ГОРДОСТЬ РЯЗАНИ — МИТРОПОЛИТ СТЕФАН ЯВОРСКИЙ

«...Целую последним целованием и тебе, двадесятотрилетный возлюбленный мой престол, Богоизбранная дражайшая паства моя». В таких отечески трогательных выражениях обратился в предсмертном завещании первоиерарх Российский Стефан Яворский к своей Рязанской епархии, титул коей с завидной для провинции честью он пронес на протяжении всех двадцати трех лет своего выдающегося архиерейства.

Готовясь к исходу из сей жизни, больной, 62-летний первосвятитель выразил в том же завещании пожелание, чтобы тело его погребено было в престольном епархии его граде, Переславле Рязанском (как тогда называлась теперешняя Рязань) - «Если на это соизволит Государь Император и благословит Святейший Синод». Завещание заканчивалось молитвенным обращением: «Всеусердно прошу и молю: молитеся о мне ко Господу Богу, яко да милостива Того обрящу в день судный и да вселит мя, идеже глас радости вечныя Еже и вам всем получити желаю. Аминь».

Так, не взирая на блеск и шум столичной придворной жизни, на высоту занимаемого им положения, первенствующий Митрополит, тогда Президент Святейшего Правительствующего Синода», не мог заглушить в себе теплой привязанности к своей скромной провинциальной Рязани, коей завещал и свои архипастырские любовь и благословение, и свои посмертные останки.

Скончался Преосвященный Стефан в третьем часу пополуночи 27 ноября 1722 г. в Москве, на Лубянке, в своем Рязанском подворье. В тот же день тело его было вынесено в Троицкую при Рязанском подворье церковь, где оно и стояло до 19 декабря, т. е. до прибытия в Москву императора Петра и членов Св. Синода.

Отпевание в Бозе почившего иерарха с большой торжественностью совершено было Вице-президентом Св. Синода, архиепископом Новгородским Феодосием совместно с прочими синодальными членами 20 декабря в церкви Успения Пречистыя Богородицы, именуемыя Гребневския, куда перенесено было тело усопшего из Троицкой при Рязанском подворье церкви. По совершении чина отпевания гроб, вынесенный из церкви, был поставлен в убранные парчей и бархатом сани и под звон московских колоколов, сопровождаемый богатым сонмом столичного духовенства, следовал до окраин столицы — до Андроникова монастыря. Пред гробом несли свечу в лампаде патриаршей и архипастырский жезл почившего, обвитый черным флером. Коней вели цугом 30 человек солдат с факелами, в мундирах и черных плащах.

27 декабря тело усопшего архипастыря было привезено в Покровский, что под Переславлем Рязанским (теперешняя Рязань), монастырь, и того же числа, с процессией от Троицкого монастыря до собора было несено священниками. Домовые дети боярские, в числе 30 человек, в черных плащах с факелами, впереди процессии вели цуг коней, впряженных в те сани, на коих было везено тело от Москвы. Во всех церквах по пути процессии производился колокольный перезвон. По совершении последней панихиды тело архипастыря было погребено в Рязанском Успенском соборе, на правой стороне, у самого иконостаса.

При возобновлении Успенского собора в 1799—1804 гг. гроб с останками святителя был перенесен с подобающей честью в древний Архангельский собор, под сводами коего исстари погребались Рязанские архипастыри; здесь он положен в алтаре, на правой стороне где ризница [1].

Интересно отметить, что со смертью Митрополита Стефана, конечно, независимо от него, Рязанская епархия как бы сразу лишилась своей былой славы и из митрополии превратилась в рядовую епископию, от коей вскоре был отчислен и город Тамбов.

Начиная настоящую свою статью словами завещания Митрополита Стефана, мы были бы неправы, если бы обошли молчанием и другую завещательную волю почившего выдающегося святителя, имея в виду исключительную любовь сего иерарха к книгам. Находясь уже на одре болезни и ожидая исхода смертного, Митрополит Стефан написал в трогательных стихах (на латинском и славянском языках) «Последнее целование книгам». Это прекрасное стихотворение, ставшее лебединой песнью Рязанского архипастыря, как зеркало, отображает всю возвышенность духовного облика святителя. Вот оно:

ЭЛЕГИЯ

О, как вы часто в руках моих, книги, бывали светом моим, утешеньем.

