КЛАДБИЩЕНСКИЕ ЭСКИЗЫ

Очерк второй

Московские кладбища существуют менее двухсот лет. История их возникновения в кратких чертах такова. В старину, как известно, и в Москве было в обычае хоронить покойников при церквах и монастырях. При появлении какой-нибудь эпидемии такое обилие мест погребения представляло для живущих немалую опасность. Повидимому, из этих соображений Петр Великий (указом от 10 октября 1723 г.) запретил погребение при многих церквах (ранние подобные указы царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича касались только Кремля). Так как указы систематически нарушались, потребовались новые энергичные меры. В бытность свою в Москве в 1748 г. императрица Елизавета Петровна воспретила похороны при всех церквах, находившихся на пути от Кремля до ее дворца на Яузе, а имевшиеся при них могилы повелела сравнять с землею. Для погребения же умерших в соответственных приходах императрица приказала отвести кладбище вне Москвы и выстроить там на ее кош церковь. Устройство кладбища было поручено особому комитету, куда (по назначению Елизаветы Петровны) вошли игумен Сретенского монастыря Лаврентий, архитектор князь Ухтомский и другие. Эти лица избрали было Трифоновскую, что в Напрудной слободе, церковь, но Святейший Синод нашел почему-то это место неподходящим. Тогда комитет рекомендовал новый пункт, близ Марьиной рощи, что и было одобрено.

В 1750 г. на показанном месте выстроили деревянную церковь, которая 21 декабря этого года и была освящена во имя Св. Лазаря Чет- веродневного. Таким образом, старейшим в Москве являлось упраздненное теперь в связи с реконструкцией столицы Лазаревское кладбище. Не к чести наших предков, они отнеслись к первому общественному кладбищу с недоверием и даже с озлоблением. Но в конце 1770 г. в Москве появилась ужасная гостья — чума, которая в короткий срок приняла небывалые размеры. Несомненно, что некоторые небрежные захоронения при церквах способствовали распространению страшнейшей из болезней. Тогда же было строжайше запрещено погребать умерших при любом московском храме, и с 1771 г. учреждены новые загородные кладбища. Горький опыт оказался хорошим воспитателем, и общественные кладбища прочно вошли в быт москвичей.

Обычно кладбища носят названия урочищ, к которым прилегают (Ваганьковское, Калитниковское) или местных церквей (Пятницкое в честь придельного храма во имя св. мученицы Параскевы Пятницы).

Вникните в надписи на могилах. Пространные и краткие, в прозе или стихах — они весьма различны. Некоторые из усопших и похоронены как в одеждах сословности, которые они носили в условиях своего времени («надворный советник», «купец I гильдии» и т. п.) — об иных сообщаются ненужные подробности (жена 3-го брака, в супружестве жил 27 лет и 6 мес. и т. п.). Искатели промывают многие тонны песка, прежде чем наткнутся на несколько крупинок золота. Так и здесь среди малозначущих слов вдруг засверкает прекрасное изречение из Священного Писания: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы».

Поразительно разнообразие надгробий. Каменные склепы с тяжелыми железными дверьми встречаются теперь редко. Их заменили склепы легкого типа, напоминающие беседки. Стены — решетки из тонкой проволоки под такой же крышей. Рядом с могилой скамейка и тумбочка, покрытая вышитой скатертью, чаша с цветами, портрет под стеклом. В такой беседке, под небольшим обелиском белого мрамора, покоится пятилетний ребенок — Люся Васильева.

Это — трогательное надгробие. Уж очень ярко выявлена здесь человеческая забота об умершем. И повидимому часто отмыкается запертая дверь, и скорбная фигура женщины на долгие часы застывает над этой могилой...

Вот памятники-символы. Массивный черный мраморный крест искусно вделан в оправу из темнокрасного мрамора. На кресте высечен круг, в нем крупные пересекающиеся буквы Х и Р и мелкие — начальная и конечная греческого алфавита — альфа и омега (могила профессора архитектуры Константина Михайловича Быковского).

Иногда на могиле стоит аналой из серого камня с евангелием, раскрытым на той странице, где возвещается, что «блаженни чистые сердцем, яко тии Бога узрят». И ангелы с поникшей главою, и ангелы с воздетыми руками, и маленький деревянный крест с поблекшею окраской — все эти памятники и знаки направляют наши думы в одну сторону. Помни о смерти... Иди неуклонно дорогою добрых дел, дабы ангел смерти не застал тебя стоящим в сомнении на одном из ее перекрестков.

Еще памятник прекрасный по своей идее. На могиле величайшего русского актера XIX в. Павла Степановича Мочалова (1800—1848) стоит цилиндрическая каменная колонна. Она увенчана полушарием, которого касается каменная линейка. Это глубочайший символ. Как касательная имеет с шаром только одну общую точку, так мимолетна и земная жизнь человека. На короткий срок сверкнул изумительный талант, потрясавший сердца зрителей, и вот «безумный друг Шекспира», — так именует его эпитафия, — остался лишь в истории отечественного театра, как одна из самых блестящих ее страниц [1].

