ВЕЛИКАЯ ОБЩЕРУССКАЯ СВЯТЫНЯ

(Троицкая Сергиева Лавра в прошлом и настоящем)

(Окончание)

Дело Сергия вовсе не угасло с его телесной смертью. Троицкий Сергиев монастырь сделался местом массового благочестивого паломничества, особенно с открытием его мощей, последовавшим через 30 лет после его кончины.

Весьма велико для всей страны было просветительное значение Сергиевой обители. Непосредственный сподвижник Сергия, инок Епифаний, прославился и как первый биограф Сергия и, в некотором роде, как первый историк начального периода жизни монастыря.

Во 2-й половине XV в. всероссийская слава монастыря приумножилась трудами его нового брата — сербского иеромонаха Пахомия Логофет. В молодости он иночески подвизался на Святой Афонской горе и приобрел себе славу крупного богослова и знатока древне-христианских первоисточников. Его ученость и литературное дарование были известны и в России. Он был приглашен в Москву как для сличения церковных книг с древнейшими подлинниками, так и для составления житий некоторых святых, почитаемых Русской Церковью, и церковных служб, посвященных им.

Он много лет трудился в Троицком монастыре, пользуясь помощью и содействием просвещенных иноков последнего. Логофет явился одним из самых плодотворных и одаренных церковных писателей России. Но кроме чисто церковных его произведений, он прославился своей знаменитой книгой «Сказания о князьях Владимирских». В ней изложена своеобразная теория преемственности великих держав, в силу которой он доказывает, что Москва наследует Риму как мировая держава. Это положение, высказанное до него в общей форме Митрополитом Зосимой и ученым монахом одного из псковских монастырей Филофеем, Пахомий Логофет попытался обосновать фактическим историческим материалом. Более поздние исследования не подтвердили ряда фактов, изложенных в работе Логофета, но для своего времени этот его труд имел большое прогрессивное значение в арсенале идеологического оружия для укрепления русского централизованного национального (а затем и многонационального) государства.

Мы имеем полное право считать Пахомия Логофета отдавшим вторую, самую плодотворную часть своей жизни русской земле и, в частности, обители Преподобного Сергия, где он вел также очень энергичную внутримонастырскую деятельность.

В период царствования Ивана Грозного игуменом монастыря был архимандрит Артемий. Великая заслуга этого высокоученого инока в том, что при нем и под его личным руководством и во главе с ним Троицкий монастырь, как важнейший в стране центр церковной мысли, стал пропагандистом великой идеи «об истинном разуме и об истинной вере». Это учение разоблачало антихристианский смысл тогдашней широкой практики совмещения тщательного, слепого исполнения внешнеобрядовой стороны религии с безнравственной, порочной личной и общественной жизнью.

Иван Грозный, сам великолепный знаток Св. Писания и талантливый полемист, часто урывал время от серьезных государственных дел для продолжительных откровенных бесед с Артемием и на отвлеченно богословские и на остро-злободневные государственные темы. Великий державный муж очень любил Артемия.

Наконец, во время игуменства Артемия в Троицком монастыре проживал знаменитейший просветитель XVI в. Максим Грек, в том же монастыре и почивающий. Его выдающейся деятельности посвящено наше маленькое исследование («Журнал Московской Патриархии» №6 за 1945 г.).

Он имел громадное влияние на дальнейшую просветительную деятельность монастыря, о которой скажем ниже.

Хозяйственная мощь монастыря продолжала укрепляться и после смерти Преподобного Сергия. Если при нем принимались только денежные вклады и взносы, то в последующий период в пользу святыни начали поступать (в дар от богатых верующих, по духовным завещаниям, по обетам и т. п.) и земельные владения. Государи также неоднократно жаловали монастырю и пахотные земли (и заселенные, и пустопорожние, и выморочные), леса, рыбные ловли и другие угодья. К концу XVI в., по неполным сведениям, ему принадлежало в 27 уездах только пашенных земель свыше 200 тысяч гектаров, не считая небольших владений в других уездах. Это, конечно, заставляло монастырь вести обширные хозяйственные операции. Часть продуктов реализовалась за деньги.

Конечно, это обременяло и тяготило монастырь; тому есть много доказательств. Но не меньшее количество доказательств и для утверждения того, что, во-первых, положение крестьян на монастырских землях (именно данного монастыря) было гораздо более легким, чем крепостных на боярских вотчинах и поместных землях в тех же уездах; во-вторых, что подавляющее большинство земельных доходов шло на благолепие обители Преподобного Сергия и на дела благотворительности в очень широком смысле слова, вплоть до продовольственной помощи целым областям в неурожайные годы. Наконец, того факта, что хозяйство не затмевало главной работы. Иноческое подвижничество давало много высоких образцов. Просветительная деятельность была предельно широкой.