Вас я теперь покидаю; щедро питайте других, изливайте им ценное миро;

Взор мой, от вас удаленный, увы, мне больше не станет душу мою насыщать.

Вы — мое миро, мой мед, моя сладость, и с вами мне было так сладко, отрадно,

Вы мне богатством и славой великою были, раем, предметом любви.

Дали вы мне и любовь свою, свет и доставили почести знатных...

Рок, неизбежный для всех, и меня увлекает теперь, лишая отрады безоблачных дней.

Вас я отныне не буду тревожить, на веки смыкаются веки уставших очей.

Вечная книга теперь пред очами моими раскрылась; Бог отверзает ее;

Каждый прочтет в ней и речи свои, и деянья, мзду восприимет за все.

Страшная книга!.. Она пред судищем откроет скрытые ныне дела.

В мыслях ее открываю... трепещут все члены.

В сердце вонзилась стрела.

Бог мой, Отец мой, щедрый податель всех благ!

Нежного чувства родник; моря, земли и далеких небес обладатель,

Бури смиряющий в миг, Ты управляешь так мудро путями созвездий,

Выслушай червя меня и запиши мое имя Христовою кровью.

Он — вся надежда моя. Вы же прощайте, писанья, жилище и... книги, трудно добытые мною.

Люди, все люди — и братья, и старцы — прощайте!

Мир покидаю земной.

Общая мать! Приими мое бренное тело; душу дам небу, — а кости, родная, тебе.

(Перевод Иванова, Труды Ряз. уч. Архив. комисс. 1891 г., т. VI, № 6, стр. 88—87).

Щедро озаривший север нашей страны светом своих дарований, Митрополит Стефан и по происхождению, и по образованию был южанин. Его имя числится в славном созвездии таких имен, как святителя Димитрия Ростовского, Лазаря Барановича, св. Иоанна Максимовича, св. Феодосий Черниговского, Варлаама Ясинского и других. Родился он под небом благословенной Украины, в г. Нежине, куда родители его, принадлежавшие к шляхетскому сословию, переселились из Галиции. В качестве памятника по себе митр. Стефан оставил в Нежине основанный им Благовещенский монастырь, называемый им «Нежинский Богородичный Назарет». Год рождения митр. Стефана —1660-й; мирское имя — Симеон.

Получив еще дома прекрасное воспитание и образование, Симеон поступил в знаменитую тогда Киево-Могилянскую коллегию, где сразу же обратил на себя внимание иеромонаха и проповедника Киево-Печерского монастыря, впоследствии митрополита Киевского, Варлаама Ясинского, который, взяв под свое покровительство богато одаренного юношу, направил Симеона для дальнейшего образования в заграничные школы, находившиеся в руках иезуитов: в Львовскую и Люблинскую, где Симеон преимущественно слушал философию, а затем, — в Познанскую и Виленскую, где изучал богословие. Для права поступления в католические школы Симеону пришлось притворно принимать унию и превращаться в Самуила. Возвратившись по окончании образования к своему покровителю и отрекшись, конечно, от униатства, Симеон так блистательно сдал экзамен по тем предметам, которым он обучался за границей, и выявил себя недюжинным поэтом, что получил название «лауреата поэзии» (poeta laureatus). По убеждению митр. Варлаама Ясинского Симеон в 1690 г. принимает монашество с именем Стефана и делается официальным проповедником-преподавателем риторики, пиитики и богословия в Коллегии Киевской епархии. Титул игумена Стефан получает в 1698 г. (Никольского пустынного монастыря). Исключительная находчивость, меткое остроумие, поразительная теплота чувств, начитанность, основательнейшее знание Библии, живость ораторских движений и разнообразие приемов, — все это быстро составило громкую славу замечательному проповеднику.

