ВЕЛИКИЙ ХРИСТИАНИН, ПРОСВЕТИТЕЛЬ XVI ВЕКА МАКСИМ ГРЕК

Конец XV века — знаменательный период в истории Русской Православной Церкви. С захватом в 1453 году Константинополя — Царьграда — турками Русская Церковь фактически стала самостоятельной. Именем преп. Ионы открывается плеяда русских первосвятителей — митрополитов, самостоятельно Соборами русских Епископов поставляемых в этот сан без санкции Константинопольского патриарха.

Огромное значение имело и принятие греками (в 1439 г.) Флорентийской унии. Православная Русь не пошла на сговор с католичеством, свергла и изгнала последнего греческого ставленника митрополита Исидора, дерзнувшего вопреки единодушной воле русского духовенства и мирян признать верховное главенство Папы и отказаться от многих священных для Православия догматов.

За подчинением церковным русские люди справедливо разглядывали силуэт и государственной опасности, ибо агрессивность папства, его традиционная поддержка походов на Восток была исторически многократно проверенным явлением.

В этих условиях укрепление на Руси истинного православия было делом не только души русского человека, но и его гражданско-государственного сознания. Борьба с разнообразными «ересями» (в большинстве своем, в конечном счете питавшимися иноземными корнями) являлась не только потребностью религиозной души, но и средством идеологической обороны чести и независимости нашей Родины.

Московская Русь не чуждалась Запада. Но она не хотела принять от него тех элементов культуры и религии, которые с точки зрения русского человека того времени угрожали его совести и гражданскому сознанию.

Конец XV и начала XVI века — период широкого развития различных видов еретичества в нашей стране. Для его обличения необходимы были крупные знания, нужны были солидные культурные силы, которых у нас в тот период было очень мало.

Начало XVI века дало Руси великого христианина — просветителя, которому и посвящается этот краткий очерк.

Максим был уроженцем Албанского города Артмы, происходил из греческого рода. Учился в тогдашних центрах просвещения — городах Флоренции и Венеции. Это было в годы повального и некритического увлечения в Италии античными (греческими и римскими) культурой, философией, религией, юриспруденцией. При этом, как нередко бывало, воспринималась только внешность, оболочка античной культуры и — что еще хуже — ее наименее нравственные, наиболее отрицательные элементы. Не было такого вида разврата, такой разновидности кощунства, которые не могли бы быть при помощи софистики «оправданы» цитатами из античных философов. Модное неверие, охватившее и часть духовно-католических кругов во главе с таким «чемпионом» разврата, интриг и вероломства, как папа Александр VI, сочеталось с широким распространением самых нелепых суеверий и, в первую очередь, астрологии.

Кристально-чистая, христианско-поэтическая душа Максима не вынесла этого омута. Он хорошо постиг основы наук античного мира, глубоко изучил историю, был пламенным сторонником астрономии и астрономических изысканий. Словом, он был истинным и просвещенным другом науки и при этом — истинным христианином.

Максим слушал во Флоренции вдохновенного проповедника — неустрашимого обличителя пороков и социальных неправд Иеронима Савонароллу (как известно, сожженного на костре по повелению папы Александра VI). «Если бы — писал впоследствии Максим — Иероним и пострадавшие с ним два мужа не были латины верою, я бы с радостью сравнил их с древними защитниками благочестия».

Савонаролла навсегда остался для Максима образцом бесстрашного обличителя и проповедника.

Из Италии Максим отправляется на Афон, принимает пострижение в Ватопедской обители, где его в 1517 году и застало посольство Московского великого князя Василия Ивановича.

Актуальные церковные и государственные интересы требовали решительного исправления переводов старых богословских и богослужебных книг, в первую очередь Толковой Псалтыри. Требовались и новые переводы. При списывании книг нагромоздилась масса ошибок и описок. Если раньше переписчик-инок работал с великим трепетом и в конце списка оговаривал: «Аще где ошибкою криво написал или строчку пропустил в своей грубости и молоде ума, то и все, отцы и братья, имущие разум в сердце своем, собою поправляйте, а меня худого не уничижайте», то в XV и особенно в начале XV века со введением более мелкого почерка — полуустава, а затем и скорописи, когда за переписку принялись «пищики» — профессионалы заработка ради — качество копий резко ухудшилось.

В 1518 г. выделенный Афоном для проведения работы по исправлению книг Максим со своими подручными — монахами Нифонтом и Лаврентием Болгарином прибыли в Москву.

Максим начал изучение русского языка. Пока же он им не владел, к нему были прикомандированы «толмачи» — дьяки по дипломатическим поручениям: Дмитрий Герасимов и Власий.