Доблестью прославил себя монастырь в начале XVII в., в годы борьбы с польско-шведскими интервентами и примкнувшими к ним русскими изменниками. Этот короткий период — блестящая страница истории монастыря (исключая, конечно, период деятельности Преподобного Сергия).

Опишем эти дни так кратко, как это только возможно.

Восстановим в памяти, что первая попытка интервенции в 1604—1606 гг. провалилась. Самозванец Лжедимитрий был разоблачен и уничтожен. Но польско-литовское панство, отыскав второго «русского» самозванца, крупными силами снова вторглось на наши земли. Москву отстояли доблестные русские люди. Интервенты устроили свою воровскую «столицу» в подмосковном Тушине. Оттуда отряды интервентов и предавших Родину изменников хищными ордами ринулись на богатый русский север. Им удалось захватить Переяславль, Ростов, Кострому, Ярославль и много других, слабо укрепленных и не успевших организовать оборону городов.

Но «споткнулись» они о твердыни Троице-Сергиева монастыря. Сюда, под защиту его крепостных стен и покров Преподобных Сергия и Никона, сбежались тысячи совершенно безоружных крестьян со своими женами, детьми и беспомощными стариками. Вооруженные силы монастыря состояли из двух сравнительно небольших отрядов под командой воевод: князя Г. Б. Долгорукого и А. Голохвастова.

23 сентября 1608 г. к монастырю подошло 15-тысячное неприятельское войско — отборные отряды во главе с лучшими полководцами Петром Сапегою и Лисовским. Первые наскоки их были отбиты. Тогда Сапега и Лисовский плотно обложили монастырь и блокировали его от всех связей с внешним миром. Началась почти беспримерная в истории средневековых войн осада. Проведали враги, что в обители не так-то много средств обороны, а главное — невероятное скопление людей. Почти все каменное и деревянное приспосабливалось для примитивнейшего жилья, а больше, по словам Авраамия Палицына, «друг друга грели». «Жены чада рождаху пред всеми человеки и не бе никому со срамотою своею скрытися».

Сапега, смешивая иноческое смирение с робостью, присылает на имя игумена с братиею грамоту, в которой, обещая всевозможные житейские блага за покорность, приказывает: «Запрети попам и мнихам, да не учат воинства не покорятися». Далее он ставит перед воинами альтернативу: богатые пожалования или злая смерть. «Всех порубаем», — грозил Сапега и воинам и старцам-инокам.

Собрал смиренный игумен всех — от воевод до ветхих дедов и единым духом все приняли текст ответа, который и ныне, более чем через триста лет, нельзя читать без глубокого волнения. «Кая бо пользу — ответили осажденные заносчивому пану, — человеку возлюбить тьму паче света и преложити лжу на истину, и честь на бесчестие, и свободу на горькую работу» (т. е. на рабство. Н. В.).

«Сидети без измены» — поклялись осажденные перед образом Троицы и мощами Преподобного Сергия.

Сапега соблазнял свою солдатню перспективой безнаказанного грабежа якобы несметных монастырских ценностей, частыми попойками возбуждал в них штурмовые настроения.

С 3 октября начался адский артиллерийский обстрел монастыря, прерываемый частыми атаками и штурмами. Страшные переживания не сломили духа осажденных. За первый год осады пал духом и перебежал к врагу лишь один монастырский служка Аска Селеван. Его родной брат отплатил предателю доблестными подвигами и истинногероической смертью.

Осажденные почти ежедневно производили вылазки. В них принимали участие не только ратные люди. Так, например, жертвой одной из вылазок (1 ноября) пал старик-священник Левкий.

Той же осенью неприятель повел подкопы под монастырские укрепления. Но необыкновенный героизм осажденных привел к покаянию сердца многих изменников. Казак Иван Рязанцев был первым перебежчиком, указавшим место подкопов. Они были взорваны и завалены.

Сапега и Лисовский применяли разные военные хитрости. Они наводили на засады женщин и подростков, пробиравшихся за водой или за хворостом, и истребляли их. Однажды они организовали ложный штурм, сделали демонстрацию панического бегства. Но монахи с башен разглядели скрытую мощную засаду и набатным звонам почти без потерь вернули преследующих воинов в крепость.