В 1700 г., при восстановлении Переяславской кафедры, Митрополит Варлаам Ясинский не находит более лучшего кандидата для замещения последней, чем 40-летнего игумена Стефана, коего с этой целью и направляет в Москву к Патриарху Адриану. Приезд Стефана совпал со смертью любимца Петра, знаменитого боярина-полководца, фельдмаршала Алексея Семеновича Шеина, для произнесения надгробного слова над коим во время устраиваемых с особой пышностью похорон требовался блестящий проповедник. Такового в Москве среди столичного духовенства не оказалось, и приезд киевского «лауреата поэзии», — о коем как о проповеднике гремела уже слава, — пришелся как нельзя более кстати. Богатая природная одаренность при высоком и всестороннем его образовательном уровне выявилась сразу же с такой яркостью и силой, что буквально всех покорила, захватив и самого Петра, который не колеблясь со свойственной ему стремительностью принял соответствующее решение о приезжем выдающемся монахе. Судьба Стефана была решена. В планах Петра скромная Переяславская кафедра отошла уже на задний план, а приезжий киевлянин стал предноситься как самый подходящий на его взгляд кандидат на ведущее среди епископата место. В обход последовательных ступеней иерархической лестницы, приезжий провинциальный игумен получает белый клобук с определением на ближайшую к Москве Рязанскую митрополию, оказавшуюся к тому времени вакантной. Однако такой головокружительный ход служебной карьеры не только не опьянил Яворского, но прямо-таки испугал, убив у верного сына Украины все мечты и планы насчет лелеянного им устройства под небом своей прекрасной родины. Вопреки монашескому послушанию Стефан посмел даже решительно отказаться, но ничего не вышло, и ему приказано было готовиться к посвящению 16 марта. В назначенный день собралась власть в собор, начался благовест к литургии. Стефана нет. Послали за ним на Малороссийское подворье, — и там нет его: уехал в Донской монастырь. Послали туда — Стефан и на этот раз все же отказался поехать на хиротонию. Патриарх Адриан донес царю; тот в гневе потребовал от Стефана объяснения его недопустимого поступка. Помимо сильной привязанности к родной Украине, у Стефана были и другие причины отказа, среди коих были и привитые ему, особенно — в униатских школах, предубеждения против всей церковной жизни в Великой России [2].

Как человек предусмотрительный, Стефан не мог не считаться и с теми недоброжелательством, неприязнью и злостными интригами, коих он вправе был ожидать от завистливых москвичей-церковников. Конечно, может, были какие и другие неизвестные и непонятные нам причины, но все представленные объяснения были восприняты лишь как отговорки, показывающие нежелание намеченного кандидата быть епископом в Великой России. Ослушника царской воли Петр все же не подверг взысканию, но приказал решительно спешить с хиротонией, каковая и состоялась 7 апреля 1700 г. Престарелый, мучимый болезнью Патриарх Андриан на этот вторичный раз не мог или не хотел принять участия сам в рукоположении и поручил последнее Трифиллию, митрополиту Сарскому и Подонскому.

В день хиротонии, после литургии в Успенском соборе, новопоставленный Рязанский митрополит от соборной церкви до Рязанского подворья ехал в патриаршей карете, сопровождаемый многочисленною свитою из духовных и светских лиц. 17 мая в покоях Рязанского подворья новым митрополитом был дан торжественный обед, на коем присутствовал и сам царь Петр Алексеевич с боярами и приближенными.

Первое знакомство митрополита Стефана с Рязанью состоялось 9 июня. В своем благословенном жребии новый архипастырь был встречен весьма торжественно и приветливо: его сретали с многолюдным крестным ходом в загородном монастыре, откуда, облаченный в мантию, святитель шел пешком, с крестным ходом. Свою новую, Богом врученную паству митрополит Стефан приветствовал в соборе прекрасной речью, после коей был отправлен торжественный молебен.