Приступили к переводу Толковой Псалтыри; Максим переводил с греческого языка на латынь; Дмитрий и Власий — с латыни на русский. Кроме того, ими было переведено несколько толкований на Деяния Апостольские.

По окончании этих работ Нифонт и Лаврентий были отпущены на Афон. Максим же был удержан в Москве для новых трудов. Вся дальнейшая деятельность Максима принадлежит Руси.

Поражает огромный размах и колоссальная энергия трудов Максима.

Продолжал он эффективную работу по новым переводам. В великокняжеской библиотеке он нашел богатейшее собрание редких и уникальных греческих и латинских рукописей, из коих он перевел: правила апостольские, вселенских и поместных соборов, некоторые беседы Иоанна Златоуста, житие Богородицы Метафраста и др.

Наряду с этим он энергично занимался исправлением церковных книг: Апостола, Триоди, Часослова и др., давая правильные по существу, блестящие по форме толкования ошибочно понимаемых на Руси выражений и слов.

Но слишком много было еще в рядах высшего русского духовенства и светских ревнителей православия людей, видевших нарушение духа во всяком нарушении буквы. «Можно ли исправлять книги, — говорили они, — по которым столько святых мужей угодили Господу? Максим портит святые книги и наносит великую обиду русским чудотворцам».

Многие историки довольно справедливо видят в этих выступлениях зародыш будущего русского раскола. Если эти утверждения могут быть приняты с некоторой оговоркой, то бесспорно Максим Грек должен быть характеризован, как обновитель Русской Церкви (в истинно-каноническом смысле слова), стоящий в этом отношении не ниже Патриарха Никона.

Но не менее велики заслуги Максима в области борьбы с суевериями и предрассудками, распространения на Руси положительных истинно-научных знаний, попыток очищения церковной организации от чуждых духу православия элементов стяжательства, корыстолюбия, мирской суетности, борьбы с неправдой в правлении, суде, отношения к эксплуатируемым массам людей труда, борьбы с проникновением иноземных ересей с глубоко скрытыми интервенционистскими корнями их.

Не по воле Максима Россия стала его второй родиной. Но когда это так сложилось, Максим всей своей жизнью и деятельностью явил пример действительного и пламенного русского патриота и страдальца за свои патриотические стремления, не понятые и превратно истолкованные многими его современниками.

Нередко линии деятельности Максима, которые мы схематично перечислили выше, переплетались и сочетались.

Начнем со следующего: почти вслед за Максимом прибыл в Москву активнейший папский агент Шомберг. От имени папы Льва X он гарантировал укрепление политического положения России в Западной Европе при условии принятия церковной унии. Великий князь Василий предпочел укрепление внешнеполитических связей осуществить нормальными дипломатическими путями при сохранении неприкосновенности догмы, обычаев, организации и независимости Русской Православной Церкви. Не помогли и позднейшие. ухищрения папы Климента VII в том же направлении. Тогда западные враги православия и Руси стали на другой путь: «обволакивания» влиятельных и культурных русских людей пропагандой своих «научных» знаний, а под дымовой завесой этой пропаганды — агитации за протекторат папства над Русской Церковью.

Используя суеверия (от которых не были свободны некоторые даже культурные для того времени русские люди), папские агенты широко распространяют астрологию. Кампания эта возглавлялась популярным придворным врачом Николаем Люевым (или, как называли его в Москве — Булевым или Немчином). Появляется много астрологических книг, всякого рода «Рафлей», «Аристотелевых врат» и т. д., в которых объясняется влияние положения звезд на судьбу человека, указывается техника предсказаний по звездам.

Влияния астрологии не избег и один из образованнейших людей начала XVI века боярин Федор Карпов. Нечего говорить о людях полуобразованных!

Максим Грек со всей силой своего литературного таланта обрушился против этого вредного увлечения. Его послание к Федору Карпову его несколько писем к другим лицам — яркие христианские документы, вскрывающие и антихристианскую и антинаучную сущность астрологии, магии и чародейства.

Сильную, почти превышающую обычные человеческие силы борьбу и литературную и политически проповедническую пришлось вести Максиму против различнейших и притом распространеннейших суеверий — веры в сны, гадания, приметы (крик и полет птицы, куроклин, стенощелк и мн. др.).