Во все время осады в монастырском храме неукоснительно отправлялись все службы. В моменты наибольшей опасности совершались крестные ходы. Когда осажденные шли на вылазки, игумен и иеромонахи под неприятельским огнем благословляли воинов. Неоднократно неприятельские снаряды разрывались внутри храма. Раненым и контуженным, конечно, немедленно оказывалась помощь; умиравших, если они были мирянами, по обычаю того времени, — постригали, убитых и умерших от ран — выносили, но очередная служба, несмотря ни на какие условия, продолжалась. Ветхие старцы круглосуточно были в узловых пунктах обороны и скоплений людей для ободрения Св. Крестом и молитвой, а также для пострижений; менее ветхие денми получили послушание «больничных старцев» (братьев милосердия и санитаров). Все физически трудоспособные были непосредственно в рядах защитников обители.

Когда ясно представишь себе обстановку, рассчитаешь время оборонных работ, учтешь количество людей, требующих ухода и помощи, характер работ по «интендантству» крепости, когда ясно учтешь средний круг обязанностей каждого среднего инока — становится жутко и радостно. Обычные человеческие силы не могли этого вынести! Нельзя не преклониться до земли перед необыкновенным величием духа рясофорных ратоборцев обители.

А какие «подводные камни» приходилось преодолевать! В начале ноября перебежали к врагам «дети боярские» Петрушка Ошушков и Стефанко Лешуков. Эти бородатые «дети» — злодеи, поведав врагу о страданиях осажденных, посоветовали врагам спустить в речку Коншуру воды прилегающего к крепости пруда — основного места, откуда осажденные по ночам с опасностью для жизни добывали воду. Но, как говорит летописец дней осады, не попустили этого Преподобные Сергий и Никон. Воды сошло немного; при очередной вылазке часть пруда была восстановлена.

Начиная с того же ноября месяца осажденных постигла новая страшная беда. В стены обители ворвались эпидемии. Скуднейшее питание, отсутствие овощей, гнилая вода, невероятная скученность — все это породило цынгу и дизентерию в самых тяжелых формах. Понятно, что погасить эпидемию или хотя бы изолировать заболевших возможностей не было. Главная тяжесть борьбы с «мором» опять пала на братию монастыря. Умиравших с трудом успевали приобщить Св. Тайн, постричь и похоронить. Немудрено, что эпидемии уносили прежде всего иноков. Подавляющее большинство иереев и иеромонахов умерли. Оставшиеся в живых совершенно изнемогали телом... Эпидемия, продолжавшаяся до мая 1609 г., унесла не менее половины всех находившихся в обители. Но о капитуляции и мысли не было.

Силы врагов не уменьшались. Воевода Долгорукий и архимандрит Иоасаф через находившегося в Москве келаря Авраамия Палицына обратились к царю Василию Шуйскому с просьбой о помощи. При этом правильно указывалось, что Троице-Сергиев монастырь сковывал основные силы врага для всего Севера... Но Москва и сама переживала труднейшее время — Шуйский прислал отряд атамана Останкова... 60 человек с 20 пудами пороха.

Весной 1609 г. в крепость под видом перебежчика был подослан опытный шпион и диверсант Мартьяш. Очень ловкий, прекрасно владеющий русским языком, внешне — обаятельный, Мартьяш втерся в полное доверие к воеводе Долгорукому, активно участвовал в вылазках, в рукопашных схватках, уничтожил около десяти вражеских солдат и даже был назначен начальником ночных караулов крепости. В то же время он готовил взрыв важнейших оборонительных объектов крепости и уже подготовил одновременно выведение из строя всей артиллерии осажденных в момент вражеского штурма. Но за несколько часов до осуществления своего злодейского замысла он был разоблачен и казнен. Попались и его сообщники.

Сапега решил, что эпидемия и голодная зима сломили дух осажденных, и на 27 мая назначил второй решительный штурм. Пламенно помолились осажденные Святой Троице и небесным покровителям обители, заметивши приготовления врага. Подготовились.

Страшен был штурм. Гремели орудия, засыпая снарядами внутренние дворы монастыря. К стенам придвигали подвижные башни, подносили штурмовые лестницы. У стен завязался смертный бой. Осажденные бросали во врага тряпки и факелы с серой, жгли башенки и лестницы, загоралась одежда на атакующих. Карабкающихся уже по стенам поливали кипятком, кипящей смолой и калом. Дрогнули атакующие, попятились, а потом панически побежали. Гарнизон крепости произвел стремительную вылазку. Много врагов было побито. Тридцать «панов» попали в плен.