Панихида. Старенький священник в скуфье и черной епитрахили тихо возглашает и поет, часто взмахивая кадильницей, в которой давно догорели угли и улетучился ладан. Женщина средних лет неторопливо крестится и шепчет что-то свое. Несомненно, что душа усопшего радуется в эти минуты, получая молитвенную помощь. Потом священник благословляет могилу и сквозь заросли кустов пробирается на дорожку, а женщина все стоит и, наверное, еще долго будет продолжать беседу со своим близким. Порой утрата переживается так сильно, что человек находит отраду только в мечтах о том времени, когда души, облеченные новой плотью, соединятся вновь у престола Всевышнего...

Людей хоронят рядом не только по родственным соображениям, но и потому, что они были одного душевного склада, одинаковых благородных побуждений. Неподалеку от церкви посетитель Пятницкого кладбища найдет целую усыпальницу светлых умов и благородных сердец. Через малозаметную дверцу в ограде можно подойти близко к красивому обелиску желторозового финского мрамора, утвержденному на двух каменных ступенях. На лицевой стороне кратко обозначено: «Тимофею Николаевичу Грановскому (1813—55)». Возле же похоронены и другие питомцы Московского Университета: Н. Х. Кетчер, основатель Высших женских курсов в Москве В. И. Герье, брат известного общественного деятеля А. В. Станкевич и др. В уголке под глыбой черного мрамора покоится человек, фамилия которого составляет гордость русского театра — друг Пушкина и Гоголя, Герцена и Шевченко — великий актер Михаил Семенович Щепкин (1788—1863). И они, выдающиеся деятели культуры, почили как добрые христиане вместе с безвестными тружениками, чьи имена зачастую постерлись с крестов и плит. Таков удел всех, коротко земное странствование — снова и снова проходит в сознании лейт-мотивом. Надо наполнять жизнь добрыми делами, дабы не обинуясь предстать перед Нелицеприятным Судией. И верится, что людям, которые страстно служили обществу, содействуя просвещению и воспитанию ближнего, скажет некогда Сын Человеческий: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира!» (Матф. 25, 34).

Время внесло свои поправки во многое. Изменило оно коренным образом и вид похоронной процессии. 20—30 лет тому назад на улицах Москвы часто можно было встретить погребальный катафалк под балдахином. Кучер в белом балахоне и цилиндре важно восседал на козлах, и лошадей, покрытых кружевными белыми же попонами, вели под уздцы степенные служители. Провожающие следовали за гробом в пролетках и пешком, так что шествие растягивалось на значительное расстояние. Теперь же к самым дверям храма подъезжает автобус, новенький и блестящий, как его ровесники, курсирующие по магистралям города. Эта современная машина с постаментом для гроба посредине и длинными скамейками вдоль стен, обслуживаемая водителем и одним-двумя помощниками, выполняет свою работу быстро и незаметно. Бесспорно, что такой способ доставки покойников на кладбище уступает прежнему в торжественности, но он несравненно удобнее и нисколько не нарушает интенсивной жизни столицы.

Тишина, окутывающая аллеи и могилы кладбища, сменяется у его ворот некоторым оживлением. У окошка кладбищенской конторы собрались родственники, чтобы выполнить необходимые формальности. Здесь же фотограф с треножником в руке и ящиком-аппаратом через плечо розыскивает нуждающихся в его услугах. Нищие старики и старухи протягивают руки за милостыней — иные безмолвно, другие с раз навсегда усвоенным причитанием. Одни они заслуживают пространного описания, а некоторые из них — такие завсегдатаи кладбища, что ими можно пользоваться в качестве гидов. Русские люди исстари нищелюбивы, и почти каждый, направляющийся к выходу, старается положить хоть что-нибудь на сухую, морщинистую ладонь.

Стоит отойти несколько шагов от святых ворот, как шумы большого города начинают раздаваться точно с удесятеренной силой, более стремительным воспринимается всякое движение, а сознание, полное иных впечатлений, еще долго не может привыкнуть к этому контрасту.

Г. А.

[1] Эпитафия П. С. Мочалову замечательна.... Позволительно привести ее здесь целиком.

Ты слыл безумцем в мире этом,

И бедняком ты опочил,

И лишь пред избранным поэтом

Земное счастье находил.

Так спи, безумный друг Шекспира,

Оправдан вечности Отцом.

Вещал Он, что премудрость мира —

Безумство пред Его судом.

I. Коринф. 3, 19.

В общем могила очень скромна. За невысокой чугунной оградой, на малом пространстве погребены, кроме П. С., его отец — актер С. Ф. Мочалов и брат Платон.