Особенно тщательному и углубленному разбору подверг Максим апокрифические или так наз. апокрифические книги. Как известно, эти книги, проникшие к нам с Балкан, большею частью — еретического происхождения. Но в народе они сплошь и рядом почитались божественными, так как носили такие наименования, как например: «Авраамово откровение», «Адамов завет», «Сон Богородицы», «Книга Еноха», «Хождение Апостола Павла», «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворе» и т. д. Кроме причудливо извращенных рассказов об Иисусе Христе, Приснодеве Марии и наиболее чтимых святых, эти книги были наполнены заговорами против болезней, несчастий, стихийных бедствий. Затейливый вымысел, острые сюжетные композиции пленяли воображение; многое из этих книг переходило в устное поэтическое народное творчество.

Но еще в большей мере, чем разоблачением апокрифических книг, Максим возбудил недовольство ярых приверженцев старины своими обличениями «ревнителей», строжайше выполнявших внешние обряды, не освященные внутренним душевным подвигом.

В своем знаменитом письме: «Слово от лица Богородицы к лихоимцам и всякой злобы исполненным и канонами великими угождать чающим» Максим от лица Богородицы говорит: «Твое частое «Радуйся» будет приятно мне, когда отстанешь от злобы, лжи, разврата, хищения чужого достояния, а пока ты угнетаешь убогих, удручая их поборами и ростами, ты ничем не отличаешься от язычника и христоубийца, хотя и хвалишься крещением. Я не внемлю тебе, как ни пой бесчисленные каноны и стихиры красным голосом и высоким воплем».

Огромной силы и убедительности достигают его громовые слова в другом обличении: ...«доброгласных пений и колоколов шум, многоценное икон украшение предлагаете Господу, а не милуете нищих и сирых. Таковым скажет Господь: «вы книгу словес Моих... обильно украшаете сребром и златом; силу же писаных в ней словес не приемлете и не исполняете».

Послания и статьи вдохновенного Максима потрясали умы, взрывали нарост застаревшего и вкоренившегося, по-новому ставили перед христианской душой вопрос об ее истинных путях. Делалось это Максимом с древнеапостольской принципиальностью, непримиримостью и прямотой.

И у многих из его русских современников являлась мысль: не посягает ли «иноземец» на чистоту веры, не несет ли он новой ереси? Не ересь ли — разоблачение им апокрифов, таких привычных, так вошедших в понятия многих? Ведь голоса прежних святителей, до Максима ведших проповедничество на эти же темы, не столь часто доходили до народа. А среднее русское духовенство в своем значительном большинстве обладало более чем скромными богословскими и общекультурными знаниями (нередко оно было просто малограмотно).

Внимательный наблюдатель окружающей жизни во всей ее совокупности, истинный радетель унижаемых и оскорбляемых, человек несгибаемо пламенного темперамента, Максим смело выступил против темных сторон гражданской и церковной жизни. Известна его полемика по вопросу организации местного управления по принципу «кормления» (система заключалась в том, что города отдавались в управление боярам и «служилым людям», которые содержались за счет поборов с управляемого ими населения. Это приводило к неудержимому произволу и несправедливости).

Обличал он и пристрастие в судах и свирепость начальников к подчиненным; горячо призывал духовенство к работе по укреплению общественной нравственности, упрекая его за инертность в этом деле.

Обличенные и упрекаемые им, конечно, раздражались. Но до поры до времени они прямо против него не выступали, ибо было ясным благожелательное отношение к Максиму как со стороны митрополита Варлаама, так и со стороны самого великого князя Василия III. Последнее — характерно, так как Василий отличался в высшей степени строптивым и заносчивым характером, советоваться обычно не любил и возражений не терпел.

Но вскоре Варлаам подвергся опале, новый митрополит Даниил еще раньше был не расположен к Максиму; враги последнего подняли голову (что, однако, не заставило Максима склонить ее). В жизни христианского ратоборца наступает наиболее подвижническо-трагический период.

Уже ко времени прибытия Максима в Москву на Руси шла оживленная принципиальная полемика формально по церковному вопросу, но захватившая круг интересов широких социальных слоев. Как известно большинству наших читателей, на грани XVI века бывший Афонский инок, впоследствии — основатель пустыни на р. Сора, преподобный Нил выступил противником монастырского землевладения. Его талантливейшим продолжателем был один изобразованнейших иноков своего времени Вассиан Косой. Сторонники преп. Нила получили наименование «нестяжателей», противники его (т. е. защитники монастырского землевладения) вошли в историю с именем «иосифлян» по имени руководителя этого течения Иосифа, игумена Волоколамского монастыря.