Слово, бывшее послушным орудием в устах Стефана Яворского, и здесь, в Рязани, как недавно и в Москве на шеинских похоронах, сделало свое дело: рязанцы были побеждены своим новым златоустым архипастырем, сразу завоевавшим прочные симпатии. Полюбилась и Рязань Стефану: тихая, патриархальная, утопающая вся в садах и зелени. Рязань напомнила святителю-украинцу близкий сердцу его Нежин и всю тонущую в садах Украину. На всех последующих этапах архиерейской жизни Стефана Рязань была неизменным «престольным епархии его градом», верность коему он сохранил до гробовой доски; с именем «Рязанского» он отошел в вечность и записан на всех скрижалях истории. Рязань, можно сказать, примирила Стефана с Великой Россией и сгладила горечь первых столичных переживаний. Надо помнить, что Стефан, помимо личных симпатий и антипатий, свойственных каждому человеку, имел и основательные, объективные причины быть недовольным Великой Россией, так как в его время в Малороссии была еще неизжита неприязнь к Москве за переход Киевской митрополии из ведения Константинопольского Патриарха. Будучи воспитан во взглядах и традициях галицко-украинских, Стефан неблагосклонно смотрел и на все обычаи и воззрения «москалей». Оскорбляло Стефана и то еще, что одновременно с его назначением было введено такое «новшество», как учреждение Монастырского приказа, значительно сократившего и власть, и доходы архиереев. Следует и еще добавить, что первый руководитель нового приказа, назначенный Петром, Мусин-Пушкин по своим личным качествам мало соответствовал своей должности, постоянно вмешиваясь в дела патриаршего управления и, являясь карьеристом, старался лезть в доверие Петра за счет компрометирования и урезывания прав и положения архиереев. Для книжного инока, привыкшего к научной и созерцательной жизни, каким был Стефан, завидное на наш взгляд его назначение для него самого ни в коей степени не было счастливым достижением.

Не было «достижением» назначение Стефана и для Петра, который, будучи опытным в административных и материальных делах, оказался введенным в ошибку тонкой изощренностью униатско-иезуитических школ воспитания, научивших Стефана искусно скрывать под шумихой и блеском кажущейся прогрессивности и либеральности староцерковное, реакционное «нутро», — качество и по сии дни сохранившееся в католичестве. До крайности светский, артистически-светский по своим словам и приемам проповеднического и писательского воздействия на слушателей и читателей, Стефан по существу был не только просвещеннее престарелого Адриана, но во многих отношениях и упорнее, настойчивее последнего. Если у Адриана антагонизм с Петром зиждился на таких чисто внешних вещах, как «брадобритие», то корни расхождения Стефана с Петром были несравненно существеннее и полновеснее.

Десятому (по счету) Патриарху, каковым пришлось быть святителю Адриану, Господь судил занимать патриарший престол в течение десяти лет (1690 г. 24 августа — 1700 г. 15 октября). Адриан, ранее Казанский митрополит, был выдвинут на центрально-церковное место, как «крепкий стоятель» за старые, исконные устои церковно-русской жизни царицей Наталией Кирилловной. Нисколько не сочувствуя иноземным обычаям, но не будучи нисколько в силах противостоять им, Адриан все же пробовал демонстрировать такие свои симпатии (при казни стрельцов в 1689 г. Патриарх ходил в Преображенское с иконою Богоматери, но был грубо отослан обратно Петром. Не благословлял насильственного пострижения царевны Софии с именем Сусанны в Ново-Девичьем монастыре и Марфы Алексеевны с именем Маргариты — в Александровском-Покровском. А приказание Петра о пострижении сосланной в Суздальский Покровский монастырь царицы Евдокии Феодоровны Лопухиной задержал на целый год). Положение Патриарха Адриана было вдвойне тяжелым и трудным: вынужденный в конце концов замолчать по поводу противного старинным русским обычаям брадобрития, Патриарх подвергся жестоким нареканиям в народе. Вконец ослабевший, тяжко больной Адриан в 1696 г. подвергся параличному удару, повторившемуся в 1700 г.