31 июля — новая коварная попытка. К «Троице» в помощь Сапеге прибыл большой польский отряд пана Зборовского, еще большой, хотя уже и потрепанный под Тверью доблестной народной армией князя Михаила Скопина-Шуйского. Применили такой трюк: в своих таборах устроили шумный пир. В крепость послали депутацию (даже с музыкой!) с торжественным «уведомлением» о том, что Москва капитулировала, самые «упорные» города поцеловали крест польскому королевичу Владиславу и т. д. и т. п. и что армия Скопина-Шуйского наголову разбита под Тверью.

Соборные старцы с достоинством ответили, что единственное, чему бы они поверили — было бы сообщение о том, что Скопин-Шуйский под Тверью реку Тверцу перегородил вражескими трупами (это действительно, ближе подходило к истине).

Объединенные силы Зборовского, Сапеги и Лисовского произвели третий по счету отчаянный ночной штурм, столь же для них безуспешный, как и предыдущие.

Осенью 1609 г., когда истощение осажденных, казалось, достигло последней степени, враги пошли еще на одну провокацию. Они согнали на низину перед крепостью очень большое количество скота, отнятого у крестьян Калязинского, Дмитровского и других уездов, пустили его пастись впереди своих таборов, сами же, устроив засады, всячески провоцировали голодающих осажденных на вылазку.

С благословения игумена Иоасафа осажденные сделали вылазку. Умелой демонстрацией одна группа бойцов отвлекла на себя все внимание неприятеля, а другая в это же время... без потерь людьми загнала большую часть скота на внутренние монастырские дворы.

Дожили до тяжелейшей зимы 1609/1610 г. Повстанцы изгнали интервентов с севера, Скопин-Шуйский — с северо-запада. 2 января 1610 г. в крепость прорвался отряд героя Костромского разгрома интервентов Давыда Жеребцова (600 человек и обозы). 4 января Скопин-Шуйский прислал отборный отряд Валуева (500 человек); 10 января — двинулся сам. В ночь на 12 января неприятель в панике бежал от стен твердыни Преподобного Сергия, побросав исполинские обозы с награбленным добром.

Итак, в январе 1610 г. интервенты вынуждены были снять осаду.

Выстояла Святая обитель! Эти дни страды, эти факты, кратко нами описанные, не должен забывать православный русский человек. Их не вычеркнуть из истории обители, даже самой краткой. Монастырь был верен заветам своего великого основателя. Будучи средоточием веры Христовой, устами своих иноков призывающей людей ко всеобщему миру и истинной братской любви, обитель Преподобного Сергия вдохновила боевую рать и — небесным заступничеством Преподобных Сергия и Никона — превозмогла.

В 1611—1612 гг. Троице-Сергиев монастырь немало способствовал новому подъему народно-патриотического движения против интервентов. Во-первых, Москва еще долгое время подвергалась блокаде, хотя и не столь полной и продолжительной, как обитель Преподобного Сергия. Монастырь через своего, находившегося в столице архимандрита Дионисия направлял голодающей Москве обозы с продовольствием из уцелевших от вражеского разграбления монастырских сел. В раздачу нуждающимся пошел целиком хлебный запас Московского Троицкого подворья.

В дни заточения врагами в Москве Патриарха Гермогена (Ермогена) Троице-Сергиев монастырь широко поставил размножение и рассылку по городам Руси пламенных грамот великого святителя — призывов к решительной борьбе народа за честь своей Родины и веры.

Период непосредственно после изгнания интервентов с территории нашей страны принес обители массу новых хлопот. Этот период ее деятельности, к крайнему сожалению, почти не затронут историками. Из того, что нам известно, окажем, что не менее двух третей монастырских сел и деревень были сожжены и разорены интервентами и «русскими» предателями. По очень неполным подсчетам, до трех тысяч крестьянских семейств осталось без крова, не менее полуторы тысяч семей осиротело. Обширнейшее хозяйство монастыря было в корне подорвано.

