НАРОДЫ-БРАТЬЯ
Очерк
Три великих реки обширной Восточной Европы, три огромных полноводных бассейна Волги, Днепра и Дуная питали и питают огромнейшее из племен человечества — великое славянское племя.
Суровая история в своем могучем движении не раз пыталась разбить и разъединить на мелкие кусочки эту семью; огнем и мечом свирепых налетчиков-оккупантов с давних времен она пыталась и пытается раздробить славянское племя так, чтобы каждая оторванная от него частица забыла и утратила родственную связь, свой отечественный язык, свою веру, чтоб раздробленный на частицы народ был чуждым самому себе в этих отдельных частицах, враждебным друг другу и с утратой родственного объединения стал бы бессильным и неспособным сопротивляться завоевателю-хищнику.
Но высокая Правда, которой создана и поддерживается гармония вселенной, не допускает, не дает возможности дезорганизующим жизнь хаотическим силам одержать верх. Она допускает их как наказание, как испытание, ради побуждения человека к собственной инициативе в борьбе со злом. Человек не должен предоставить данную ему Богом свободную волю, свой разум — частицу разума Божия, в бесконтрольное распоряжение злу. Хаос, как зло, да подчинится Правде, которую носит в себе, в своем разуме, сердце и воле созданный по образу Божию человек.
Мамай, Чингиз-хан, Наполеон, Гитлер... Рыцари-псы, старые и новые слуги хаоса, исчадие темного ада, пытались погасить солнце Правды славянской земли. Навстречу им с Волги, Днепра и Дуная поднимались светлые рати поборников свободы и справедливости, ни на минуту не забывающие веру своей великой семьи, своего единого племени, начертанную в сердце каждого славянина миссию защищать Правду ото всех и для всех. Любовь к Правде, справедливости, в сердце, в разуме каждого славянина; она влилась в него живительным соком из вертограда Христа, вошла в его существо, стала его природой, и, переходя в животворном обилии через край, дарит себя всем, кто окружает славян и кто далеки от них по земле, но близки по вере, по чувству, по добрым намерениям бороться за ту же Правду, неделимую и единую, как для эллина, так и для иудея, в коих всяческая и во всем Христос.
В язык отдельных ячеек славянской семьи вносились со временем новые как будто слова. Но это только казалось на-слух: корни языка крепко сидели в самой ячейке.
А вера? Она была особенно крепка в сердце славянина. Правило веры и образ кротости, таящий могучую силу братства и готовность у мереть за Правду, вот что не умирало и не умрет. Вот что не глохло и не тускнело.
Мудрые братья Кирилл и Мефодий закрепили своей азбукой древний славянский язык, сделав его междуславянским.
Не только вера, но сама жизнь по вере, по идее задач, возложенных Правдой на великую славянскую семью и на каждого славянина в отдельности, стала основой быта и великороса, и украинца, и белоруса, и славянина Балкан.
Вот почему через тысячу лет разобщенные вражеской силой братья- славяне по каждому поводу, затрагивающему интересы каждого члена славянства, протягивают обиженному руку помощи, спешат поддержать друг друга, не считаясь ни с какими жертвами и с радостью отдавая за дело Правды и кровь, и жизнь.
Подвиги русского народа в 1877—1878 гг. записаны золотыми буквами в истории славянства.
Югославия и Болгария по сей день с братской признательностью вспоминают эти незабвенные годы.
Автору этих строк памятны и сейчас представляются, как живые, некоторые эпизоды тех дней.
Как бурно в семье сельского священника обсуждалось заявленное со всей юной страстностью славянина намерение старшего брата бросить последний класс реального училища, которое он оканчивал первым учеником, чтобы вступить в армию освободителей на Балканах.
Старшим хотелось, чтобы брат сначала окончил училище, но в то же время сообщения газет о зверствах башибузуков и у отца и у матери вызывали сочувствие к сыну.
В семье было решено, как хотел брат. Но в Калуге его директор отговорил. Оставалось два месяца до экзамена.
После экзамена, даже не заехав домой проститься, брат уехал в Болгарию добровольцем.
Помню, как в свете летнего солнца, в его косых лучах, особенно радостно блестела позолота иконостаса. Восторженно лились песнопения благодарственного молебна о победе. А с улицы раздавалась лихая песня марширующих братьев болгар и сербов:
Сын Иванович Дунай,
Потерпи, не унывай!
За тобой мы, за Дунаем,
Этих турок доканаем.
Позже к нам во двор заходили беженцы, больше беженки, из разоренных турками деревень. Вспоминается сокрушенная фигура старушки-тети. Она только подоила корову, да так и застыла с ведеркой в руках.
Перед ней стояла не наша, не русская женщина. Черноволосая, как цыганка, а сзади, на спине, в пестрой шали барахтался черномазый ребенок.
Женщина, выразительно жестикулируя, что-то громко рассказывала. Слова не наши, не русские, а тетя ее понимала. Она сочувственно покачивала головой, приговаривая: «Какое горе, и детей не щадят». Подчас у женщины в ее речи вырывались русские слова: «Живио — Живио... русски... брата. Ой-ой-ой».
«Сербиянка», сказала мне тетя, угадав мое любопытство. Она взяла женщину за руку и повела домой. Усадила ее в кухне за стол. Ребенка бережно положила на кровать, в руки ему дала маленькую баранку, перед женщиной поставила тарелку дымящихся щей. Женщина закрестилась «по-русски». И странная радость зашевелилась во мне. Словно новую сестру я нашел.
Вошла мать. «Ребенка ее, чуть постарше, — указала тетя на гостью, — башибузуки головкой об стену. О каменную стену... за ножки»...
«А как ты поняла-то ее?» удивилась мать, глядя на бормотавшую женщину.
«Господи! — воскликнула тетя, — да уж в горе-то как не понять... А и слова-то у нее есть совсем наши».
Отца не было дома. Он очень жалел после, что не застал «сербиянки».
Я тогда вспомнил старшего брата и с радостной гордостью подумал, что он борется за славян.
Не говоря о народах-христианах, другие народы — евреи, магометане — все наши друзья и братья друг другу. Нашу Родину — Русь они считают своей и за нее умереть готовы. Их кровную Родину мы считаем также своей, и за ее свободу и процветание готовы отдать свою жизнь.
Под светлым солнцем Правды нашего великого Союза и зарубежные братья-славяне и те, кто соболезнует им, находят животворную теплоту и радость — веру в светлое будущее и надежду на его долгожданный приход.
Д. И. СВЕТОЗАРОВ