После смерти Патриарха Адриана Петр не повелел созывать епископов для избрания нового Патриарха, а просто поручил управление патриаршими делами Стефану, митрополиту Рязанскому и Муромскому, с именем «Экзарха Святейшего Патриаршего престола, блюстителя, Администратора и попечителя Академии». Яворский принял в свои руки кормило Церкви в исключительно тяжелое время, — что признается как всеми современниками, так и последующими историками. Появившийся раскол не только не ослабевал, но усиливался, захватывал не только простых людей, но и монашество и даже архиереев (Арсений, Митрополит Ростовский). Все более и более распространялось по всей России убеждение, что св. православной вере грозит совершенное уничтожение. Вожаки раскола убеждали народ итти на страдания и смерть, как на жертву, угодную Богу.

Положение Стефана было двойственным: обязанный по своему официальному положению защищать петровские преобразования и нововведения, он в душе им, нисколько не сочувствовал. Особенно претили Стефану иностранно-немецкие (лютеранские) просвещение и обычаи, широко проникавшие в Россию, все более и более захватывавшие служилые верхи. Верховный пастырь Православной Церкви, каковым был Стефан, нес все трудности, налагаемые на него в деле охраны устоев веры и благочестия, и молча, где и как мог, противодействовал им.

Считая себя ответственным представителем церковной власти, Яворский зорко следил за моральным состоянием русского общества и смело порицал порок везде, где находил таковой. Так как, по мнению, Стефана, новый порядок общественной и частной жизни, вводимые Петром, в угоду широкому наплыву иностранцев, способствовал быстрому развращению исконных нравов русского народа, то, естественно, что Стефан, и по своему положению и по личному настроению, не только не сочувствовал таковым, но и многие из них, или лучше — злоупотребления через них - не только обличал, но и строго карал.

Россия распадалась на две партии: на партию старины и обновления. Стефан, всецело сочувствовавший первой, должен был, в силу своего положения, лицемерно поддерживать до поры до времени вторую. Борьба с расколом и особенно с неметчиной, с протестантством, заняла все святительство Яворского, с каждым годом усиливаясь все более и более. Опасность такой борьбы заключалась в том, что немцы-протестанты занимали высокие государственные должности, имели влияние на Петра, а тот в свою очередь старался не обижать их как полезных в переустройстве различных сторон государственной жизни. Только одни немцы-протестанты могли иметь тогда свои «кирхи», чего были лишены католики. Будучи строгим приверженцем прав, ученья и обрядов Православной Церкви, Стефан прекрасно сознавал свою, впитанную еще в униатско-иезуитских школах нетерпимость к немцам-протестантам, свою «несозвучность» преобразовательной эпохе и потому не переставал постоянно проситься «на покой». Озабочиваясь, чтобы немецко-лютеранские воззрения не проникли в Русскую иерархию, Стефан не раз писал письма, чтобы отнюдь не допускали до епископства Феофана Прокоповича, образ мыслей коего Стефан находил неправильным. Но как ранее Петр отстоял посвящение избранного им самим Стефана, так и позднее Петр оказался тверд в выборе Феофана.

С чисто-церковной стороны наиболее блестящим периодом деятельности Стефана Яворского была первая половина его служения — примерно до 1712 г., когда произошла неприятная история с его словом «О хранении заповедей Господних», сильно не понравившимся Петру и озлобившим его, так что царь не стал более скрывать своего нерасположения к недавнему своему любимцу и в лучшем случае только терпел его. Подавленный последним обстоятельством, впечатлительный Стефан сразу как-то ушел в себя, замкнулся и стал смотреть на свою жизнь и святительство, как на «догорание».