Но тем не менее, монастырь, предельно используя сохранившиеся в его стенах средства, вплоть до некоторых ценностей церковного назначения и привлекая продовольственные ресурсы уцелевших деревень, обеспечил и опеку многих сотен сирот и сравнительно быстрое восстановление крестьянского хозяйства на обширной территории. Пользуясь сам налоговыми и прочими льготами, монастырь распространял эти льготы на свои владения. Он бесплатно (в некоторых случаях — за самую мизерную оплату) даровал пострадавшим деревням свои рыбные ловли, соляные варницы (в том числе — высокодоходные в Нерехтском уезде), леса для построек (в том числе и очень ценные массивы в Переславль-Залесском и Ярославском уездах) и т. д. Монастырская же трапезная в 1613—1618 гг. систематически кормила такое количество нищих, сирых и убогих, которое в 5—6 и больше раз превышало общее число братии.

Первая половина XVII века в числе выдающихся деятелей дала обители Преподобного Сергия незабвенного архимандрита Дионисия и знаменитого писателя — келаря Авраамия Палицына — автора бессмертного «Сказания» об осаде монастыря. Это произведение и поныне является совершенно необходимым для всякого, кто в какой бы то ни было степени и форме знакомится с положением и событиями на Руси (и не только в Троицком монастыре) в 1604—1616 гг.

Еще не оправившись от тяжких ран интервенции, монастырь возобновляет свою научно-богословскую и просветительную деятельность.

Благодатные семена, брошенные Максимом Греком, попали на хорошо подготовленную почву. Просвещеннейшие из иноков с вдохновенным рвением приступили к пересмотру церковно-богослужебных книг и сличению более новых списков (копий) их с древнейшими. Уже в 1616 г. эта работа сильно развернулась. В Троице-Сергиевой обители была построена типография. Именно в стенах этой обители, в ее скромных кельях была начата, принесшая столь обильные и благодатные плоды для всей Русской Православной Церкви, работа по глубокому пересмотру и исправлению богослужебных книг и по исчерпывающе полной научно-церковной подготовке их к печати.

В течение долгих десятилетий Троице-Сергиев монастырь являлся центром религиозной мысли Московского государства. Плеяда мудрых старцев — иноков монастыря того времени — далеко не ограничивается именами Дионисия и Авраамия Палицына и их ближайших сподвижников — Симона-келаря, Ивана Наседки и др. Отметим, что Симону принадлежит описание жития и подвигов Преподобного Дионисия.

Середина XVII в. блистает для монастыря именем его инока Арсения (Суханова). Имя Арсения по праву принадлежит всей русской науке и литературе. Но этот одаренный литератор получил воспитание в Троицкой обители, здесь в духовном общении с преподобными покровителями монастыря началась его духовно-литературная деятельность, здесь он прошел лестницу монастырских послушаний до поста келаря включительно, здесь же он и почил 14 августа 1668 г.

Паломничество в Троицкий монастырь (позже — в Троице-Сергиеву Лавру) делается нравственным долгом православного русского человека. Долгом совести и священной традиции считалось совершение паломничества «к Сергию» пешком. Это настолько прочно вошло в быт, что этот способ, во избежание нареканий, применялся и царствующими лицами, до Екатерины II включительно.

Лавра дала приют Петру Великому, ушедшему сюда от убийц, подосланных царевной Софьей. Здесь Великий Преобразователь нашел не только убежище, но и благословение на царский престол: здесь сконцентрировались прогрессивные русские элементы, а также преданная ему часть войск.

В XVIII в. в стенах Лавры размещается духовная семинария, позже — Московская Духовная Академия. Велики заслуги старой духовной школы. «Спасибо ей!» — сказал от лица миллионов православных кормчий русского Православия Святейший Алексий, Патриарх Московский и всея Руси на открытии Православно-Богословского Института в 1944 г. Эта великая в немногих словах оценка сугубо относится к Академии, бывшей в стенах обители Преподобного Сергия, ибо она дала больше, чем другие академии, истинных архипастырей и пастырей стада Христова.

Известно также, сколь велика была и устная и печатная христианско-просветительная деятельность Лавры в XIX и в начале XX века. Можно, например, осуждать за отдельные дефекты некоторые выпуски известнейших «Троицких листков», но никто не в состоянии оспаривать их огромное значение для многих сотен приходских иереев и иноков.

Дай Бог нашей сегодняшней Православной Духовной Академии и Московской Духовной Семинарии, возвращающимся под сень Святой обители, стать достойными наследниками своих знаменитых предшественников.

Крепко, пламенно верим, что небольшой пока духовный коллектив Троице-Сергиевой Лавры с честью и великой пользой для православия и для нашей великой Родины понесет духовное знамя Преподобного Сергия Радонежского Чудотворца.

НИКИТА ВОЛНЯНСКИЙ