Позволим себе теоретическое замечание. В отчуждении обширных монастырских землевладений было заинтересовано боярство, чаявшее за этот счет округления своих вотчин и поместий. Но это бы содействовало оживлению старых удельно-княжеских сепаратистских стремлений. Это было бы исторически регрессивным. Великокняжеская власть, с одной стороны, должна была бы быть заинтересованной в изъятии монастырских земель для усиления фонда мелких раздач «служилым людям». С другой — она предпочла бы видеть земельные массивы не рассредоточенными среди бояр, а сосредоточенными в руках такой хозяйственно-централизованной организации, как церковное управление.

В конце-концов, великокняжеская власть склонила свои симпатии к «иосифлянам».

Легко догадаться, что убежденный сторонник подлинно-подвижнической, аскетической иноческой жизни Максим примыкает к «нестяжателям».

И идеолог «нестяжательства» Вассиан Косой и близко к нему примкнувший (хотя и не во всех частностях проблемы с ним солидаризовавшийся) Максим Грек понимали необходимость четкой канонической мотивировки своей системы взглядов.

Перу Вассиана в содружестве с Максимом принадлежит составление «Кормчей книги» в новой редакции. «Кормчая» Вассиана была важной теоретической опорой «нестяжателей». Вассиан в лице Максима нашел себе сначала деятельнейшего помощника, а затем — просвещенного наставника и советника.

Но Максим Грек в своих сочинениях, во-первых, исходит из более широких нравственно-этических начал, чем Вассиан; во-вторых, он ведет свои положительные построения на базе широкого обличения распространенных пороков (пользуется формой обличения и Вассиан, но менее эффективно и более грубовато, чем Максим).

Ряд исследователей допускает, что Максим, лучше знакомый с западно-европейской, католической монастырской жизнью, чем с русской, несколько сгустил краски. Категорически отвергнуть этого нельзя, т. к. при несомненном наличии в жизни и быте русского белого и черного духовенства того времени многих теневых сторон оно в целом все же стояло в моральном отношении неизмеримо выше «латинского» монашества. Но в большей или меньшей мере все явления, описанные Максимом, имели место. Осуждая леность, чревоугодие, сибаритство, Максим особенно гибельным для Церкви считает трудовую эксплоатацию ее служителями своих ближних. «Тебе служат рабы и слуги — пишет он. — Ты страшишься вкусить вина и масла в среду и пяток, а... за какой-нибудь малый клочок земли тащишь соперников к судилищу... Неужели ты думаешь, что угодишь Богу своими долгими молитвами и черной власяницей, когда ты в то же время собираешь лихоимством богатства, наполняешь свои амбары съестными запасами и дорогими напитками, накопляешь в своих селах высокие стоги жита с намерением продать подороже во время голода!»

В золотой фонд историко-церковной литературы вошло его замечательное сочинение: «О совершенном иноческом жительстве. Беседа между Антионом (нестяжателем) и Филоктимоном (любостяжателем). В нем идеи нестяжательства развернуты исчерпывающе.

С предельной убедительностью, опровергая все возможные возражения противников, Максим показывает, что единственной силой церкви является деятельность по нравственному укреплению ее чад. Владение мирскими имущ-ествами и необходимость вести широкий круг хозяйственных и коммерческих операций не только морально разлагает монашествующих и отвлекает их от прямого монастырского служения, но — главное (и тут Максим показывает себя подлинным гуманистом) делает монастыри не прибежищем для сирых, убогих, нуждающихся, а подобием боярских усадьб.

Максим стоит за такие объемы монастырских земель, чтобы они могли быть обработаны физическими силами самих иноков с целью минимального их пропитания. Наиболее резкое по форме и впечатляющее по содержанию обличение на тему о нестяжательстве было написано Максимом в последние годы его жизни в форме «Беседы Тверского епископа Акакия с Иисусом Христом». На вопросы епископа— чем не угодны Ему благолепнейшие службы, благоговейные и щедрейшие украшения икон и т. д. — последовал ответ Христа: «Вы наипаче прогневали меня доброгласным пением, украшением икон, благоуханиями и т. д Вы приносите все это от хищения чужого имущества, ваши дары связаны со слезами сирот, с кровью убогих. Я истреблю ваши дары огнем или отдам на расхищение скифам, как Я это делал с другими... Что Мне в том, что вы Меня пишите с золотым венцом на голове, когда Я среди вас погибаю от голода и холода...»

Во всем этом Максим почти совершенно примыкал к «нестяжателям». Но были у него и существенные расхождения с ними. Например, в отношении к еретикам Вассиан советовал ограничиваться мерами убеждения, а при упорстве их — во всяком случае поступать снисходительно.

