоторых епископов даже непосильное бремя.

Правда, количество приходов в епархиях теперь, сравнительно с прошлым, сильно сократилось, но зато сами по себе приходы значительно разрослись и местами таковы, что наше духовенство едва справляется со своими обязанностями, а временами даже и изнемогает от переобремененности церковными требами, так что для своей личной жизни не имеет ни одной свободной минуты.

Тем не менее вся наша родная церковная жизнь, можно утверждать, явно идет к прогрессу и определенно выполняет не только свою внутреннюю, идейную миссию, по религиозно-нравственному воспитанию нашего народа, но и, что важнее всего, выявляет свое всемирно-историческое призвание, объединяя весь православный мир и все славянские народы под одним общим церковно-национальным лозунгом великой и неумирающей Кирилло-Мефодиевской идеи. «Москва — третий Рим», остается попрежнему символом всемирной собирательной идеи, в противовес папству, с его стремлениями к духовному самодержавию, епископским аристократизмом и маниакальными мечтами о земном владычестве. Посещение Москвы Восточными Патриархами, посещение Святой Земли Святейшим Патриархом Алексием, приезд в Москву делегации от Православной Чешской Церкви и, в результате, назначение туда русского православного Экзарха говорят об исключительном оживлении в лоне Православной Вселенской Кафолической Церкви, под фактическим водительством Русского Православия: «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать», как говорили наши предки, во времена Иоанна III...

При таких условиях продолжалось и мое недолгое управление Орловской епархией, пока, наконец, бывший архиепископ Орловский Фотий снова не возвратился на свою кафедру, а я не оказался перемещенным на кафедру Тульскую.

Впрочем и в Туле я почувствовал себя неплохо, так как и здесь нашел вполне благоприятную почву для церковной работы, а духовенство Тульской епархии в интеллектуальном отношении даже оказалось значительно выше Орловского духовенства. Что же касается самих приходов Тульской епархии, то достаточно лишь указать, что среди них имеется и такой приход, как «Ясная Поляна», с православным храмом в селе Кочаки (где погребены все Толстые и куда я недавно командировал, в качестве настоятеля прихода, магистра богословия Московской духовной академии, митрофорного протоиерея Александра Князева), чтобы понять, какая высокая нравственная ответственность ложится на меня по управлению новой епархией.

В самой Туле духовенство оказалось также с достаточно высокой богословской квалификацией, жизнь церковная здесь, можно сказать, бьет полным ключом: храмы всюду основательно ремонтируются, приток богомольцев большой, и духовенство едва справляется со своими многочисленными церковными обязанностями, архиерейский дом благоустроен, гражданские власти относятся к Церкви благожелательно, и лишь от нас зависит дальнейший благоприятный ход всей нашей патриотической и церковной деятельности.

АРХИЕПИСКОП АНТОНИЙ (МАРЦЕНКО)