Открывшаяся в Москве в 1713 г. и получившая быстрое распространение лютеранско-кальвинская ересь доставила много мучительных терзаний Стефану, который, опасаясь усиления вреда в смысле проникновения ереси в толщу народа, отложив в сторону всякое человекоугодие и страх перед сильными мира, мужественно встал на защиту попираемого православия и, напрягши все силы своего ума, пишет знаменитую свою апологею «Камень веры» (полное заглавие: «Камень веры православный Церкви Святые сынам на утверждение и духовное назидание, претыкающимся о камень претыкания и соблазны — на восстание и исправление»). Исполненный святой ревности к православию и воодушевления Стефан с исключительной силой поднял в этой книге свои смелый голос против начинавших развиваться антиправославных взглядов и верований. «Это была лучшая, высокая минута в его жизни», говорит один из исследователей жизни и деятельности Яворского. Прославившееся не только в России, но и за границей знаменитое творение Стефана имело вначале довольно печальную судьбу.

Несмотря на одобрение книги в рукописи Петром, при жизни Стефана «Камень веры» так и не был отпечатан; книга увидела свет лишь шесть лет спустя после смерти Яворского (в 1728 г.). Поборниками лютеранства против книги была поднята настоящая война, и книга вскоре была изъята из обращения появились всякие скверные пасквили на прекрасную книгу вроде «Молотка на Камень», наполненное грубо-неприличной руганью и бранью противоречившего святителя, стойкого ратоборца за чистоту Православия. Ложь и поношения были авторитетно опровергнуты архиепископом Феофилактом Лопатинским. Все же за защиту «Камня веры» имелись и пострадавшие, в частности, Киевский Митрополит Варлаам Войнатович, великолепно издавший в Киеве «Камень веры», (по вызове в Тайную канцелярию был лишен сана и выслан в Белозерский монастырь. Друг покойного — Феофилакт Лопатинский (архиепископ Тверской) за одно одобрение «Камня веры» был подвергнут в той же канцелярии жестокой пытке: 3 раза подымали его «на виску» и 3 раза били батогами без рубахи, после чего, объявив лишенным сана, заключили в Петропавловскую крепость. Жутко писать об этом в теперешние дни!

Наезды в свой архипастырский «жребий», в тихую Рязань, успокаивали и умиротворяли мятущийся дух утесняемого первосвятителя. Особенным предметом попечения и забот митр. Стефана был величавый Успенский собор, составляющий и по сие еще время церковно-архитектурную гордость Рязани. В 1700—1702 гг. по распоряжению митр. Стефана, на его средства (по тем временам крупная сумма — 12.500 руб.) был позолочен иконостас и написаны св. иконы в Соборе. 15 августа 1702 г. красавец-собор был торжественно освящен. В 1703—1704 гг. митр. Стефан поставил на соборе 4 новые главы, а среднюю, сброшенную бурей, поставил вновь. В 1706 г. позолотил кресты на главах. В тот же год митр. Стефан ездил из Рязани в Киев. В 1707 г. перед собором была устроена площадь. Победа над шведами (под Полтавой) праздновалась в Рязани целых пять дней, в течение коих раздавался непрерывный звон.

В 1711 г. митр. Стефан, приобретший в Москве у немецкого купца железо, перекрыл Рязанский Успенский собор. В 1712 г. митр. Стефан выписывал из Москвы каменных дел мастеров для ремонта собора.

В 1714 г. поновлен чтимый в Рязани образ Феодотьевской Божией Матери.