Максим, инспирируемый западным «латинством», применяет к еретикам эпитет «бешеных псов». Многими примерами он доказывает чрезвычайную их вредность и для Церкви и для государства и, чтобы соблюсти от них русскую землю, советует русским святителям передавать этих «псов» в руки государства для суда по гражданским законам. Рассматривая эти высказывания в свете уроков гражданской истории, убедившись на многих фактах в использовании насаждаемых (прямо или косвенно.) «латинством» ересях для целей далеко не церковных, нельзя отрицать и гражданской прозорливости Максима.

Видя идеал душеспасительной жизни в иноческом подвиге, Максим со свойственной ему энергией выступал и против тех, кто в семейной жизни видел препятствие к духовно-нравственному совершенствованию. Его вдохновенное «Слово к хотящим оставить жены своя без вины законные и итти в иноческое житие» действительно слово великого христианина-просветителя своего (да и не только своего) времени. Максим опередил своих современников в разумной, культурно-христианской разработке вопросов семейной жизни, убедительно показал, что жизнь в миру и в семье может быть не менее спасительной, чем в иночестве (ибо тут воздействие на окружающих более непосредственно). «Христианское благоверие — заключает это свое «Слово» Максим — состоит не в изменении одежды, не в воздержании от пищи, а в воздержании от всякой злобы и душетлительных страстей плоти и духа».

Резкие обличения Максимом несправедливостей, намеки на неправильные действия самого великого князя Василия, принимая во внимание некоторую склонность к наушничеству, восстановили против него и Василия и нового митрополита Даниила.

Когда в 1524 г. Василий с согласия Даниила расторгнул свой бездетный брак с Соломонией (она была принудительно пострижена в монахини) и женился на Елене Глинской, Максим не постеснялся довольно открыто осудить это, что послужило к усилению немилости к нему.

Вокруг Максима стали группироваться элементы, оппозиционные Василию. Правда, в их мирских замыслах он участия не принимал и в этом был оправдан, несмотря на довольно необъективное следствие. Однако его личные враги, учтя благоприятную для них обстановку, заточили его в Симонов монастырь.

В 1525 г. был созван Собор епископов с участием князей, бояр и воевод в присутствии великого князя Василия, где Максиму было предъявлено обвинение в порче книг, переведенных им в первые два года работы в Москве. Максим себя виновным не признал. Нужно, впрочем, отметить, что в двух местах действительно было допущено уклонение (и по форме и по сути — незначительное) от точного смысла по причине незначительного тогда еще знакомства Максима с русским языком. Максим был сослан в заточение в Иосифов Волоколамский монастырь с наложением покаяния, с запрещением Св. Причастия, права писать и даже — читать книги.

Однако, Максим, считая себя осужденным невинно, продолжал в монастыре свои беседы и обличения; пользуясь углем писал свои «Слова» и «Послания». Шестилетнее заключение в условиях холода, смрада, полуголодного существования расшатали здоровье Максима.

В 1531 г. его привлекли к новому соборному суду. Полуживой от истощения, Максим плакал и усердно просил отпустить его на Афон. Он каялся и в допущенных им погрешностях в богослужебных книгах, но при этом клялся, что никаких еретических намерений у него не было. Действительно, ряд исследователей о Максиме Греке (профессоры Иконников, Костомаров и нек. др.) согласно говорят, что большинство обвинений носило характер схоластических придирок. Во многом же Максим был прав и покаяние его мы по-христиански можем понять и объяснить его душевным и физическим состоянием.

Максим был закован в кандалы и отослан в Тверской Отрочь монастырь, где его жизнь несколько облегчилась тем, что он мог писать.

После двадцатилетнего заточения в Твери, Максим по усиленной просьбе его почитателей и, в частности Троицкого игумена Арсения, был переведен в Троице-Сергиев монастырь. Здесь всей братией славной обители почтенный старец был встречен с полнейшим уважением и искренней любовью. Его пребывание в обители Св. Троицы ни с какой стороны не было похоже на заточение.

Здесь его посетил царь Иоанн IV Грозный. Он долго беседовал с Максимом и вскоре прислал ему приглашение прибыть в Москву на Собор, который должен был обсуждать вопрос о вновь возникшей ереси. Но жизнь Максима уже угасала; от участия в Соборе он был вынужден отказаться.

Не удалось ему увидеть Афон: 21 января 1556 г. он скончался и останки его почиют в той же обители.

В памяти народа Максим Грек остался богоугодным страдальцем за правду; в местности, прилегающей к Сергиеву (ныне — г. Загорск), верующими Максим почитается великим праведником.

Труды Максима, касающиеся всех вопросов жизни общества XVI века, общества, которое Максим призывал к истинному просвещению, вере и науке, имеют бессмертное значение.

НИКИТА ВОЛНЯНСКИЙ