...О проповедях и вообще о литературной деятельности митр. Стефана Яворского, каковые сам он признавал своим особым призванием, много уже писалось, и эта сторона деятельности Яворского является наиболее известной и изученной, помимо исследований и комментариев, в своих дошедших до нас непосредственных, письменных оригиналах. Помимо печатавшихся в разное время и в разных местах проповедей Стефана Яворского, часть таковых в числе 29 в 1804—1805 гг. была издана особым сборником. В рукописях сохранилось около 200 проповедей, разделяющихся по своему содержанию на: а) догматические, б) нравственные и в) торжественно панегирические, говорившиеся но особенным обстоятельствам (то по случаю войны со шведами, то по поводу измены Мазепы, то на войну с Турцией и т. д.). Во всех проповедях последнего порядка митр. Стефан являл себя восторженным панегиристом Петра, убежденным сторонником всех реформ и предначинаний его, пока те не шли в разрез с исконными русско-православными устоями. Не только деятельности подвиги Петра, но и природные дарования, знания, трудолюбие и даже... рост царя, — все это воспевалось в особо возвышенном, напыщенном тоне, зачастую — с высокопарными, тяжеловесными заголовками вроде: «Жатва торжественная, мечными серпами российских победоносцев, на Марсовых Ливонских полях, в самое жатвенное время, т. е. в месяце иулии и августе, в году 1704, егда преславные города Нарва и Дерпт крепкого Российского воинства рукою пленены быша, собрана и на триумфальную колесницу, от Езекиилева пророчества составленную, возложена в Москве, в начале лета 1705». Конечно, нечего доверить, что все подобные «викториальные» проповеди, принимаемые Петром весьма благосклонно, произносились Стефаном в течение первых одиннадцати годов местоблюстительства. Проповеди второго порядка, т. е. на нравственные и нравообличительные темы, являются лучшими. Здесь митр. Стефан не отходит от предмета в сторону, не вдается в мистику, не прибегает к туманным алегориям, а говорит прямо, с горячим, неподдельным чувством. Эти-то проповеди, вроде упоминавшейся выше «О хранении заповедей Господних», и сыграли роковую роль в служебной карьере митр. Стефана, воспринятые Петром и его сановниками как направленные лично против них.

Вот примеры из таких обличительных слов:

«Глянешь на начальников — растление, глянешь на подчиненных растление, глянешь на приказы — растление, глянешь на посыльщиков, которые, яко пиавицы, кровь пиют из людей убогих, снедающи люди вместо хлеба; о коликое узриши растление» (проповедь 1712 г., «Христ. чтение», 1867 г., ч. I, стр. 829) или в той же проповеди: «Законы человеческие о коликое имут расстояние от закона Божия! Закон Господень - непорочен, а законы человеческие бывают порочны. Какой бы то закон, например, поставити надзирателя над судьями, и дати ему волю, кого хощет обличити, да обличит, кого хочет обесчестити, да обесчестит».

Проповеди догматического характера направлены в большинстве против распространявшихся в русском обществе лютеранских взглядов, вследствие наплыва в Россию немцев. Проповеди этого рода или вернее — слова — являются весьма полноценными по своему содержанию, развиваясь часто в целые богословские трактаты.

Излагая положительное учение Православной Церкви, проповедник не оставляет без внимания и противников — лютеран и кальвинистов. Имена еретиков Лютера и Кальвина митр. Стефан никогда не произносит спокойно, но в пылу ожесточенной полемики снабжает всякими ругательными эпитетами: «сквернейший», «мерзкие козлище», «прескверные», «христоненавистные» и проч.

Являясь по своему времени большим мастером проповеди, Яворский произносил их прекрасно, сопровождая мысли и чувства свои различными жестами. Даже враги и те признавали исключительные проповеднические дарования Стефана, который нередко мог заставлять своих слушателей проливать слезы. По своему характеру проповеди Яворского являются шедевром схоластики, все утонченные свойства коей нашли в проповедях Яворского самое широкое выражение и приложение. Впрочем, каковы бы ни были свойства проповедей Стефана Яворского, отделенного к тому же от нас двумя с половиной веками, они, эти проповеди, теперь забыты. Таков удел и всех вообще церковных проповедей, которые умирают... раньше самих проповедников.

...В день празднования иконе Б. М. «Знамения» (27 ноября) в Рязанском соборе произносится «Вечная память приснопамятному Стефану митрополиту Рязанскому». Присоединимся и мы к тому же молитвенному обращению и, мысленно склонившись над его могилой, с своей стороны также скажем: «Вечная тебе память, великий Святитель, явившийся гордостью Рязани!»

АРХИЕПИСКОП ДИМИТРИЙ ГРАДУСОВ

[1] Такие подробности мы заимствуем из статьи В. Самарянова, помещенной в книге «Празднование 800-летия г. Рязани», изд. 1896 г.

[2] Так, например, Стефан пояснял царю, что в Великой России могут называть его и «ляшенком» (полячишком) и «обливанником» и чуть ли... не еретиком.